Мирьяна Новакович - Страх и его слуга

• Название: Страх и его слуга
• Автор: Мирьяна Новакович
• Издательство: Лемакс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905952-03-6

Граф Отто фон Хаусбург со своим слугой прибывает в Белград. Окрестности города кишат вампирами — так, по крайней мере, болтает местное население. Однако в городском замке не верят слухам: супруга регента, герцогиня Мария Августа, медленно сгорает от неразделенной любви, регент занят охотой, граф Хаусбург — герцогиней. На самом деле, граф — Дьявол, но до этого тоже никому нет дела. В поисках бессмертных, налитых кровью, стремясь уничтожить их всех, он обследует окрестные села — но ему мешает страх! Дьявол вздрагивает от каждого шороха, но больше всего он боится не вампиров…

Страх не оставит своего слугу, а слуга — своего Страха. Самое главное — впереди. «Не бойтесь, что не понимаете — бояться будете, когда поймете!»

Мирьяна Новакович — блестящий рассказчик — мастерски балансирует между ужасным и смешным, поражая увлекательной сюжетной игрой и богатством смыслов. «Страх и его слуга» — лучший роман писательницы — не просто большая литературная загадка, но одна из вершин интеллектуальной прозы современной Европы.

(18+)

---

Потом мне снова захотелось посмотреть, что создал Михаил. Я весь извивался, я прохаживался туда-сюда, но мне никак не удавалось приблизиться к его произведению.

Я вернулся к себе. Одиночество стояло возле окна, женщина вошла и увидела, что оно ее ждет. Немного дальше молодой человек маслом, вот пожалуйста, не бамбуковыми чернилами, а маслом писал картины фламандских мастеров, гораздо лучше, чем они сами, те, что из Европы. Никогда это не были его картины, только чужие. Мальчика я послал в Египет обучаться у иллюзионистов фокусам и трюкам и исцелению проказы на ярмарках с помощью чудодейственной воды. Он перешел Синайскую пустыню и добрался до Александрии. Там его выучили тайнам столярного мастерства. Я звал его назад, но он так никогда и не вернулся. Королю я дал лиру, и он пел, я показал ему бемоль и диез, аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя. Я сделал так, чтобы люди встречались и узнавали друг друга и расставались на перекрестках как чужие. Я дал им и перекрестки. Потом пришел черед гор. Я украсил их стройными елями и соснами, поместил туда обритых наголо монахов, сказал им верить в инь и ян. Я никогда не рисовал добро и зло, никогда, это потом другие добавили. Я только дал им красные и желтые одежды и пейзажи горных высот. И шелковые свитки. И кисточки, обмакнутые в бамбуковые чернила. На труднодосягаемых каменных плато я поставил неприступные города. Часовые стояли на страже и день и ночь. Ждали осады. Неприятельские войска не появлялись. Никто не появлялся. Над шлемами воинов, медленно взмахивая крыльями, летали орлы, их несли ветры. Ветры, дующие со всех сторон, я тоже нарисовал, прозрачными красками. На высоте этих ветров я оголил горы. Чистые ручьи омывали камни, тропа вилась к вершинам. Она была узкой, только для одного человека, и я вымостил ее желтыми кирпичами. Она вела прямо в небо, потому что над горами я рассыпал небо, где-то голубое, где-то черное с белыми точками. И подвесил солнце, позволил луне изменять свой вид и дал Утренней звезде быть первой и быть последней.

Я снова попытался заглянуть в картину Михаила. И снова мне не удалось. А потом утомленный старик нехотя встал. Пробормотал нам, что пора заканчивать, и из-за его плохого настроения мне пришлось торопиться. Я начал делать ошибки. Рука дрожала. Ноздри сузились. Глаза слезились. Губы пересохли. А будь у меня все время, моя картина была бы совершенной.

Я добавлял детали. Навеял в пустые поля запаха лаванды. Спустил на волны серых морей парусники. Наполнил их купцами. Они быстро добирались от одних берегов до других. В одном селе соединил трех братьев и четвертого, и самому младшему пообещал самое лучшее. Под конец добавил здание суда. Одел судей в черные мантии. Прокопал водопроводы и пустил людей в них. И принцесс, и драконов. В некоторые места привел добрых героев с калеными мечами, налил им вина, чтоб пили со своими возлюбленными. Где-то положил шпалы по мелким камешкам. Пустил поезда пыхтеть по дорогам, с которых некуда свернуть. Один локомотив остановил снегопадом. Его гудок при отправлении вспорол зимний воздух и слух остальных пассажиров. И иней, и туман, и росу заставил блестеть на траве. В ухоженных садах посадил помидоры.

Тут он сказал: „Хватит. Посмотрим“.

Мы все развернули наши картины к нему. Тогда я и увидел Михаилову. Она была пустой. На ней ничего не было. Я посмотрел на него, но он не удостоил меня внимания.

Старик медленно, но не из вежливости, а по своей неспешности обходил нас и смотрел, слушал, принюхивался, жевал, пил. Он надолго задержался перед картиной Михаила. Ничего не сказал. Потом несколько быстрее просмотрел все произведения ангелов рядом со мной. Время от времени он что-то произносил, ничего содержательного, скорее, это были вздохи, выдохи, покашливание. Когда он дошел до меня, я уже был на той грани, которая разделяет высшее удовлетворение и глубочайшее отчаяние. Ничто не казалось мне более божественным, чем творить, и более дьявольским, чем отвергать. Проходили эпохи, вселенная вертелась по кругу, стремительно падая в самое себя. Когда он наконец поднял голову, все пространство сжалось до размеров моего кулака.

„Произведение Михаила — лучшее“.

„Что?! — прошипел я. — Раз так, я ухожу“.

Небольшой кусочек безоблачного голубого неба я прошел очень быстро. Мои ноги коснулись узкой извилистой тропы, мощенной желтым кирпичом. Я спускался, проходя через голые горы, идя к первым укрепленным городам. Монахи в желтом меня не приветствовали. Я смотрел, нюхал. Слушал. Потому что ты, ангел, в мире новичок и не чувствуешь так, как он, поэтому возвеличивай его, рассказывай, что видишь, ты удивишь его!

Я спускался. Предсмертные хрипы поднимались отсюда наверх по тропинкам и императорским дорогам».

Глава шестая Сотворение мира (продолжение)

3.

Теперь я могу вернуться к цистерне?

Пурпурный заговорил, но я его голоса не слышала. Во всяком случае, так, как обычно слышат. Я слышала его в себе, а не вне себя. Да нет, я не была вне себя, что вы такое подумали. На каком языке? Что? На каком языке он говорил? Понятия не имею. Я его слышала по-немецки. Но уверена, если бы его слышал Новак, то наверняка слышал бы по-сербски. Вы, возможно, по-латински.

— Добро пожаловать к нам, — таковы были слова пурпурного.

— Вы, — я изумилась, что не слышу своего собственного голоса, — вампиры?

— Что в имени моем? — ответил он мне вопросом.

— Что вам нужно от нас?

— Что нам нужно? Нам? Герцогиня, ведь это вы пришли к нам. Мы никого не зовем, не ищем, к нам приходят сами. Не все, правда, но лучшие из тех, кто решится и кто сумеет.

— Вы переубивали столько людей!

— Никого, герцогиня! Никого! Доктора Радецкого убил тот серб, которого вы видели позже, когда он пробивал колом из боярышника нашего друга Саву Савановича. Про барона и сами знаете. Графа-блондина задушил фон Хаусбург, а Вука Исаковича проткнул рыжий граф. Рыжего графа столкнул в пропасть фон Хаусбург.

— Боже! Боже. Но… но Виттгенау?

— Кто? — пурпурный был изумлен, на самом деле.

Он повернулся к остальным и заговорил с ними, но их слова в моем мозгу не облекались в конкретную форму. Разговаривали они оживленно, об этом я могла судить по выражениям их лиц. Я оцепенела, но была уверена в себе и ждала. Рассматривала их. Заметила знакомое лицо, старуху, прекрасно одетую, высохшую, сильную, совсем не сгорбленную и не усталую. Хотя она стояла далеко от меня, среди вампиров, я чувствовала, что и старуха меня рассматривает. Смотрела она на меня с грустью, мне даже показалось, что в ее глазах стоят слезы. Тут я поняла — это я. Гораздо старше, чем сейчас. Она выглядела так, как я выгляжу сейчас. Мне хотелось крикнуть, но я была нема. Очень скоро ее заслонили другие вампиры, и я почувствовала облегчение. Смотреть больнее, чем знать.

После непродолжительного совещания пурпурный снова повернулся ко мне:

— Вероятно, вы имели в виду Виттгенштейна, — тут он на миг замолчал, — его мы были вынуждены, — он взмахнул рукой, — он был против нас, ненавидел нас, он сказал: «Мир это собрание не вещей, а фактов». Не думаете же вы, что мы можем позволить поставить язык выше мира? Что мы можем позволить кому угодно быть Богом, кроме самого Бога? — Остальные кивали головами и одобрительно шумели. — А он пришел искать нас, причем неправильным путем. Видите ли, в отличие от вас, он выехал из города, потом прошел сюда через внешний тоннель, — тут он широко улыбнулся, — правда, я знаю, что и вы сначала покинули город, но потом мудро вернулись в Белград и пришли сюда через цистерну. Это правильный путь.

— Вы хотите сказать, что все время находитесь в городе?

— Разумеется, в городе. Я и на маскараде был, и с вами там разговаривал, — он поклонился.

— Что теперь со мной будет? — спросила я.

— Ох герцогиня, это ваше начало…

И пока слово «начало» было во мне, меня ослепил свет. Когда я снова обрела зрение, вампиров больше не было. Все до одного исчезли. Осталось только бесконечное подземное помещение, которое теперь, опустевшее, казалось мне гораздо больше, чем совсем недавно, когда было заполнено.

Только теперь я заметила, что стены были не пустыми, то тут, то там висели изящные декоративные алебарды, похожие на те, что встречаются в саксонских дворцах времен Иоганна Георга I. Было здесь и несколько разукрашенных булав с шипами, гусарские сабли, один боевой топорик, десяток кинжалов, пять-шесть рапир, один двуручный меч, который не смог бы поднять даже Геракл, два ятагана, три японских сабли, пара пистолетов Мэрдока и китайская картина — загадочный пейзаж на шелке.

Я долго рассматривала все это, продолжая удивляться размерам зала. Я знала, что вампиры больше не вернутся. Потом медленно повернулась и пошла наружу. На меня сильно пахнуло влагой цистерны, мне даже пришлось ненадолго остановиться. Не могу объяснить почему, но словно какая-то невидимая сила заставила меня поднести ладонь к носу и понюхать, не пахнет ли серой. Рука пахла так же, как и всегда.