Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

• Название: Проза и публицистика
• Автор: Иннокентий Федоров-Омулевский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1986

---

   – Как "расстроили бы", князь? – спросил Матов и посмотрел на собеседника в упор.

   Львов-Островский как будто смешался немного.

   – Помилуйте, доктор! – заговорил он с горячностью, какой прежде не замечалось в нем.– Да разве по нашим законам сумасшедшие владеют имуществом? Наследуют?.. Вы, кажется, намерены возразить мне? Я знаю, что вы хотите сказать... Позвольте... Теперь у меня нет уже ни малейшего сомнения, что тетушка моя помешана: очень недавно еще один приезжий из Урала рассказывал про нее такие вещи, какие может проделывать только особа в подобном состоянии. Она, например, сорит на баб деньги, как щепки, не принимает у себя никого из мужчин, кроме управляющего заводом, затевает, все для баб же, какие-то безумные постройки в селе, а на деле между тем боится истратить лишнюю копейку; даже отказала местному священнику в просьбе ремонтировать на свой счет крайне ветхую сельскую церковь. "Это уж, говорит, дело совести крестьян: как они знают, так пусть и делают". Кроме того, Евгения Александровна вот еще чем занимается: стрельбой в цель и охотой. То и дело, говорят, в комнатах моей тетушки раздаются выстрелы револьвера... Ну, скажите, доктор, разве это не помешательство?

   – В таких случаях весьма трудно судить заглазно,– скромно выразил свое мнение Матов.

   – Соглашаюсь, любезный доктор, что трудно; но если вам скажут, что такой-то человек берет пищу ногами, а ходит на руках, то что вы о нем думаете?

   – Что же? Ему, может! быть, так удобнее.

   – Но после этого, доктор, где же вы прикажете искать настоящее умопомешательство? – горячился князь.

   – Там, полагаю, где совершенно утрачена логика мыслей и действий. Ведь вы не назовете же оригинала или фанатика прямо сумасшедшим,– спокойно ответил Матов.

   – Это что-то уж чересчур снисходительная теория...– иронически рассмеялся Львов-Островский.

   – Да, но в противном случае пришлось бы запереть в сумасшедший дом каждого, кто хоть сколько-нибудь выдается вон из ряда; лучшие люди оказались бы там же. Наконец, придерживаясь вашей точки зрения, я мог бы подумать в настоящую минуту, что вы и сами, князь, помешаны в том, что ваша тетушка – сумасшедшая...– холодно возразил доктор.

   Князь принужденно засмеялся.

   – В вашем присутствии и при вашей снисходительности, доктор, меня не пугает это открытие,– сострил он не то любезно, не то с легкой насмешкой.

   – Шутки в сторону,– сказал серьезно Матов.– Могу ли я откровенно предложить вам, князь, один из тех вопросов, которые обыкновенно принято в обществе называть нескромными?

   – О, сделайте ваше одолжение!

   – Не заинтересованы ли вы лично юридически в положении вашей тетки? Или вы просто исходите из общих соображений, относитесь к этому делу как посторонний человек? – спросил доктор, опять смотря на собеседника в упор.

   Князь немного замялся.

   – Да как вам сказать? – проговорил он, облокотись на кресло и закрывая правой ладонью лоб.– Да, пожалуй, я заинтересован здесь лично. Покойная княгиня, мать моя, не была выделена при выходе замуж; она получила в приданое сравнительно только небольшую сумму наличных денег. У Белозерова, как я и пояснил вам, было родовое состояние, прямых наследников мужского пола не оказывалось, и потому оно должно было перейти в руки Евгении Александровны, а в случае ее смерти или гражданской неправоспособности – в наш род, единственным представителем которого считаюсь теперь я. Таким образом, если тетушка моя действительно помешана, то, помимо уже всяких других соображений, на мне, так сказать, лежит нравственная обязанность позаботиться о том, чтоб родовое достояние моего деда не было разбросано на ветер безумными руками.

   Матов с напряженным вниманием слушал князя, не спуская с него ни на минуту своих выразительных глаз.

   – Конечно,– сказал он, немного подумав,– вы тут непосредственно сами заинтересованы. Но разве административное признание правоспособности за вашей тетушкой, выразившееся во вводе ее во владение, не вполне достаточная гарантия для вас?

   – Ах, боже мой, доктор! – нервически улыбнулся князь, пожав плечами.– Разве вы не знаете, как у нас совершаются обыкновенно все эти так называемые вводы во владение... Впрочем, я нисколько не намерен надоедать вам такими сухими вещами,– поспешил он прибавить любезно.– Это даже совсем и не относится к тому, чем я хотел поделиться с вами как с психиатром... Перемените, пожалуйста, разговор: одно и то же наскучит. Вы, кажется, говорили давеча за обедом, что предполагаете скоро уехать отсюда,– далеко, доктор?

   Лев Николаевич медленно поправил очки.

   – Вообразите, князь! – пояснил он с неуловимой иронией.– Мне, быть может, предстоит личное знакомство с вашей тетушкой...

   Изумление, смешанное с какой-то досадой, отчетливо выразилось на лице князя, и глаза его невольно отвернулись от пристального взгляда Матова.

   – В таком случае поздравляю вас, любезный доктор,– принудил ои себя рассмеяться, будто бы добродушно.– Вы будете иметь редкий экземпляр для вашей практики. В самом деле, вы едете в ту сторону?

   – Да, еду. Мне хотелось бы немного прокатиться по России, прежде чем я получу какую-нибудь оседлость: в четыре года заграничной жизни я несколько отвык от родины. Теперь представляется хороший случай сделать это без особенных затрат: у меня есть разом два поручения туда – от географического общества и медицинского департамента.

   – Я сам думаю съездить нынешней зимой за Урал,– сказал Львов-Островский, теперь вполне овладев собою.– Вышло бы очень мило, если бы мы оказались спутниками; я, по крайней мере, не желаю иметь лучшего товарища в такой дальней дороге, чем вы, любезный доктор, и если только...

   – К сожалению,– вежливо перебил его Матов,– спутничество наше, кажется, не может состояться: я должен выехать на днях же.

   – Да, это жалко,– повторил киязь, допивая последний глоток вина.

   Они немного помолчали, как бы затрудняясь продолжать разговор.

   – Завтра я переезжаю, доктор, на дачу в Павловск,– заговорил снова Львов-Островский, очевидно, только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь.– Вы поступили бы совсем обязательно, если б до отъезда собрались ко мне на денек подышать чистым воздухом.

   – Благодарствуйте, князь. Не обещаю: у меня предвидится столько хлопот впереди, что я вряд ли успею справиться даже с ними,– деликатно пояснил доктор, вставая с места.

   Львов-Островский тоже встал и нетерпеливо позвонил. Лев Николаевич хотел было сам расплатиться с вошедшим слугой, но князь с утонченной любезностью устранил от этого своего собеседника.

   – Разве вы не хотите, доктор, чтоб я был вашим бесцеремонным гостем за Уралом? – спросил он, вынимая бумажник и расплачиваясь.– Вероятно, увидимся там с вами?

   – Очень может быть,– холодно согласился Матов.

   Молодые люди молча вышли из комнаты и так же молча спустились с лестницы на Невский.

   – Не по пути ли нам? – осведомился Львов-Островский, останавливаясь посреди панели и надевая перчатки.– Мне налево.

   – А мне – направо. Прощайте, князь! – сказал Матов, не совсем охотно протянув ему руку.

   Львов-Островский обязательно пожал со обеими руками.

   – Может быть, встретимся еще и здесь,– заметил он на прощанье.– На всякий случай, желаю вам полнейшего успеха у моей тетушки. До свиданья, доктор!

   И они разошлись в разные стороны.

Глава II ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ МАТОВ

   Почти месяц спустя после этого разговора, а именно в первых числах августа, по большому Московскому тракту в Сибирь переваливал уже через Урал и, вступая в пределы Медведевского уезда, ехал обыкновенный, казанской работы, тарантас, запряженный почтовой тройкой. В тарантасе дремотно полулежал, то покуривая папироску, то насвистывая от скуки мотивы из любимых опер, уже известный читателю Матов.

   – А что, приятель! – обратился он вдруг к ямщику, потревоженный каким-то неожиданным толчком.– Далеко еще до Завидова?

   – Да верст двенадцать, надо быть, все будет,– пояснил тот.

   – Ты, я думаю, часто там бываешь, хорошее это село? – полюбопытствовал доктор.

   – Как нам не бывать! Известно, село богатое.

   – Не знаешь ли, где бы мне там остановиться? – спросил Лев Николаевич, предложив ямщику закуренную папироску, а сам зажигая от нее сигару.

   – Вам квартеру, что ли, надо? А то можно и на станции постоять, коли тебе но надолго, суток трое-четверо можно. Он тут же, в самой Завидовке, и будет, значит, станок-то.

   – Нет, мне бы на квартире хотелось остановиться.

   – Тогда тебе, видно, к Миките Петровичу доведется встать; я, пожалуй, свезу,– можно.

   – А кто такой Никита Петрович? – осведомился доктор.

   – Балашов, мещанин тамошний, постоялый двор держит; а только у него и чистые покои есть. Тебе у него ладно будет: старик он теперичо как есть на все село известен, потому – умнющая голова.