Роберт Бертон - Разум VS Мозг. Разговор на разных языках

• Название: Разум VS Мозг. Разговор на разных языках
• Автор: Роберт Бертон
• Жанр: Психология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-83612-3

Мы считаем себя существами разумными, управляющими своими действиями, потому что обладаем разумом. Наука постоянно говорит нам, что все ближе и ближе подходит к разгадке феномена разума, но так ли это? В книге ставится под сомнение не только способность науки разобраться в этом вопросе, но и объективность уже сделанных ею выводов. В случае, когда объектом изучения является наш мозг и наш разум, а исследовательским инструментом является тот же самый мозг и тот же самый разум, результат вряд ли может быть объективным…

---

Мозг, никогда не проходивший курса философии, – безусловный прагматик.

Для него истинны те правила, которые работают

Что происходит с не таким удачным соответствием? В конце концов, не бывает двух абсолютно одинаковых переживаний. Для начала изменим временные факторы в вышеприведенном примере. Что, если боль в пальце возникнет не сразу, а двумя днями позже? Неделей позже? Месяцем? По мере того, как проходит время, чувство причинно-следственной связи уменьшается. С другой стороны, что, если боль в большом пальце ноги началась через месяц после того, как вы споткнулись о скейтборд избалованного и невоспитанного сына вашего противного соседа, необдуманно – если не злонамеренно – оставленный на подъездной дорожке к вашему дому? То, что вы подсознательно чувствуете по отношению к соседу и его сыну, имеет критическое значение для принятия решения, является ли боль в вашем большом пальце следствием повышенного уровня мочевой кислоты, вызвавшего приступ подагры, или поводом нанять личного адвоката, специализирующегося на возмещении ущерба от причиненных травм [64].

Агентивность и причинность

Второй ключ к пониманию чувства причинности – чувство агентивности. Чтобы найти причину события, мы должны быть уверены, что А способно повлиять на Б. Рассмотрим столкновение бильярдных шаров. Чтобы быть уверенным, что шар А может вызвать движение шара Б, вы должны чувствовать, что шар А обладает некоторой способностью воздействовать на позицию другого шара. Это последнее требование приводит в смятение философов, недоумевающих, как нематериальная сущность – разум – может обладать причинной силой в материальном мире. Тем не менее на уровне индивидуального опыта ощущения агентивности достаточно для обеспечения чувства каузальной релевантности разума. Сопоставив наблюдения, что мысль Б устойчиво следует за мыслью А, и интуитивное ощущение того, что наши мысли имеют реальный эффект (агентивность), мы, вероятнее всего, придем к заключению, что мысль А порождает мысль Б.

Агентивность приписывается не только одушевленным и обладающим волей субъектам. Кто из нас хоть раз не приписывал коварное чувство агентивности холодильнику, который «отказывался делать лед», и не приходил в бешенство от простуды, будучи убежденным, что вирус гриппа назло выбрал именно вас? Вопрос «почему я?», возможно, является только шуткой, но сам по себе он предполагает, что намеренность и агентивность характеризуют то, что вызвало у вас болезнь или привело к неудаче – чем бы оно ни было.

Спросите себя: разве вы никогда не проклинали мать-природу, после того как она залила дождем ваш пикник? Сторонники теории разумного начала приписывают намерение эволюции: эволюция породила (иначе говоря, стала причиной) то, что породила, благодаря великому замыслу разумного суперагента (заметьте, как восприятие агентивности быстро трансформируется в ощущение причинности). Даже те, кто составляет непримиримую оппозицию такому основанному на вере приписыванию агентивности, в большинстве своем приписывают агентивность абстрактным идеям. В своей недавней книге «Великий замысел» Стивен Хокинг написал: «Поскольку существует такой закон, как гравитация, Вселенная может и будет создавать себя из ничего» [65]. Если мы готовы приписывать агентивность холодильнику, вирусу гриппа и Вселенной, то приписать агентивность разуму проще простого.

Чтобы лучше представить себе сложные и пересекающиеся отношения между агентивностью, намерением и причинностью, представьте, как, будучи маленькими детьми, мы учимся устанавливать причину путем наблюдения последствий наших действий. Допустим, я поддался искушению щелкнуть блестящим выключателем отцовской стереосистемы. Мне хочется знать, что будет. Когда я делаю это, музыка включается гораздо громче, чем я ожидал. Мама затыкает уши пальцами и кричит: «Десерта не получишь!» Сидя в своей комнате, я перебираю в памяти цепь неудачных событий. Я нажал выключатель (агентивность) своей рукой (принадлежность части тела), потому что мне было любопытно и я хотел узнать, что произойдет (намерение). Мое намерение стало причиной того, что мама лишила меня десерта. Общий принцип: чем ближе соответствие между намерением и последствиями, тем более вероятно, что мы придем к выводу, будто последствия были порождены нашим намерением.

Личностные черты представляют собой комбинацию природы и воспитания, при этом гены играют в формировании нашей личности значительную роль (это убедительно доказывают исследования разлученных однояйцевых близнецов). Кому-то присущ врожденный оптимизм, другие же видят конец света за каждым углом. Кто-то любит затяжные прыжки с парашютом, а кто-то предпочел бы пристегнуть ремни безопасности и надеть защитную каску, сидя на диване. Если степень выраженности основных личностных черт, таких как оптимизм или принятие риска, имеет большую биологическую составляющую, то из этого следует, что мы будем в разной степени испытывать и непроизвольные ментальные ощущения. Некоторые люди кажутся предрасположенными к уверенности – «я сам все знаю!», тогда как другие постоянно демонстрируют скептицизм – «докажи мне!». Различия в чувстве агентивности можно наблюдать в том, как мы относимся к выборам. Некоторые считают, что один голос способен изменить мировую историю. Другие – что голосовать означает попусту тратить время. Если смотреть на вещи в таком ракурсе, то весьма вероятно, что то, насколько сильно каждый из нас переживает чувство причинности, также будет варьироваться от индивидуума к индивидууму.

Чтобы увидеть, в чем может выражаться такое различие в интенсивности ощущения причинности, рассмотрим недавнее исследование генетических предпосылок синдрома «дефицита внимания и гиперактивности» (СДВГ). Ученые из Университета Кардиффа обнаружили генетические различия между двумя группами: контрольной группой нормальных детей и группой детей с диагнозом СДВГ. Ведущий автор исследования заявляет: «Слишком часто люди списывают СДВГ на плохое воспитание или неоптимальное питание. Мне, как врачу, было очевидно, что это скорее всего не так. Сейчас мы можем сказать с уверенностью, что СДВГ является генетическим заболеванием и что мозг детей с этим синдромом развивается не так, как нервная система других детей» [66].

А теперь на самом деле полученные данные: менее чем одна пятая из 360 детей с диагностированным СДВГ обладали определенным генетическим отклонением, тогда как у четырех пятых ничего подобного не наблюдалось. После анализа тех же самых данных другие ученые аналогичной квалификации и специализации пришли к прямо противоположному выводу: в большинстве случаев СДВГ порожден негенетическими факторами [67].

Меня невероятно удивляет, что авторы исследования так уверены в причинно-следственных отношениях между генами и сложным, противоречивым, считающимся болезнью поведенческим расстройством. Очевидно, они должны понимать, что поведение является мутной смесью из природы и воспитания и редко может быть связано с единственной причиной. Очень просто счесть их интерпретацию ошибочным принятием корреляции за причинно-следственную связь, но позвольте мне осторожно предположить еще одну возможность. Если каждый из нас обладает собственным характерным для него пороговым значением запуска чувства причинности, то одни и те же данные могут генерировать различную степень ощущения наличия причинно-следственных связей у тех, кто их читает. Хотя все это чисто умозрительные построения, я подозреваю, что обладатели легко запускаемого внутреннего чувства причинности с большей вероятностью сводят сложное поведение к конкретным причинно-следственным отношениям. Тогда как те, у кого порог запуска чувства причинности выше, чувствуют себя более комфортно с двусмысленными и парадоксальными взглядами на человеческую природу (конечно, для меня любое однозначное утверждение относительно поведения будет попаданием в ту же ловушку).

К несчастью для науки, не существует стандартизованной методологии объективного изучения субъективных феноменов, таких как разум. То, что является возможной корреляцией для одного исследователя, другой считает достоверно выявленной причинно-следственной связью. Интерпретация причины переживания субъективного опыта является философским эквивалентом опрашивания каждого исследователя, видит ли он тот же красный цвет, что и вы. Степень и природа причинно-следственных выводов нейробиолога о разуме так же индивидуальна, как его восприятие любви, заката или музыкального произведения.

В основе современной нейробиологии и философии заключена особая ирония: чем сильнее испытываемые человеком непроизвольные ментальные ощущения, такие как чувство Я, агентивности, причинности и уверенности, тем больше он убежден в том, что разум может объяснить сам себя. С учетом того, что мы знаем о неустранимых смещениях и подпороговых искажениях восприятия, нанимать разум в качестве консультанта в вопросах понимания разума подобно тому, чтобы попросить известного мошенника рассказать о себе и представить рекомендации. В конце концов, нам приходится начать сначала, с неприятного, но неизбежного понимания: наш далекий от идеала надежности разум обречен быть одновременно и исследователем, и инструментом исследования самого себя.