Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

• Название: Притяжение Андроникова
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-517-5

Имя Ираклия Луарсабовича Андроникова (1908–1990), доктора филологических наук, профессора, лауреата Государственной премии, народного артиста СССР, памятно многим. Он – выдающийся деятель отечественного просвещения: увлеченный исследователь литературы, писатель, мастер устного рассказа, пионер телевидения, ценитель и знаток искусств. В сборник, посвященный ему, вошли разнообразные материалы: статьи, доклады на конференциях, художественные очерки, воспоминания и посвящения. Значительная их часть публикуется впервые.

Всем, кому дорого живое писательское слово, небезразлично сохранение и приумножение богатств отечественной культуры, адресована эта книга.

---

Андроников смолоду обладал целым рядом «полезных» и «бесполезных» даров. Он умел видеть людей, смешно и точно «показывать» их. Отличался острой наблюдательностью и чувством юмора. У него была редкостная врожденная музыкальность. Он имел глубокий, прекрасного тембра голос и живую мимику лица; редкую память на имена, названия, подробности, даты, цитаты, родство, свойство, чины, звания, лычки, стихи, мелодии, прозу…

Это было, разумеется, счастливое соединение способностей; люди чаще владеют тем или иным порознь, но редко в таком тесном соседстве. И все же эти способности могли развеяться, иссохнуть, не найдя себе применения. Андроников отыскал им выход и узнал счастье осуществления себя.

Этому заметно способствовала его ненасытная пытливость, «интерес к неожиданным сторонам жизни», как сказал он сам при первом нашем знакомстве.

Дело было в 1960 году. Твардовскому исполнилось пятьдесят лет, и мы оказались с Андрониковым соседями за праздничным столом. Когда меня подвели к нему знакомиться, он крепко пожал мне руку и громко, звонко объявил: «Моя фамилия – Андроников!» Как будто бы я не догадался, кто передо мной! Твардовский представил меня, Андроников воскликнул: «Неслыханно!» Я понимал, что он в первый раз слышит мою фамилию и, спасаясь от смущения, пролепетал что-то в том духе, что, мол, приятно познакомится. «Нет, это я, кому это более чем приятно!» – очень зычно, громогласно, словно вступая со мной в какую-то игру, парировал он. Я не знал поначалу, как себя с ним вести.

Он рисковал выглядеть нескромным. Заполняющим собой все пространство, если бы не подкупающая открытость и нечастая среди литераторов способность насмешки над самим собой, умение бесстрашно подшутить над своими слабостями, поражением или неудачей. На этом основан, кстати, эффект одного из лучших его рассказов: «Первый раз на эстраде».

А в тот памятный мне день, подняв бокал за Твардовского и отмечая его редкую правдивость, Андроников с ликующим смехом рассказал, как реагировал Александр Трифонович на появление в печати одного из первых его рассказов. «Как ты меня огорчил!.. По твоим застольным историям я почему-то думал, что когда ты, наконец, начнешь писать, то напишешь по меньшей мере „Дон Кихота”… А теперь с сожалением вижу, что Сервантес из тебя не получится!»

И Андроников хохотал вместе со всеми. В перерывах между тостами, наклонившись ко мне за столом, Андроников рассказал, что недавно провел интереснейшую работу на радио: в стихах Маяковского, записанных когда-то на пластинку Владимиром Яхонтовым, исправил неверное ударение. Яхонтов произносил: «…в тугой полицейской слОновости…», а надо: «…в тугой полицейской слонОвости…», чтобы рифмовать со строкой «географические новости». Андроников имитировал голос Яхонтова. Это была филигранная работа. Раз двадцать прокручивали звукозапись, чтобы вставить одно словечко, но так, чтобы и тембр и интонация полностью совпали.

Когда я выслушал сообщение об этом, на лице моем, должно быть, отразилось почтительное изумление. Вот тут-то Андроников и воскликнул: «Люблю неожиданные стороны жизни!»

Неожиданный наклон темы предпочитает он и в своих сочинениях. Вот, например, статья, в самом названии которой есть что-то вызывающее, эпатирующее: «Об исторических картинках, о прозе Льва Толстого и о кино». Помилуйте, исторические картинки и Лев Толстой? Проза Толстого и кино? Да что тут может быть общего? А между тем статья Андроникова не только остроумна по замыслу, но значительна в выводах. Автор высказывает гипотезу, что Толстой, работая над историческими эпизодами «Войны и мира», использовал изобразительный материал – старинные эстампы, хранящиеся ныне в Историческом музее. Картинки, о которых идет речь, приведены в книге Андроникова в качестве иллюстраций, и они в самом деле напоминают отдельные описания в романе Толстого. Но не настолько, чтобы у вас на языке не завертелся вопрос: а вдруг это случайные совпадения? Вот тут-то Андроников и демонстрирует небанальность ума. Он как будто не настаивает даже на своей догадке. «Но, допустим, – говорит он, – что Толстой не видел этих изобразительных материалов. Все равно, самый факт, что многие из них кажутся точными иллюстрациями к соответствующим страницам „Войны и мира” важен не менее». И Андроников обращает внимание на конкретность, зримость, «стереоскопичность» толстовской прозы, как бы предвещавшей искусство кинематографа – вывод, ведущий нас к более глубокому пониманию Толстого.

Андроников открыл для устного рассказа возможность нового содержания, обнаружил для него оригинальную и внутренне серьезную тему. Не только людей литературы, но науку о литературе – литературоведение он сделал предметом изображения.

Тут самое время упомянуть о том, что Андроников известный историк литературы, искусствовед, музыковед, и свое художественное, артистическое начало он оплодотворил строгим научным знанием.

Значение историко-биографических работ Андроникова, посвященных по преимуществу Лермонтову, общепризнанно. «Лермонтов в Грузии в 1837 году», «Лермонтов и его парт…», «Лермонтов и Н. Ф. И.», «Судьба Лермонтова», «Сокровища замка Хохберг» – эти и другие работы составили несколько книг с таким обилием новых соображений, догадок, материалов и находок, что создать их, казалось бы, под силу лишь целому «лермонтоведческому» институту. И пока Лермонтов будет интересовать людей, а будет он их интересовать долго, быть может всегда, не будут забыты работы и его верного паладина, думавшего, писавшего о нем, отгадывавшего его тайны на протяжении полувека и открывшего в его творчестве и судьбе многое, казалось бы, навсегда сокрытое от глаз.

Лермонтова Андроников знает так, как мог знать его лишь кто-либо из близких друзей, какой-нибудь Столыпин-«Монго» или Шан-Гирей. И «Н. Ф. И.» интересна ему не как кроссворд и не просто как счастливая находка для академического комментария, а как живое человеческое лицо. Я говорю не об объеме знания – может быть, и другие исследователи знают биографию поэта не хуже, – а о его качестве. Новые сведения о Лермонтове нужны Андроникову не для того, чтобы аккуратно занести их в музейный реестр; тут живой человеческий интерес к личности поэта, к его эпохе, к людям, его окружавшим. То же и с Пушкиным.

Трудно забыть рассказ Андроникова о переписке Карамзиных, найденной в Нижнем Тагиле, о письмах, которые, по его выражению, «стоят романа». Андроников знает силу документа, поэзию подлинности. И какая волна горечи и сочувствия захлестывает сердце, когда в результате строгого обзора «тагильской коллекции» мы наново переживаем вместе с автором последние дни Пушкина, драму его одиночества, предательский выстрел Дантеса, грозное молчание толпы у дома на Мойке…

* * *

Интуиция – часть таланта ученого. А в союзе со строгим знанием и допытливостью разыскателя она дает возможность точно расположиться в ушедшей эпохе, угадать давно умерших людей, их думы, страсти, понять то, что было за семью печатями. Андроников внес в литературную науку достаточно новых фактов, дат, имен и трактовок, чтобы заслужить признание самого строгого академического ареопага. Но он сделал нечто и несравненно большее: свою страсть ученого-разыскателя, знание прошлого и дар его понимания он обратил в рассказ для многих. Он демократизировал, превратил в нечто манящее и привлекательное сухой предмет литературоведения. Так же как своими рассказами о музыкантах, своим восторгом перед гармонией звуков, он сумел увлечь слушателей высокой, серьезной музыкой.

Андроников старается приобщить всех к познанию прошлого, вербует себе сочувствующих и помощников. Такова, например, история розысков загадочного лермонтовского портрета. «Искали портрет, а в портрете искали Лермонтова, – заключает этот рассказ Андроников, – люди многих профессий: и сотрудники литературных музеев, и подполковник инженерных войск Вульферт, и студент железнодорожного техникума, и художник Корин, московские криминалисты во главе с профессором Потаповым, библиотекари, фотографы, рентгенологи».

У читателей и слушателей известного рассказа «Загадка Н. Ф. И.» остается в памяти не только романтическая московская красавица, которая глядит на нас со старинного овального портрета, разысканного неутомимым исследователем, а и те люди, с которыми свели Андроникова его поиски: «чудесный старичок», знаток старой Москвы Чулков, Наталия Сергеевна Маклакова – внучка таинственной Н. Ф. И., гостеприимная и живая старушка, наконец, владелец альбома в бархатном переплете – Фокин, с его приторной любезностью. У каждого из них свой характер и «норов», свое отношение к прошлому, к памяти Лермонтова.

Вторжение в рассказ о литературных разысканиях живых лиц и подробностей вовсе «не исторического» значения смутит разве что педанта. Восстанавливая репутацию литературоведения не как сухого кабинетного занятия, а как увлекательного дела, Андроников воспитывает у своих читателей и слушателей уважительное чувство к истории литературы, а значит, к литературе и истории.