Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы

• Название: Серебряный блеск Лысой горы
• Автор: Суннатулла Анарбаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Роман «Серебряный блеск Лысой горы» — первое крупное произведение узбекского писателя Суннатуллы Анарбаева.

С глубоким проникновением в жизнь, с любовью описывает автор своих героев — жителей горного кишлака Аксай, правдиво отображает изменения, происшедшие после XX съезда партии в сознании людей, в хозяйстве колхоза.

Романтика, присущая писательской палитре С. Анарбаева, помогает ему найти теплые и убедительные краски.

Действие романа происходит на протяжении многих лет, начиная от периода создания колхоза в Аксае до наших дней.

---

На лице Ходжабекова отразилось недоумение, и это почему-то было приятно Аширу.

— Да, да, наш хлеб насущный — в сантиметрах. Под вашим покровительством мы отмериваем ткани. А ткани, брат, ведь как резинка: если тянешь — тянется!

Ашир снова взялся за бутылку. Пролив на скатерть, он наполнил пиалы.

— Меня научила мерить моя жена. Ох, и работает у нее здесь! — Ашир постучал пальцем по голове и поднял пиалу. — Брат, давайте пить за то, чтобы превратить сантиметры в метры. Ну, давайте!

— Вы попали в точку: пусть сантиметры превратятся в метры. — Ходжабеков не мог удержаться от смеха. Схватив Ашира за шиворот, он притянул его к себе. — Смотрите, чтобы эти метры, которые получатся из сантиметров, не превратились для вас в петлю. Вы знаете закон? Закон — это сила!

— Пока есть вы, чего мне бояться? Я пью за ваше здоровье! Смотрите, — он поднял бутылку. Опустошив бутылку, он сунул ее под стол. — Ну как, видели? — сказал Ашир с таким видом, будто совершил подвиг. — Я для вас и жизни не пожалею. — Он вдруг расхохотался. От смеха голова его болталась взад-вперед, как будто тонкая шея не могла удержать ее.

«Сам с ноготок, а хлещет коньяк, как воду», — подумал Ходжабеков. В следующее мгновение Ашир упал и, не поднимая с подушки головы, рассмеялся:

— Целую бутылку, хи-хи!..

Ходжабеков брезгливо отвернулся и выругался: «Саранча!» Чтобы не видеть Ашира, стал осматривать комнату. У стены шкаф, через стеклянные дверцы видна посуда. Большие тарелки украшены цветами и двустишиями. За спиной висит сюзане, а на полу горящий, как огонь, персидский ковер.

Сильный храп отвлек внимание Ходжабекова. Он посмотрел на Ашира. Тот спал, широко открыв рот. В это время открылась дверь и в комнату вошла женщина. Она была одета в то же атласное платье, только рукава высоко закатаны. Улыбка у нее такая приятная, а щеки горят, как от огня. Поставив перед гостем тарелку с манты, она недовольно посмотрела на мужа.

— Теперь он не проснется, если даже вылить на него ведро холодной воды.

Женщина тяжело вздохнула. Весь ее вид говорил: «Пусть будет проклята жизнь с таким мужем!» Ходжабеков думал о том, как бы уйти: его пугало, что он наедине с этой женщиной. Стараясь не выдать своего смущения, он говорил о разных пустяках: похвалил голос молодого артиста, который появился в городском театре, рассказал несколько интересных случаев из судебной практики. Незаметно его все сильнее обволакивало ласковое кокетство этой женщины.

— Ой, почему вы не едите! — обиженно протянула хозяйка.

— Но мой напарник...

— А разве я не могу заменить вашего напарника? — спросила она, садясь за стол.

— Очень бы хотелось, — Ходжабеков налил ей вино, а свою пиалу наполнил коньяком.

— За блаженство в этом мире!

— Чтобы горя не знать!

Увидев, что она выпила все вино в один прием, подумал: «Хоть молода, но опытна», — и снова наполнил пиалы.

— Боюсь, что вы и меня свалите, — ласково произнесла женщина.

Ходжабеков вздрогнул, кровь ударила ему в голову.

— Разве вас можно свалить? Я вас жалею. Вы из тех, кого нужно всю жизнь носить на руках. — Ходжабеков не помнит, как схватил белые руки женщины.

— Оставьте меня... Манты остывают.

Но теперь уже никакая сила не смогла бы остановить Ходжабекова. Глаза его ничего не видели, даже Ашира…

Не прошло и десяти дней, как эта женщина выгнала из дому своего мужа.

— Зачем мне уходить из этого мира без ребенка? Такого неспособного мужа мне не нужно! — сказала она, закрыв перед Аширом дверь.

Подошла зима, и Якутой — так звали женщину — стала часто встречаться с Ходжабековым. Он не думал жениться. Но однажды Якутой показала на свою талию:

— Я уже стесняюсь выйти на улицу.

Чтобы не выносить сора из избы, он тайно женился. Прошли месяцы, и Якутой, казавшаяся раньше ласковой и заботливой, совершенно изменилась.

Постепенно в доме появлялись новые вещи, мешками запасался картофель, лук, зерно. Вначале Ходжабеков не обращал внимания на все это. Своим друзьям он хвалил ее: «Моя жена оказалась хозяйственной». Потом жена стала вмешиваться в его служебные дела. «У этого дяди шестеро детей. Дело ведите с умом. Наша власть всегда берет под защиту беспомощных детей. С другой стороны, он родственник по отцовской линии...» После таких разговоров выяснилось, откуда появляются в доме вещи, продукты и пачки денег. Начались семейные ссоры. Эти скандалы обычно кончались угрозами: «Оболью себя керосином и сожгу». Так прошли годы. Может быть, он еще долго работал бы, но из верхней инстанции ему стали возвращать дела. Раскритиковали. После критики перевели ответственным секретарем в исполнительный комитет. Там он некоторое время работал спокойно. И опять его раскритиковали за безответственное отношение к письмам трудящихся и бюрократизм. Освободили и от этой должности, перевели председателем колхоза. А теперь и здесь не обходится без критики. Во всем, что произошло с ним, он обвинял Якутой, но молчал.

«Ох, какой же я дурак! Ведь я стал жертвой одного гостеприимства, — часто думал он. — Согрел змею у себя на груди».

Когда машина остановилась на театральной площади, его взгляд упал на жену: лицо у нее было белое, будто обсыпанное мукой, на губах на два пальца губной помады.

— Скоро ведь бабушкой будет, а все не успокаивается, старая кокетка, — не выдержав, прошипел Ходжабеков, выходя из машины.

Ходжабеков сидел в театре, слушал концерт, но мысли его все время возвращались к событиям в колхозе. Девчонка, у которой молоко на губах не обсохло, критикует его, столько лет работавшего на высоких постах.

«Да, все зло исходит от красивых женщин. Якутой ей тоже в красоте не уступала. А в конце концов что получилось? И эта соплячка из той же категории. Но эта, кажется, страшнее. Кого-то она мне напоминает... Нигора Назарова... Назарова... Что это за Назаров? Уж не бывший ли это председатель колхоза, который работал с Саидгази, вредитель Назаров?.. А я все думаю, кого же она мне напоминает! Его копия! Вот так находка! Это как раз кстати: необученной лошадке будет обуза! Пусть попробует теперь возражать: куда прикажут ей, туда и пойдет. Не шути со львом, он все равно тебя задавит!»

Вернувшись в колхоз, Ходжабеков на следующий же день пошел в больницу.

Акрам пригласил председателя в свой кабинет, усадил на диван.

— Работаете — рукой подать, а зайти никогда не хотите, — ласково упрекнул он Ходжабекова.

— Боюсь.

— Чего боитесь?

— Больницы. Как увижу, температура поднимается.

— Условный рефлекс, — хихикнул Акрам.

— Я слышал, что такой рефлекс бывает только у собак. Да, кто это сказал?.. — Ходжабеков щелкнул пальцами. — Вспомнил, это открытие Павлова.

— О-о, оказывается, вы много знаете, председатель, — польстил Акрам.

— Да, учились по всем правилам, — небрежно сказал Ходжабеков, закидывая ногу за ногу. — Ведь не зная хорошо физиологию и психологию, нельзя быть хорошим законодателем!

— Верно, верно... Да, председатель, а вы пожаловали к нам — уж не заболели ли?

— Упаси бог!.. Да... А где та ученая баба?

— Извините, председатель, я не понял вас! — улыбнулся Акрам.

— Да та самая, дочь Назарова.

— А-а, вы о Нигоре. — Акрам вскочил с места. — Сейчас я ее позову.

Оставшись один, Ходжабеков оглядел кабинет. Белые стены, белые занавески. На столах и стульях тоже белые чехлы. Ходжабеков поморщился. Вокруг чистота, а дышать нечем.

В коридоре послышались шаги.

Дверь отворилась. Вошли Нигора и Акрам.

— Здравствуйте, товарищ Ходжабеков.

— Здравствуйте, — сухо ответил он.

Нигора и Акрам сели рядом и вопросительно посмотрели на Ходжабекова.

— Вы, наверно, помните своего отца?

— Да, немножко, я была тогда еще маленькой.

Она не удивилась вопросу и, кажется, не ждала ничего для себя плохого из этого столь неожиданно возникающего обстоятельства. Ее спокойный ответ разозлил Ходжабекова.

— Если не ошибаюсь... ваш отец был осужден и посажен? Мне хотелось бы узнать у вас кое-что об этом.

— Да, мой отец сидит, — Нигора чуть побледнела, но, еще не понимая, куда он клонит, повторила: — Я тогда была маленькая. Боюсь, не смогу добавить ничего к тому, что вы уже знаете.

— Знаем, что у вас острый язык! Но насколько он длинный, поживем — увидим. — Глаза Ходжабекова зло заблестели. — У вашего отца тоже язык был длинный. Но когда я подогнал статью, язык его не смог произнести даже символ веры!

— Вы для этого вызвали меня? — Нигора встала, собираясь уйти. Рука, лежавшая на спинке стула, чуть дрожала.

— Да, я хочу напомнить вам, кто вы такая. Отец ваш был такой же умный, как вы. Но оказывается, язык — одно, а душа — другое.