Мирьяна Новакович - Страх и его слуга

• Название: Страх и его слуга
• Автор: Мирьяна Новакович
• Издательство: Лемакс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-905952-03-6

Граф Отто фон Хаусбург со своим слугой прибывает в Белград. Окрестности города кишат вампирами — так, по крайней мере, болтает местное население. Однако в городском замке не верят слухам: супруга регента, герцогиня Мария Августа, медленно сгорает от неразделенной любви, регент занят охотой, граф Хаусбург — герцогиней. На самом деле, граф — Дьявол, но до этого тоже никому нет дела. В поисках бессмертных, налитых кровью, стремясь уничтожить их всех, он обследует окрестные села — но ему мешает страх! Дьявол вздрагивает от каждого шороха, но больше всего он боится не вампиров…

Страх не оставит своего слугу, а слуга — своего Страха. Самое главное — впереди. «Не бойтесь, что не понимаете — бояться будете, когда поймете!»

Мирьяна Новакович — блестящий рассказчик — мастерски балансирует между ужасным и смешным, поражая увлекательной сюжетной игрой и богатством смыслов. «Страх и его слуга» — лучший роман писательницы — не просто большая литературная загадка, но одна из вершин интеллектуальной прозы современной Европы.

(18+)

---

Последнее время. Последняя книга.

— Я ничего не говорил, хозяин.

Волна ударила в борт стоящего на якоре судна. Второй раз. И третий. Тень наклоняется к воде. Прислушивается к неравномерным звукам. Вздрагивает, может быть оттого, что на нее попало несколько капель, выпрямляется. И исчезает.

Мы долго идем вдоль реки. Скорее бы. Постоянно озираемся.

— Да вам почудилось, хозяин.

Интересно, мы идем вниз по течению или вверх? Насколько же это неважно, когда не находишься в воде! Бессмысленность течения. Вода несет. А я стою вне ее, и меня ничто не несет. И ничто мне не препятствует. Вверх по течению — безо всякого усилия, вниз — без чувства легкости.

Никогда не следует отдаваться на волю чего бы то ни было. Никогда не следует сопротивляться. Нужно быть вне.

4.

Корчма-пекарня. Вывески нет, но слуга говорит мне, что так ее называют. Мы вошли. Внутри было почти ничего не видно из-за табачного дыма. Говорят, хороший табак выращивают в окрестностях Вараждина. И вот, пожалуйста, его охотно курят уже и здесь. На нас уставились грубые физиономии. Что ж, мы действительно слишком хорошо одеты. И от нас не воняет. Как резко, должно быть, чувствуется запах туалетной воды в атмосфере столетней всеобъемлющей вони. Такое шокирует больше, чем дуновение смрада в букете ароматов французских духов.

— Что нужно господам здесь, среди нас? — спросил один из них, вставая, Он был самым крупным.

— Мы пришли встретиться с Вуком и Обреном, — ответил мой слуга.

— Австрийские ищейки, — сказал другой, тоже вставая. И этот был огромным. Его глаз под бровями не было видно.

— Предатели сербского дела! — вскочил третий. О его размерах говорить было лишним.

— Бранковичи![3] — поднялся четвертый. Громадный.

— Швабская банда! — рявкнул пятый. Этот, правда, был помельче.

Они окружили нас. Я нащупал под плащом пистолет. Одного я мог бы убить. Еще одного — Новак. Оставшиеся двадцать растерзали бы нас. От пистолета толку не было. Я прикоснулся к чесноку. Правда, эти сербы вампирами не были. Крест? Так они христиане. Крест не спасет меня от рук верящих в Беззубого.

— Гляди, какой у него крест здоровенный!

— И чеснок!

— Защита от вампиров.

— Боишься вампиров, дерьмо австрийское.

— Вампиры обзавидуются, когда увидят, что мы с вами сделали.

Смех.

Они приближались. Медленно, с наслаждением. Я вытащил пистолет. Хоть одного с собой заберу.

5.

— По полю Косову, черну полю, полю черному, чернее не бывает…

Все замерли, потом оглянулись. В самом углу, почти в полной темноте, сидел старик. Нас он не видел. Он был слепой. Все, замолчав, уставились на него. На несколько мгновений замерли. Потом первый очнулся и направился в угол, к старику. За ним — остальные. А старик сунул руку в глубокий карман своего кафтана и что-то извлек. Что-то такое, что я не сразу понял, что это.

— Гусле![4]

— Гусле!

— Гусле!

Они выкрикивали это с восхищением. Гусле выглядели несолидно и были маленькими, размером с ладонь. В огромной руке короткого смычка почти не было видно. Он положил гусле на колени, головку их прижал подбородком и, как мне показалось, начал смазывать струну смолой и дышать на смычок. Присмотревшись, я увидел, что струны вообще не было.

Так, как будто на свете нет никого, кроме него, старик проделывал все это спокойно и осмысленно, окружающие смотрели на него не мигая. Обо мне совсем забыли. Простонал первый звук и гуслар через нос начал подстраивать свой голос к звуку несуществующей струны, которая завывала так, словно распята. Потом вдруг резко откинул назад голову, на шее у него выступил кадык.

— Спой нам о Косово.

— Как мы потеряли империю.

— Как мы потеряли страну.

— Корчмарь! Налей деду пива!

— Австрийское пиво, дед, самое лучшее пиво!

Мы с Новаком сели за стол возле входной двери.

На всякий случай. Тоже спросили себе пива.

Гуслар испустил протяжный и приглушенный возглас: — Аааа-аааа! — и тут же продолжил отчетливо и резко: — Сокол полетел, серая птица, от святыни, от Ерусалима, и несет он птицу-ластовицу, то не сокол был серая птица, а то был святитель Илия. Не несет он птицу-ластовицу, а несет книгу Богородицы, он несет на Косово царю, опускает царю на колени, книга царю гласом говорила…

Сербы все теснее обступали гуслара, стояли затаив дыхание. Глаза их увлажнились. А слепец все быстрее и самозабвеннее причитал или пел, трудно сказать, что именно это было. Мне показалось, что огонь в очаге разгорелся ярче и жарче.

Я наблюдал за своим слугой. Он слушал гуслара напряженно, словно ждал, что произойдет нечто неожиданное, например, изменится размер стиха или место паузы. Но таких неожиданностей в сербской народной поэзии нет и никогда не будет. И пусть даже и такая предсказуемая, эта песня спасла меня от погибели.

Итак, я наблюдал за своим слугой и размышлял о нем. Почему он у меня служит? Не верю я во все эти истории про продажу души дьяволу. Об этом писал один англичанин. Марло, так его, кажется, звали, имя такое противное, прямо произносить не хочется. Ну, так вот, кто продает душу дьяволу? Никто. — Все те, кто мне прислуживают… э-эх, все они, все давно пропали еще до того, как меня встретили. А во-вторых, я не покупаю. Я тоже люблю, когда мне что-то дают просто так, от сердца, а денег не требуют. Сколько я уже скитаюсь, стройный, иногда и с чесноком, но никогда еще не встречал такой души, которая мне сама себя предложила, ничего не требуя взамен.

— Любовь, вот что вы ищете, хозяин, — сказал мне Новак, когда я как-то раз рассказывал ему о некоторых своих злоключениях.

— Болван, — ответил я, — любовь найти легко. То, что я ищу, не любовь.

— Как же так, хозяин, — легко найти. Сколько их было, тех, которые ее искали, а не нашли!

— Все очень просто, те, которые ищут долго и многого, вовсе не хотят это найти.

— Это вы прямо сейчас придумали.

— Даже если бы я это придумал прямо сейчас, что тут такого, почему придуманное раньше должно быть умнее чего-то более нового? Ох, люди, вы верите, что мудростью может быть только что-то древнее, а современность способна родить лишь нечто ничтожное.

— А разве это не так?

— Конечно, нет. Разве время это такая сила, которая способно былые ничтожные мысли поднять на уровень нынешней мудрости?

Тогда, уж не знаю почему в связи с именно этим разговором, Новак рассказал мне свою жизнь и то, как и почему покинул Сербию и стал пьяницей. И моим слугой.

Итак, он был сыном богатого и уважаемого белградского торговца. Богатство и уважение всегда идут рука об руку. Правда, не с самого начала, сначала ты только богат, а по прошествии некоторого времени и богат, и уважаем. Однако, на беду Новака, его отец еще и стремился идти в ногу со временем. Так что решил старик дать своему сыну образование. Нашел учителей, всех, каких положено, и по греческому, и по латыни, и по остальным наукам. Сын, опять же на свою беду, был прилежен и стремился к знаниям, так что уже в двадцать лет стал настолько известен, что его приглашали и проводили с ним время в рассуждениях об умных вещах не только владыки, но и сам митрополит. Например, о том, почему я впал в грех — из зависти или от недостатка любви, или о том, что со мной будет, когда настанет конец света. Этим обычно и кончают те, кто занимается не своим делом. Такие становятся слугами. Итак, науки ему давались легко, кроме того, он выучился вести бухгалтерию и считать деньги. Однако к торговле его не тянуло.

Его тянуло к книгам, ко всем этим великим трагедиям о великой любви. Все друг друга любят, и в конце все умирают. И так, мало-помалу… понятно, мне он в этом не признался, но я сам понял… моим Новаком овладела мысль, что его жизнь ничего не будет стоить, если и он не влюбится смертельно и так далее, в соответствии с тем, как описано в книгах. Начал он было с Гамлета, но отца убивать некому, мать его уже умерла, дядя пропил все, чем владел, и пресмыкался перед братом, так что из всего этого ничего не получалось, не говоря уже о том, что среди знакомых девушек не нашлось ни одной Офелии. Тогда он решил стать Парисом и даже приглядел девушку, которую можно было бы похитить и которая согласилась бы выйти за него, но это дело тоже провалилось после того, как он услышал, что говорил ее отец: тому, кто согласится ее взять, дам не одно приданое, а пять. Стало ясно, что из войны за такую девушку ничего не получится. Тогда он вообразил себя Одиссеем, но Пенелопы нигде вокруг не было, хотя многие сербки пряли («Правда, все-таки не столько», — как сам он мне признался). Его отец, увидев, что я не шучу — это, правда, не вполне верно, потому что пошутить я как раз люблю, — решил его женить. Нашел невесту, богатую, молодую, из хорошей семьи. Сын, однако, ни в какую. И упирался, пока отец не пригрозил лишить его наследства. Тут и Новаку стало ясно, что я не шучу, и он согласился. Наступил день свадьбы, потом первая брачная ночь. Она — испуганная, жалкая. Он — грубый, злой. И с той ночи он стал ее бить. Она была всегда и во всем виновата. И он ее бил и проклинал.