Николай Шубкин - Повседневная жизнь старой русской гимназии

• Название: Повседневная жизнь старой русской гимназии
• Автор: Николай Шубкин
• Издательство: Издательство Русского Христианского гуманитарного института
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87516-252-X

Автор публикуемого дневника — Николай Феоктистович Шубкин с 1907 по 1937 г. преподавал литературу и русский язык в гимназиях и средних школах города Барнаула. «Дневник словесника» показывает, как осознавали себя, свою деятельность, свою страну русские интеллигенты тех лет.

«Дневник словесника» любопытен и как социально-педагогический документ, рисующий как бы изнутри жизнь предреволюционной школы в заштатном сибирском городке. Публикуемые записки — подлинный документ своей эпохи. И вместе с тем это напоминание о непреходящей ценности социально-нравственных функций, исполнять которые призваны люди этой профессии, этой судьбы.

---

25 ноября

Вот уже скоро полгода, как у нас в гимназии не преподается рисование. Между тем учительница уже есть и живет в городе с самой осени. Но наше начальство все еще ведет переписку насчет ее благонадежности, а без официальной бумаги в этом смысле не хотят даже временно допустить ее к преподаванию такого невинного предмета, как рисование. В другой же здешней гимназии, где не так заняты формалистикой, она уже допущена к занятиям и преблагополучно ведет свои уроки. Получена ей уже и телеграмма от губернатора, сообщающего, что свидетельство уже послано попечителю, но и это не считается достаточным. Учительница сидит без места, ученицы без уроков, а канцелярии, не торопясь, «пописывают». Вообще на этой почве в нашем ведомстве сколько угодно абсурдов. Теперь, например, сильно больна учительница приготовительного класса и не будет ходить в класс месяца два. За нее кое-как занимаются восьмиклассницы. Но они и сами еще неопытны, да и «у семи нянек дитя без глазу». Веет лучше бы, конечно, пригласить временно какую-нибудь заместительницу, хотя бы из наших же бывших учениц, окончивших курс. Но и здесь для временных занятий с неграмотными еще приготовишками потребуется разрешение учебного округа, а тот, наверно, будет наводить справки насчет благонадежности, и необходимое для занятий время все равно будет упущено. Поэтому нашим бесполезно даже и хлопотать об этом. А в результате ученицы почти целых полгода будут лишены нормальных занятий.

Требовательность здешнего округа в отношении «благонадежности» доходит прямо до нелепого. Одна девица, только что окончившая Бестужевские курсы, подала прошение об определении ее учительницей в гимназию. Окружное начальство, несмотря на то что кандидатка только что с курсов, потребовало от петербургской полиции свидетельство о благонадежности. Оттуда дали справку, что в 1904 г. она была уволена с курсов за участие в одной студенческой истории. И этого было достаточно, чтобы попечитель отказался ее утверждать, хотя в 1905 г. она получила уже свидетельство о благонадежности, была снова принята на курсы и без всяких осложнений проучилась там несколько лет. Со времени ее увольнения столько уже переменилось в России, была амнистия и политическим преступникам, многие, отбыв наказание по суду, успели уже устроиться на государственной службе. А девица, ни разу не привлекавшаяся к суду и ни в чем политическом не замешанная, без всякого суда и следствия ограничивается в своих законных правах. После этого она подала прошение в Петербургский учебный округ и там была принята на должность учительницы в самом Петербурге. Для службы в столице потребовалось меньше, чем для нашего провинциального захолустья, где безраздельно царят «plus royalistes que le roi memo.

Самоубийство ученицы

26 ноября

Эпидемия самоубийств, широкой волной разлившаяся по России, докатилась и до нас. Третьего дня вечером отравилась ученица VI класса И-ма. Это была бледная, но довольно миловидная девушка, проучившаяся у нас года два. Училась она средне. В гимназии ничем особенным себя не проявляла. А ныне, оставшись на повторный курс, как-то вовсе отстранилась от гимназической учебы. Сидя на самой дальней парте, она обыкновенно занималась своим делом, любила поболтать с соседками, но по отношению к преподавателям была всегда корректна. В нынешний год (ей только что исполнилось 16 лет) она выглядела более оживлен ной и расцветающей. Но увы! Не успевши расцвесть, уже погибла, и погибла так трагически. Причиной, говорят, послужила неудачная любовь к одному молодому человеку. Школа здесь непосредственного отношения не имеет. Иначе для нас, педагогов, этот случай был бы еще трагичнее. Но как осторожно, действительно, надо подходить к этим хрупким созданьям. Ведь не только любовь, но и школьные неудачи могут также потрясти их. А что потом сделаешь, когда совершится неисправимое? Теперь после такого близкого примера подобные эксцессы еще возможнее.

27 ноября

Проверял сочинения шестиклассниц, поданные еще 19 ноября, и в числе их нашел работу несчастной И-мой. Я не успел еще проверить эти сочинения, а ее уже нет среди живых. И как странно мне было читать эту наивную ученическую работу, автор которой уже покоится под застывшей землей. Тема была «Корень учения горек, но плоды его сладки», и, рассуждая о пользе образования, И-ма обмолвилась фразой: «Для образованного человека жизнь становится более привлекательной», не ожидая еще, что не пройдет и 5 дней, как она сама покончит счеты с жизнью. Хорошо еще хотя то, что у ней нет озлобленного чувства против школы. «Теперь нет зубрения, — пишет она, — оно заменено простым запоминанием и личным пониманием различных предметов. Учеников за неприготовленные уроки не истязают, а теперь приняты более полезные меры». Но немало мне пришлось встретить в этих сочинениях и горьких истин насчет современной школы. Одна шестиклассница, например, пишет: «Хотя сейчас у нас розог нет в употреблении и учителя уже не невежественные, а все почти с высшим образованием, но учиться не лучше, т<ак> к<ак> отношение учителей к учащимся не сильно изменилось. Учитель продолжает драть ученика за невыученный урок — только в более мягкой форме, т.е. он ставит ему единицы и двойки, не думая о том, что иногда ученик при всем своем желании не может учиться но домашним обстоятельствам или чаще потому, что ученье не может его заинтересовать, в чем он не виноват, т<ак> к<ак> всякий учитель обязан заинтересовать ученика; если же он не умеет этого сделать, он не имеет права быть учителем». Другая ученица идет еще дальше: «Нелегко учиться и тогда, когда за преподавание берутся люди, не способные к этому труду; много страданий они приносят учащимся, которые иногда из-за них теряют веру в будущее, что и ведет к самоубийству». Многие отмечают трудность учения для неспособных и малообеспеченных, с чем учителя обыкновенно не считаются. «Трудно также готовиться к экзаменам, — пишет одна из лучших и наиболее старательных учениц в классе. — В какие-нибудь две недели нужно повторить все, что мы прошли за целый год, и потому приходится повторять целый день, без отдыха». Все это, конечно, правда, как правда и то, что «отношение учащих к учащимся зачастую бывает неуравновешенным» и «остается в силе истязание детей словом со стороны нервного от малой обеспеченности педагога».

28 ноября

Из округа пришла бумага, одобряющая действия директора Н-ва. Таким образом, жалоба Л-ского по поводу увольнения его сына осталась безрезультатной, чего и следовало ожидать, ибо это не случайность, а система, и система не только русской школы, а всей русской жизни. Другой одновременный с этим факт вполне подтверждает это. Я имею в виду пришедшее в редакции местных газет запрещение касаться деятельности нашего достославного председателя Б-ского. А он, продолжая поражать своим невежеством даже учениц IV класса, которые уличают его в незнании французского языка, в то же время берется судить о преподавании всех предметов гимназического курса, вызывает на конкуренциях иронические улыбки восьмиклассниц своими суждениями о их уроках и при оценке их безапелляционно ставит 2, где у остальных преподавателей 4, и наоборот. Поэтому между ним и всеми больше или меньше знающими себе цену преподавателями теперь царят по-существу враждебные, а по внешности холодно-официальные отношения. И только такие пресмыкающиеся особы, как учительница чистописания Ч-ва и классная дама В-ва, да еще учитель пения пользуются его благосклонностью.

30 ноября

Сегодня председатель опять расстроил меня. По его заказу прислали из Академии наук целую кучу специальных изданий по филологии. Похвастав сначала тем вниманием, которое будто бы оказывает ему Академия наук, он начал читать оглавления присланных книг, причем оказалось, что он не в состоянии правильно прочесть даже такие широко известные фамилии, как Бодуэн де Куртене или Ягич. Настолько велика его осведомленность в области науки. Кто же поверит после этого, что Академия наук поручила этому Хлестакову какие-то ученые исследования? В конце же концов оказалось, что он намерен расплатиться за все эти издания из гимназических средств, т<ак> к<ак> по библиотеке оказались будто бы остатки; а между тем весной и мне, и историчке пришлось до minimum’а урезать свои списки ввиду недостатка средств. Когда я сказал ему об этом и напомнил, что по правилам гимназии книги выписываются только по постановлению педагогического совета, — Б-й, упомянув к чему-то, что он председатель, резко оборвал дальнейший разговор. Раздраженное же настроение, созданное этим инцидентом, прорвалось у меня на уроке в VIII классе, когда осталось свободное время, я стал показывать принесенные мной книги, иллюстрирующие занятия но новой системе. Ученицы, по моему приглашению, собрались вокруг меня и рассматривали картины.