Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

• Название: Шаг во тьму. Дилогия
• Автор: Иван Тропов
• Жанр: Фэнтези

---

И мир стал легче.

Дышать стало легче. В голове легко и ясно, все тело словно невесомое…

А в следующий миг боль вернулась. Щеку жгло. Господи, как больно… Словно кипятком обварило…

А ведь это только раскаленным газом из ствола. Не самое страшное, что бывает от выстрела. Колени вдруг поплыли куда‑то сами по себе, и я схватился за алтарь, чтобы не упасть. Оглянулся.

Шатун так и стоял. Курносый в его руке все еще глядел в меня. Лицо застывшее, а глаза мутные‑мутные… Кажется, в конце она все‑таки достала его. Поимела не только тело, но и его самого. Заставила захотеть то, что нужно было ей.

Палец снова вжал курок, и я зажмурился от грохота и вспышки выстрела.

А Шатун вдруг пробудился. Он затряс головой, стиснул виски кулаками, все еще мотая головой, а когда поднял на меня глаза, это был прежний Шатун. Потрясенный, растерянный, жалкий, но все‑таки прежний. Свой.

— Она меня… — пробормотал он, и его губы тряслись. — Она… Я не смог… Она…

— Все в порядке. — Я заставил себя улыбнуться.

— Но я стрелял… — Его глаза опустились вниз. Он глядел на край плиты, залитой кровью, где я прижался животом. Он стрелял с двух метров, а с двух метров не промахиваются. А потом в спину. Прямо в почку. Он отшвырнул пистолет и рванулся ко мне. — Господи! Я сейчас…

Я поднял руку, останавливая его.

— Потом… Там ребята…

Я чувствовал себя слабым, уставшим так, будто на мне поле вспахали, а потом выжали всю кровь, до последней капли, но дело еще не кончено. Вон он, пистолет, который бросил Шатун. Мой милый Курносый. Я заставил себя оттолкнуться от алтаря и выпрямился.

— Но… — Шатун глядел на мой живот. Плащ в следах крови. На меня — не веря.

— Потом, — сказал я.

Обошел его, нащупывая в кармане «снежинку» с пятью патронами. Вот ты где, кисточка стальных виноградин. Подобрал Курносого, ткнул клавишу выброса барабана. Старая обойма с двумя патронами и тремя гильзами вылетела и лязгнула о камень под моими ногами. Сразу и не различить, где тут патроны, а где расстрелянные гильзы… Над краем гильз пули не выступают, надо заглядывать внутрь. Три гильзы уже пусты, а в двух других должны быть красноватые втулки. Но и эти два мне не нужны.

Я бросился назад, к началу подвала, на ходу впихивая в каморы ту обойму, которая была в Курносом, когда я сюда приехал. С черными окатышами пуль над верхушками гильз.

Стараясь не задеть дверь — скрипов сейчас не надо! — шмыгнул на лестницу. Остановился, ослепленный темнотой. Сзади был жаркий свет стен свечей, а здесь ни черта не видно…

Наверху кто‑то стонал, и еще какой‑то звук. Шумное дыхание, возня… Прямо за изгибом лестницы. У самого ее начала.

Я тихонько взвел курок и двинулся вверх, стараясь не шлепать по каменным ступеням.

Засопело громче, натужнее, перешло в рычание и вдруг оборвалось с хрустом. Я сморщился. Ненавижу этот звук.

Но внутри отпустило. Хоть и ненавижу, но знаю, что это такое. Я опустил пистолет и стал подниматься, уже не боясь неловкого звука. Темнота распадалась на куски. Вот светлее, конец лестницы.

В холле по‑прежнему не горел свет, но в окна падали золотистые отсветы фонаря. На полу, прямо у лестницы, растянулось тело кавказца. Щека уперлась в паркет, шея вывернута под невозможным углом, но ему уже все равно.

Гош стоял над ним на четвереньках, тяжело отдуваясь. Поднял голову, мутно глянул на меня, развернулся и также на четвереньках, едва переставляя руки и ноги, двинулся назад.

Виктор лежал тут же, навалившись на ноги кавказца. Гош перевернул его на спину, и Виктор зашипел сквозь зубы.

— Извини, — пробормотал Гош, взял его за воротник и потащил к стене.

Я прошел к дверям, нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

Гош привалил Виктора спиной к стене и стал расстегивать жилет и рубашку. Виктор взвыл сквозь зубы. И было отчего. У кавказца‑то патроны были не холостые. Слава богам, что заряд только задел нашего пижона, кажется. Живот, по крайней мере, цел. Правда, весь правый бок и рука…

Виктор завыл, когда Гош стал сдирать рукав, отдирать рубашку от бока. Стараясь не глядеть туда, я достал фляжку с коньяком, открыл и приложил к губам Виктора. Он вцепился в нее целой рукой, опрокинул, и его кадык жадно запрыгал.

— Не все, — сказал Гош и отобрал фляжку. Нюхнул из горлышка и, кажется, остался доволен. Кивнул сам себе и щедро плеснул остатками на оголенный бок.

Виктор взвыл в полный голос, врезал по фляжке, та с жестяным грохотом покатилась по паркету, — да только она и так уже была пуста.

— Тихо, тихо… — бормотал Гош.

На меня вдруг навалилось отупение.

Не знаю, сколько это все длилось — с того момента, как мы почувствовали ее первое касание, и до тех пор, как хрустнули позвонки кавказца. Разум говорил, что пара минут. Ну, три. Пять от силы.

Только тело было тяжелое‑тяжелое, а в голове было ватно, мутно. Едва волоча ноги, я добрался до фляжки, поднял ее, не очень‑то понимая, зачем это делаю — неужели нет дел поважнее? Надо чем‑то помочь Гошу, принести ему что‑то, наверно, чтобы Виктора… Но мысли путались. Глаз зацепился за фляжку, и я подобрал ее. Мое. Надо подобрать.

Повертел ее в руках, с трудом соображая, что с ней надо делать теперь — надо сунуть в карман, вот что. Но что‑то с фляжкой было не так.

Наверно, с минуту я вертел ее в руках, прежде чем понял, что надо закрыть крышку. Вот так, да. Теперь с фляжкой все в порядке, и она удобно войдет в карман…

Я шагнул к стене, привалился спиной и сполз на пол Совершенно без сил.

Господи, как же эта сука измотала‑то меня, оказывается. Сломать не сломала, но пока ломала мою защиту много чего покорежила, похоже. До гипоталамуса добралась или еще глубже что‑то задела. Не знаю, где именно, но сбила она все настройки моего организма. Тело было неподъемное и чужое…

Зато впервые за последние дни я чувствовал легкость на душе. Полную. Совершенную. Абсолютную!

Где‑то на донышке все еще гуляло предостережение: это плохое место, очень плохое. Эхо самого первого удара чертовой суки…

Но сама сука уже никогда и никому не сделает ничего плохого. Мне в том числе. И если раньше я уговаривал себя в этом, мог лишь хотеть этого, то теперь я это знаю, абсолютно точно. И где‑то в подсознании, где раньше гуляло это предательское эхо, подтачивая меня изнутри, теперь дул ровный теплый ветер, выдувая из меня чувство страха. Лодочка пережила шторм, расправила паруса и набирает ход на ровном попутном ветре. Потрепало здорово, но худшее уже позади, и трудяга‑подсознание уже правит снасти и наводит порядок в трюме. Что нас не убивает, делает нас сильнее.

Я оказался сильнее ее. И, надеюсь, не только ее… Уверен в этом!

Я заметил, что Гош озабоченно покосился на меня. С трудом заставил себя мотнуть головой — не бери в голову, все в порядке. Паучиха не жаба. Пусть не сразу, но нервы успокоятся и тело придет в норму. Должно.

— Крамер…

Я повернул голову. Виктор подмигнул мне.

— Здорово ты ее, Храмовник, — хмыкнул он и тут же сморщился от боли. — А ты, оказывается, не такой уж щенок, Крамер.

Я удивленно глядел на него.

— Девушка в самом деле ничего себе попалась, — говорил Виктор. — До сих пор не верится, как ты ее там, внизу, в упор смог удержать. Она меня тут‑то чуть по стенке не размазала, до сих пор все в голове плывет…

— Больше в городе сиди.

Виктор вздохнул. Печально покивал:

— Ага… Клыки отросли, а лапы‑то еще косолапят… Если ты не понял, Храмовник, мы сейчас прошли по самому краешку. По самому‑самому. В следующий раз все может быть совсем иначе.

Я дернул плечом. Слышал уже это все, и не один раз. Надоели эти трусливые отговорки…

Виктор разочарованно покачал головой. Поглядел в сторону.

Я тоже. С лестницы послышались шаги — тяжелые. Не усталые, не грузные, а именно тяжелые, далекий грохот подступающей грозы… Шатун шел ощерившись, на скулах пятна румянца. Выставив руку. На длинной ладони с жилистыми пальцами — та «снежинка» с тремя гильзами и двумя патронами.

Он остановился, переводя глаза с нас на холостые патроны и снова на нас. На меня.

— Это же…

— Спокойно, мишуля! — рявкнул Виктор, в его голос вернулись стальные нотки. — Не клюй Храмовника, он сегодня больше любого из нас сделал!

— Это же холостые! — взревел Шатун.

— Конечно, холостые, — сказал Виктор. — А ты думал?

— Я… — Шатун замолчал, стиснув челюсти, лишь желваки гуляли под кожей.

— Ты, ты… — невозмутимо говорил Виктор, спокойно, размеренно. — Вот и она тоже думала, что ты. А теперь подумай, что было бы, если бы она на тебя с револьвером не переключилась? Она меня по стенке чуть не размазала, и это еще здесь, на подходах… — Виктор поглядел на меня.