Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

• Название: Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
• Автор: Генри Адамс
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Политика
• Год: 1989
• ISBN: 5-01-001577

В сборнике «Демократия» представлены романы американских писателей Генри Адамса, Гора Видала и Джоан Дидион, объединенных общностью темы и авторского отношения к изображаемым явлениям. «Демократия» Г. Адамса (1880) стоит у истоков жанра «политического романа» в литературе США, тему падения политических нравов продолжают романы современных писателей «Вашингтон, округ Колумбия» Г. Видала (1967) и «Демократия» (1984) Дж. Дидион, где дается обстоятельный анализ американских «коридоров власти».

Рекомендуется широкому кругу читателей.

---

«Представьте мою мать танцующей» — так начиналась эта повесть, написанная от первого лица. Первым лицом была Инез, замененная впоследствии третьим лицом.

«Инез представила свою мать танцующей».

«Инез помнила свою мать танцующей».

«Бело-коричневые туфли-лодочки, очень изящные. Плетеные босоножки на высоких каблуках из белого шелкового шнура, очень красивые. Белые гардении в ее волосах на пляже в Ланикаи. Белая шелковая блуза с серебряными блестками в форме звезд. В форме молодой луны. В форме снежинок. С течением времени подобные сентиментальные подробности жизни забываются. Танцы под маскировочной сеткой на лужайке в Канеохэ. Голубая луна на ранчо в Нуанну. Видела, как она стояла одна. Танцуя, она улыбалась».

Ничего подобного Инез не помнила.

Инез помнила туфли и блестки-снежинки, но лишь представляла свою мать танцующей, чтобы уяснить себе, что история эта — из разряда романтических. Вы заметите, что дочери в романтических историях всегда запоминают своих матерей танцующими либо собирающимися идти танцевать: эти отправляющиеся танцевать матери материализуются в затемненной детской (в подобных историях никогда не фигурирует спальня, обязательно детская, на английский манер), окутанные облаком духом, и их появлению непременно сопутствует вспышка света от бриллиантовой заколки в волосах. Они бросают взгляд в зеркало. Они улыбаются. Они не задерживаются, ибо это — один из тех моментов, когда интересы матерей резко расходятся с желаниями дочерей. Эти матери действуют быстро. Эти матери наклоняются для поцелуя и уезжают танцевать. Уехала мать Инез и Жанет, но не танцевать, а в Сан-Франциско на переоборудованном «Лэрлине». Я особо выделяю слово «переоборудованном», поскольку именно так отъезд Кэрол Кристиан был описан Инез и Жанет: как неожиданная, но увлекательная возможность совершить первый послевоенный переезд на переоборудованном «Лэрлине». «Просто поддалась искушению» — именно так описала это Кэрол Кристиан.

Я занималась там исследованием провинциальных нравов, жестокой тирании сословия и привилегий, которые служат человеку крепостью в мире тропиков; Гонолулу во время второй мировой войны, военное положение, подводные лодки и самолеты и некий вкладчик из Гонконга, с которым, как говорили, Кэрол Кристиан пила брэнди и кока-колу, — местный скандал. Я больше интересовалась Кэрол Кристиан, чем ее дочерьми, интересовалась упрямым одиночеством, которое она довела до совершенства за время замужества за Полом Кристианом, интересовалась ее положением аутсайдера на островах и ее компенсаторным стремлением быть «одаренной», не одаренной в какой-то области, но просто одаренной, ее положением в обществе, которого Кристианы ее лишили. Кэрол Кристиан прибыла в Гонолулу в качестве невесты в 1934 году. К 1946-му она уже так серьезно нуждалась в общении, что удерживала Инез и Жанет дома вместо того, чтобы отправить в школу, под тем предлогом, что она учит их, как следить за ногтями. На пляже в Ланикаи она громко читала им романы, модные романы, выписанные из библиотеки при аптечном заведении в Каилуа. «Годы неожиданностей заканчивались, — читала она, и голос ее повышался, обозначая драматическую ситуацию, а затем могла вдруг прибавить собственную краску, — теперь их можно было пожинать. Смотрите: неожиданный урожай — это объясняет само название, очень поэтично, счастливый конец, n’est-ce pas[119]?»

Ей нравились французские фразы, но знала она только те немногие, что запомнила за семестр в начальном колледже в Стоктоне, штат Калифорния, составивший все ее высшее образование. Ей также нравились счастливые концы, и она усматривала их для Инез и Жанет везде, где только могла: в пробке из-под кока-колы, проплывшей мимо содранного колена, в радуге после дождя, в журнальных историях о женитьбах во время увольнений и в недоставленных по недоразумению письмах от дорогого Джона, и — последнее, но не менее важное — в ее собственном романе, начало которого она датировала днем отбытия из Стоктона и получением работы манекенщицы в «Ай’Мэгнин» в Сан-Франциско. «Восемнадцати лет и совершенно неотразимая в костюме от „Шанель“, настоящая Маккой», — говорила она Инез и Жанет. «Восемнадцати лет и совершенно неотразимая в вечернем туалете от „Мэнбоше“, оригинальном образце. Восемнадцати лет и совершенно неотразима в платье для коктейлей от „Пату“, белая сатиновая вставка по косой линии, разговоры о том, как все отпали, спина, оголенная вот досюда». Платье от «Пату» с косой вставкой часто фигурировало в рассказах, поскольку именно в нем она украдкой курила сигарету на этаже служебного помещения в «Ай’Мэгнин», когда Пол Кристиан по ошибке вышел из лифта не на своем этаже (еще одна недоставка по недоразумению) и рассеял все тени, принес счастливейший день ее жизни, один взгляд на него — и она увидела мир совершенно иным; но отметим одну деталь: своеобразие ситуации состояло в том, что мир был островом посреди Тихого океана, а Пол Кристиан редко там бывал. «Когда мужчина держится вдали от женщины, это значит, что он желает сохранить ее любовь», — просвещала Кэрол Кристиан Инез и Жанет. У нее имелся целый свод сигналов, которые, по ее представлению, мужчины и женщины подавали друг другу (когда женщина выдыхает дым в лицо мужчине — это верный признак ее заинтересованности им; когда мужчина говорит женщине, что ее платье слишком открыто, — это значит, что он ее обожает), — туманные аксиомы, которые она вычитала, или о которых слыхала, или изобрела сама в романтические школьные годы, аксиомы, за которые она цеплялась, неизменно сталкиваясь с доказательствами обратного. То, что она плохо рассчитала, выйдя замуж за Пола Кристиана, — этот вывод она, видимо не в состоянии была сделать. Она соорудила «любовный узелок» из того, что ей показалось первыми седыми волосами, и отправила ему почтой в Куэрнаваку. «Mon cher, Paul»[120],— написала она на открытке, к которой приколола «любовный узелок». Инез смотрела, как она связывает волоски, но несколько лет не видела открытки, затерявшейся в одной из коробок с ни на что не годными вещами, принадлежащими Полу Кристиану, которые он периодически присылал из разных мест Инез и Жанет с корабельной почтой. «С кем вы там… чтобы удрать с этого острова? (Шучу, конечно.) ХХХХ. К.»

Она оставляла темно-красные следы губной помады на едва раскуренных сигаретах, затушенных о кофейные блюдца, или о бутылки из-под кока-колы, или в песке. Она часами сидела за туалетным столиком, усыпанным маленькими бумажными зонтиками, прилагавшимися к напиткам; желтыми, черепаховыми, вызывающе алыми крошечными зонтиками из бумажных салфеточек, похожими на стайку пестрых бабочек. Она сидела за этим туалетным столиком и брила ноги. Она сидела за этим туалетным столиком и втирала в брови крем. Она сидела за этим туалетным столиком и обучала дочерей тому, что считала языком любви, — примечательно, что сама она в этой науке не преуспела. Год или два после того, как Кэрол Кристиан покинула Гонолулу, Жанет сидела на пляже в Ланикаи и пересыпала песок, отыскивая прикуренные сигареты со следами губной помады своей матери. Те немногие, что она обнаружила, она прятала в коробку из-под ботинок вместе с бумажными салфеточками с туалетного столика Кэрол Кристиан и почтовыми открытками из Сан-Франциско, Кармела и озера Тахо.

Из двух дочерей я сперва больше заинтересовалась Жанет, которая была моложе Инез. Я заинтересовалась той печатью, которая осталась на Жанет от матери, ее защитным налетом провинциальной светскости, ее поразительным жадным любопытством к чужой сексуальной жизни, ее меркантильным подходом к эмоциональным переживаниям, ее снисходительным отношением к любому человеку, не имевшему тех товарных качеств, которыми, как она считала, обладала она. Еще девушкой она была всегда снисходительна, например к Инез, приходя в замешательство и даже злясь, когда, как она считала, ситуация складывалась особенно удачно для Инез и столь неутешительно для нее самой. Мне было интересно узнать, как муж Жанет, Дик Зиглер, составил себе скромное состояние на домостроительстве в Гонконге и потерял его при развитии открытого всем ветрам Оаху. Я интересовалась бабушкой Инез и Жанет — покойной Сибил (Сисси) Кристиан, женщиной, о которой помнили в Гонолулу из-за ее диких причуд и неприязней, которые в этой части света сходили за взгляды, а также из-за послания, в котором она отреклась от своей невестки. Алоха оэ. «Я уверена, что ваша мать желает посещать ночные клубы», — говорила Сисси Кристиан Инез и Жанет, столь своеобразно объясняя отъезд Кэрол Кристиан. «Но она же возвращается», — сказала Жанет. «Время от времени», — сказала Сисси Кристиан. Этот разговор произошел за обедом в клубе «Пасифик», через час после того, как Инез. и Жанет вместе с их дядей Дуайтом проводили отплывающий переоборудованный «Лэрлин». Жанет выскочила из-за стола. «Теперь ты счастлива?» — спросил у своей матери Дуайт Кристиан. «Кто-то ведь должен был это сделать», — сказала Сисси Кристиан. «Но необязательно перед обедом», — заметил Дуайт Кристиан.