Марк Арен - Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история

• Название: Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история
• Автор: Марк Арен
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1360-5

«Одиночество страшнее холодной воды. Знаете, месье, если у вас в аквариуме окажется только одна рыбка, она начнет тосковать и может даже умереть от тоски. И знаете, что в таком случае надо сделать? Надо поставить в аквариум зеркало, и она успокоится».

А что если зеркало разбилось? В одно мгновение мир распался на множество острых осколков. Перемешались, поменялись местами любовь, страх, привязанность, ненависть, нежность, месть… Каждый из героев этой истории найдет свое решение. Позволит рваному краю стекла вонзиться в сердце. Сделает вид, что ничего не случилось. Попытается собрать новое отражение. Жизни, семьи, самого себя.

---

Старик кивнул, и на лице его мелькнула высокомерная улыбка.

— Может быть, вызвать переводчика? — неуверенно спросил человек в штатском. — Вы правильно меня поняли?

— Не стоит беспокоиться, господин комиссар. В военном училище у меня был высший балл по французскому. А он с тех пор не претерпел изменений.

— О, вы говорите так чисто, как будто выросли в сердце Парижа! — любезно улыбнулся комиссар. — Вы правы, французский язык не изменился. Но почему-то французы жалуются, что в нем появилось слишком много новых слов. Чуждых слов. Ну да ладно. Вернемся к нашей проблеме. Итак, никаких встреч с сыном на нашей территории. Это все, что я хотел вам сказать, а формальности решит мой коллега. Желаете что-нибудь спросить?

— Нет. Не желаю.

— В таком случае — прощайте.

Комиссар вышел из комнаты. Было слышно, как он переговаривался с кем-то за дверью, затем она вновь распахнулась, и в кабинет вернулся человек в мундире.

— К сожалению, — равнодушно произнес чиновник, — на обратный рейс нет свободных мест. Более того, их нет даже на пару дней вперед. Ничего не поделаешь, туристический сезон в самом разгаре. Но у вас есть болгарская виза, а у нас место в самолете, который вылетает в Софию через тридцать семь минут. Вы сдавали багаж?

— Нет, — покачал головой Мустафа Гази.

— Вот и отлично, — резюмировал офицер, довольно потирая руки, — наш сотрудник проводит вас прямехонько к вашему креслу.

Сказав это, он заполнил какой-то бланк и, поставив туда печать, громко позвал инспектора. Когда тот вошел, офицер передал ему паспорт и бланк, что-то сказал по-немецки и демонстративно углубился в свои бумаги. Старик, не прощаясь, вышел из комнаты и вместе с сопровождающим его инспектором вскоре оказался налетном поле. Их уже поджидал служебный автомобиль, мигающий яркими фонарями на крыше. Инспектор открыл дверь, приглашая его занять место на заднем сиденье.

«Такое впечатление, будто я арестован», — подумал старик. Впрочем, ехать пришлось недалеко. Буквально через сто метров машина остановилась у одного из стоящих неподалеку самолетов.

Поднявшись на борт, контролер отдал бланк стюарду, который, внимательно его изучив, кивнул в сторону свободного кресла. Посадив туда своего подопечного и вернув ему паспорт, контролер пожелал всем счастливого пути и скрылся за тамбурной переборкой. Из иллюминатора было видно, как он сбежал по трапу и, достав из машины зонт, раскрыл его, продолжая наблюдать за самолетом.

Через пару минут стюард закрыл дверь самолета, трап отъехал, а на табло появилась надпись, напоминающая о необходимости пристегнуть ремни безопасности. Пассажиры дружно защелкали замками, а лайнер, вздрогнув, плавно покатил вперед. Вырулив на посадочную полосу, он остановился, двигатели его натужно взревели, и, стремительно разбежавшись, он взмыл в небо, оставляя за собою аэропорт и безмятежно спящую Женеву.

Вскоре в сон погрузилась и сидящая в самолете публика. Среди тех немногих, кто не спал, был Мустафа Гази.

Он давно ждал встречи с сыном, и то, что им не дали увидеться, его очень огорчило. Уже двадцать лет они с Сулейманом встречались в разных странах. Сын был вынужден покинуть Турцию после того, как организация «Серые волки» была объявлена незаконной. Точнее, после того, как Мехмет Агджа стрелял в Иоанна Павла II.

Сулейман и Мехмет были друзьями, они вместе учились в Стамбульском университете. Агджа приглянулся Мустафе сразу, как только он узнал, что Мехмет впервые попал в полицейский участок за то, что написал антиармянские стихи. Мустафа сам ненавидел армян, и эта ненависть когда-то круто изменила его жизнь.

Это произошло на одном из послевоенных турниров по боксу. Узнав, что в советской команде заявлен армянский боксер, Мустафа специально прибавил в весе, чтобы перейти в его категорию. Они встретились в полуфинале. Несмотря на то что непривычный вес сковывал его движения, этот бой стал лучшим боем Мустафы. Он доминировал все три раунда, осыпая соперника бесчисленным множеством ударов, которые в итоге сделали свое дело. Устав, тот стал менее точен в защите и в конце боя, пропустив мощный хук Мустафы, повис на канатах. Судья тотчас остановил бой, но разгоряченный Мустафа, позабыв обо всем на свете, продолжал избивать соперника, как боксерскую грушу. Судье с секундантами с трудом удалось оттащить его в сторону, а он, вырываясь из их цепких объятий, продолжал орать: «Это вам за мою мать!»

Для международных соревнований его выходка была неслыханной и едва не вызвала политический скандал. И наказание последовало незамедлительно. Мустафу не только дисквалифицировали, но и отчислили из академии, а вскоре и вовсе уволили из армии. Но он к этому отнесся на удивление безразлично. Накопившаяся в нем ненависть к армянам нашла выход в том его поступке. И поэтому он не сожалел ни о чем.

Армян он ненавидел с детства. С тех пор как узнал, почему у него в отличие от других детей нет родителей. Пока был маленьким, он не задумывался над тем, почему его сверстники живут с родителями, а он — с бабушкой и дедушкой. Поскольку бабушки и дедушки были не у всех, ему казалось, что так и должно быть: у кого-то есть бабушки и дедушки, у кого-то — папы и мамы. Он даже думал над тем — а что лучше? И для себя решил, что лучше так, как у него; потому что детям часто доставалось от родителей, а дедушка с бабушкой на него не сердились никогда. Но вот он подрос и узнал, что родители все же есть у каждого. Понял Мустафа, что они были и у него. Где же они, что с ними стало? Ему было лет семь, когда он осмелился спросить об этом у деда. И тот ответил коротко — родителей забрал Аллах. Маленький Мустафа мало что понял из этого ответа, но дальше спрашивать не стал. Ведь дед ему ответил серьезно, как взрослому. Вот и он должен вести себя как взрослый и не докучать детскими вопросами. Позже дедушка стал брать его с собой на деревенское кладбище во время ежегодных поминальных ритуалов и показал родовой склеп, и Мустафа узнал, что в этом склепе покоятся останки всех его родственников и когда-то упокоится и сам дедушка… И тут уже Мустафа ощутил себя не только взрослым, но почти стариком, хотя ему и не верилось, что дедушка может поместиться в тесной каменной коробке.

Да, он перестал задавать детские вопросы, но не перестал думать о судьбе родителей. Он стал прислушиваться, о чем судачат женщины во дворах, и понемногу из разговоров старших узнал, что в то время, когда он родился, была война. И во время той войны их землю 53 захватили французы. Не успели их прогнать, как взбунтовались местные армяне, в результате чего погибло много людей. И он подумал, что тогда-то, наверное, и умерли его родители. И с тех пор он затаил в своей душе лютую ненависть к народу, который лишил его самого дорогого, того, что ему уже никогда не суждено было почувствовать и понять…

В одиннадцать лет Мустафу отвезли в далекий Стамбул и отдали в интернат, где дети бедняков получали среднее образование за казенный счет.

Когда ему исполнилось шестнадцать, в стране был принят закон, предписывающий всем ее гражданам взять турецкие фамилии.

Лозунгом тех дней был девиз: «Турция для турок, и турки для Турции». Следуя примеру Кемаля, ставшего Ататюрком, он взял себе фамилию Гази, в честь воинственных османских племен, отличившихся в битвах с неверными. Мустафа мечтал стать военным, чтобы с оружием в руках вторгнуться на землю своих кровных врагов!

Будучи одаренным природой, после интерната он без особых усилий поступил в стамбульское военное училище, то самое, где когда-то учился сам Ататюрк. Пригоршня зубов оппонентов, выбитых им в первой же стычке в училище, обеспечила ему беспрекословный авторитет среди однокашников. Начальство это видело, но молчало. Оно полагало весьма полезным наличие у курсантов лидера из их же среды — так создавалась система внутреннего контроля. В конце концов, сила — не последний аргумент в системе ценностей, культивируемых в армии, и посему приобщение к ней в военном училище являлось вполне естественным делом.

Курсант Гази и боксом стал заниматься, чтобы утолить свою жажду лидерства. Где, как не на ринге, превосходство одного человека над другим является с такой очевидностью? В училище ему были созданы все условия для спортивного роста. И не только для спортивного. Там же он впервые прочел Юсуфа Акчур-оглы, а прочитав, решил посвятить свою жизнь идее Великого Турана.

10 ноября 38-го года стало самым страшным днем в его жизни. В тот день, с утра, не стало Ататюрка, а вечером он получил письмо из родной деревни, в котором сообщалось, что умерли его дедушка с бабушкой. Казалось, мир внезапно обезлюдел, и он остался в нем один. Тогда впервые в жизни он растерялся, не знал, что делать. Ради чего жить человеку, если он — совсем один? Мустафа убежал в самый дальний угол казармы, забрался на чердак и сквозь слезы смотрел на мозаику пестрых стамбульских крыш. Ради чего жить? Ответ пришел не сразу. И заключался он в коротком слове — «месть». Он должен был жить, чтобы отомстить тем, кто пытался извести на корню весь его род…