Коллектив авторов - Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

• Название: Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Философия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-175-7

Книга дает возможность проследить становление и развитие взглядов гуманистов Возрождения на человека и его воспитание, составить представление о том, как мыслители эпохи Возрождения оценивали человека, его положение и предназначение в мире, какие пути они предусматривали для его целенаправленного формирования в качестве разносторонне развитой и нравственно ответственной личности. Ряд документов посвящен педагогам, в своей деятельности руководствовавшимся гуманистическими представлениями о человеке.

Книга обращена к широкому кругу читателей.

---

Третья среди теоретических дисциплин – риторика, благодаря ей приобретается искусное красноречие, которое мы поставили на третье место среди основных частей гражданской науки. Однако красноречие, хотя и было когда-то распространено благодаря занятиям благородных людей, теперь почти полностью утратило значение[108]. Действительно, с судебных заседаний красноречие совершенно изгнано, там спорят, не пользуясь непрерывной речью, но привлекая с обеих сторон, по обычаю диалектики[109], законы для решения судебного дела.

Между тем некогда в этой области – судебном красноречии – многие римские юноши достигли большой славы, обвиняя виновных или защищая невинных. Даже совещательному роду красноречия нет теперь никакого места у государственных деятелей и вершителей общественных дел, поскольку они предпочитают изложить суть дела в немногих словах и приводить при обсуждении голые доводы; и те, кто даже без риторического искусства могут говорить содержательно, считаются в народе знаменитыми. Остается торжественное красноречие, которое если никогда не выходило из употребления, то едва ли когда-нибудь основывалось на правилах. Ведь при составлении речей почти все пользуются такими приемами, которые противоречат самому искусству красноречия. Хотя дела обстоят таким образом, надо тем не менее постараться, чтобы тот, кого мы хотим хорошо обучить, мог говорить на любую тему по правилам искусства, красиво и содержательно.

Ближайшее к красноречию искусство – поэзия; хотя ее изучение и может быть очень полезным для жизни и красноречия, однако более всего поэзия кажется приспособленной для удовольствия[110]. Искусство же музыки (ибо и она услаждает слушающего) было некогда в большом почете у греков; и никто не считался у них свободно образованным, если не умел петь и играть на струнном инструменте. Вот почему и Сократ, будучи уже стариком, и сам выучился играть, и благородных юношей призывал обучать этой науке, и это отнюдь не для побуждения их к распутству, а для сдерживания душевных страстей в разумной норме. Ведь как не всякий голос, но лишь хорошо поставленный, рождает мелодию, так не всякие движения души, а только те, которые согласуются с разумом, служат стройной гармонии в жизни.

Музыка имеет большое значение для спокойствия души и обуздания страстей, поэтому и познание этой дисциплины достойно свободного ума[111]. В соответствии с этой наукой мы познаем разную природу и силу звуков, соотношениями которых удается создавать гармонию и диссонансы. Такова же наука и о числах, которая называется арифметикой, и о больших величинах, названная геометрией; в них в соответствии с различными отношениями равенств и неравенств, а равно линий, поверхностей, тел составляются различные рода чисел и величин и выявляются многие присущие им свойства, познание чего в высшей степени приятно и содержит в себе исключительную определенность.

Но и та наука прекрасна, которая рассуждает о движении небесных светил, их величинах и расстояниях. Ибо она уводит нас из тьмы и плотного воздуха и вводит душу и глаза в вышний сияющий дом, украшенный многочисленными светилами. Смотрящему в небо приятно распознавать образы неподвижных звезд, определять расположение, названия и соединения блуждающих, а также задолго предвидеть и предсказывать затмения Солнца и Луны. Но более всего изучение природы созвучно и сообразно человеческому разуму; благодаря этой науке мы познаем начала и изменения природных тел, одушевленных и неодушевленных, причины и результаты движений и изменений того, что находится в небе и на земле, а также можем добавить сюда и причины многих явлений, которые обычно в народе принято считать чудесными. Как приятно понимать все это, так особенно приятно заниматься тем, что случается в воздухе и на земле. Но и связанные с этим такие области знания, как учение о перспективе и о весе тел, равным образом прекрасны[112].

И поскольку я слишком увлекся, говоря об этом, коснусь также и остальных дисциплин. Итак, очень хорошо и в высшей степени полезно для телесного здоровья изучение медицины, хотя ее практика не вполне благородна. Знание законов полезно и для государственных, и для частных дел и повсюду в большом почете, а сама юридическая наука произошла от моральной философии, как медицина от естественной. Хотя толковать законы и давать решающим правовой вопрос юридическое определение – вещь почетная, однако недостойно, ведя дела, продавать труд за условленную цену. Божественная же наука – это знание возвышеннейших причин и удаленных от наших чувств вещей, которые мы достигаем только умом.

Итак, мы перечислили почти все основные дисциплины, и перечислили не для того, чтобы каждый их все обязательно изучил, дабы быть и хотя бы считаться ученым, ведь и отдельные из них могут потребовать всех сил человека и, кроме того, вполне добродетельно уметь довольствоваться как скромным состоянием, так и скромной наукой; но мы перечислили эти дисциплины для того, чтобы каждый всецело посвятил себя той науке, к которой он способнее всего. Хотя все науки так между собой связаны, что, совсем не зная других, никакую нельзя изучить превосходно.

Впрочем, виды способностей различны. Одни ученики легко находят существо любой вещи и доказательства для изложения своей точки зрения, другие же медлительны в этом, но основательны в рассуждении; первые более способны возражать, а вторые – отвечать на возражения, равно как первые склонны к поэзии и теоретическим наукам, вторые же – к практическим. Но есть и другие – с быстрым умом, но с медленной речью и языком, и они, видимо, более сильны в составлении выступления и речи по правилам риторического искусства. Быстрые же и умом и языком преуспевают в диалектических диспутах. А те, у кого речь быстрее, чем ум, то есть языком быстрые, а умом неповоротливые, не сильны ни в том, ни в другом роде выступления.

Далее, у некоторых превосходная память, и они очень сильны в знании истории и в освоении обширных томов законов. При этом нам следует знать, что память без ума немного значит, ум же без памяти вообще ничего не значит, по крайней мере, в том, что касается науки; совсем иначе в деятельности, потому что о сделанном деле и о том, что нужно сделать, можно записать, вместо того чтобы это помнить. В науках же того, что не знаем на память или сразу не можем вспомнить, мы, очевидно, не знаем по-настоящему.

Кроме того, есть такие ученики, кто способен отвлекаться душой от чувственных и материальных вещей и более склонен к восприятию отвлеченного и общего; другие, напротив, более расположены распространяться о частностях и заниматься ими, и эти последние склонны к рассудительности и к естественной науке, а первые – к математике и божественной науке, которая называется метафизикой. Но помимо этого, поскольку интеллект по своей природе двойной, а именно созерцательный и практический[113], то каждый, согласно тому, что из двух у него сильнее, должен будет заняться тем, что ему более подходит.

Есть вдобавок умы как бы ограниченные и, как говорят юристы, к земле приписанные, которые хотя и слабы во всем прочем, однако в одном или другом весьма успевают, и то, в чем единственном они смогут, очевидно, добиться успеха, им и надо дать.

Впрочем, Аристотель считал, что не следует чрезмерно отдаваться свободным наукам и проводить время в занятиях ими, и обращал внимание на важность гражданской и деятельной жизни для совершенствования людей[114]. Ведь тот, кто целиком предан созерцанию и соблазнам литературы, возможно, заботится о себе самом, но он, несомненно, мало полезен городу, будь он правитель или частное лицо.

Вот так, видимо, следует заключить относительно наук и способностей и различных видов тех и других. В этих вещах надо прежде всего обратить внимание на то, что не только более важные правила, которым обучают старших детей, но и первые элементы наук подобает узнавать от лучших наставников и что не следует останавливаться на каких угодно авторах книг, но изучать лучших. Вот почему и Филипп, царь Македонии, повелел, чтобы Александра учил грамоте Аристотель, а древние римляне, отдавая своих детей в школы, заботились о том, чтобы прежде всего они читали Вергилия. И то и другое – с наилучшим основанием. Ведь то, что посеяно в нежных душах, пускает корни глубоко, и нелегко его позже какой-либо силой вырвать. Поэтому если с самого начала дети привыкнут к лучшим наставникам и книгам, то будут считать их первейшими и всегда использовать как вожатых. Если же впитают какие-либо ошибки, то им необходимо будет в два раза больше времени: во-первых, удалить ошибки и затем усвоить истинные правила. По этой причине Тимофей, известный в свое время музыкант, изгнанный Спартой за то, что он умножил струны в кифаре и изобрел новые лады, брал по договору определенную плату от учеников, которые ничему у других не учились, и двойную плату требовал с тех, кто у других чему-нибудь научился[115].