Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

• Название: Княгиня Екатерина Дашкова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0175-2

В книгу вошел новый роман известной писательницы Нины Молевой, посвященный судьбе одной из удивительных женщин русской истории, ближайшей соратницы Екатерины II, княгини Дашковой. Ум этой женщины был столь многогранен и изощрен, что современники без иронии называли ее «Вольтером в юбке». При этом она оставалась очаровательной женщиной, чья неуемная страстная натура искала выхода не только в научных трудах, но и в придворных интригах. За это Екатерина Романовна заплатила годами ссылки, куда, опасаясь возросшего влияния своей фрейлины, отправила ее «неблагодарная» августейшая подруга.

---

— Да, вы беспощадны, Кэтрин, вы очень беспощадны. Впрочем, это не мешает вам говорить правду — тени екатерининского века, нас всех трудно иначе назвать.

— Ради Бога, простите, княгиня, если мои слова вас чем-нибудь задели. Они никак не относятся к вам.

— Они не могут не относиться и ко мне. Но дело не в них. Лучше скажите, как оценили вы бывших флигель-адъютантов великой Екатерины?

— Кого именно, ваше сиятельство?

— Скажем, Ивана Николаевича Римского-Корсакова.

— Это мерцающее привидение из бриллиантов?

— Ни слова больше. А князя Барятинского?

— Повинного в гибели императора Петра Третьего? Простите, княгиня, но для меня они все сходны между собой — все та же болтовня о важных ничтожностях, надменность, тщеславие, пустая суета, и это притом что раскрытый гроб стоит у их подгибающихся ног, грозя предать скорому забвению их мишурные существования.

— Приговор целой эпохе.

— Я все-таки огорчила вас, княгиня.

— К приговору неприменимы оценки — его просто выслушивают.

— Но это ни в коем случае не относится к вам!

— Потому что о присутствующих не говорят. Само собой разумеется, что судят всех, кроме них.

— Нет же, княгиня! Разрешите мне объясниться. Я не довела своей мысли до конца. С вами каждому мыслящему человеку интересно, княгиня. Ваши острые суждения, ваши необъятные знания, ваш философский склад ума, наконец, делают беседы с вами необычайно увлекательными. Я знаю, сколько часов посвящали вам Дидро и Вольтер. Мне посчастливилось убедиться в их правоте. В Россию стоило проделать этот трудный путь ради одного общения с вами, но и только с вами.

— Но почему же, дорогая? Разве вас здесь плохо принимают? Разве вы не окружены на каждом балу множеством собеседников? Мне казалось, вы непременно найдете себе друзей и подруг.

— Но вы же их не нашли, княгиня? Вы до сих пор возвращаетесь мыслями к вашим английским знакомцам. И потом, разрешите мне быть до конца искренней в моих наблюдениях.

— Только в таком случае они и будут представлять для меня интерес. Я выслушаю вас с большим вниманием.

— Благодарю вас, княгиня. Вы правы, нас повсюду встречают с редкой благожелательностью. Ваше покровительство открывает перед нами с сестрой все двери, и внешне здешние барышни и дамы выглядят как настоящие парижанки. Внешне! Потому что достаточно им оглядеть вас с головы до ног, поинтересоваться фасоном и ценой каждой мелочи туалета, наговорить вам кучу любезностей, и больше им решительно нечего сказать. Они начинают откровенно скучать вами, а вас самих ничто не может спасти от мучительной зевоты. Для меня все это интересный натуралистический музей, но оставаться постоянно в его залах — это слишком!

— Мне трудно возражать вам, милая Кэтрин, и в чем-то я даже рада вашим оценкам. Вы беспощадней меня, но ведь вы и принадлежите к куда более молодому поколению, которое нам, старикам, необходимо прощать.

— Вы так думаете, княгиня? Но тогда позвольте вернуться к теме, которая одинаково волнует нас с сестрой. Княгиня! Будьте же до конца милосердны, помиритесь с сыном! Разрешите князю снова оказаться около обожаемой матери. Как бы велика ни была его вина перед вами, прошло столько лет вашей разлуки, что былая острота обиды невольно ослабела, зато осталась любовь, которой вам обоим так не хватает.

— Друг мой, разве Мэри не говорила вам, что это бесполезный разговор. За все прошедшие годы я не видела со стороны князя Павла никаких проявлений раскаяния.

— Но в чем же, княгиня? В его женитьбе? А если он любит свою жену и она отвечает ему взаимностью, в чем же можно раскаиваться? И разве такое раскаяние не будет жестоким оскорблением любимого человека?

— В ваших рассуждениях не остается места для матери.

— Но сыновья любовь не имеет ничего общего с любовью супружеской. Она не должна становиться меньшей от семейного благополучия.

— Но я и не мешаю сыну пользоваться этим благополучием, как вы выразились, хотя и не верю в него. Мой сын не может быть благополучен с этой провинциальной интриганкой. Князь Павел — с его образованием, знанием света, привычкой ко двору! Нет, друг мой, и еще раз нет! Может быть, когда-нибудь со временем князь Павел осознает всю меру своей вины и найдет способ мне об этом должным образом сказать, и я увижу своего сына, но не раньше, ни в коем случае не раньше.

— Мисс Мэри! Боже милосердный, мисс Мэри, где вы?

— Что случилось, мисс Бетс? Я уже ложилась спать…

— Мисс Мэри, скорее идите к ее сиятельству. Она заперлась и не хочет никого видеть после этого страшного посланца.

— Какого посланца? О чем вы говорите?

— Мне трудно выговорить эту страшную новость. Ее сиятельству только что сообщили, что князь Павел скончался.

— Не может быть! Наверно, вы что-то перепутали, мисс Бетс. Я знаю, что князь Павел заболел, но княгиня даже не слишком волновалась — доктора сказали, что у него всего лишь небольшая простудная горячка.

— Доктора — не боги, откуда им все знать. Верно одно, что князя не стало. Нарочный так прямо и сказал княгине, нисколько ее не подготовив. Ее сиятельство так страшно побледнела. Мы бросились к ней, но она отстранила нас рукой и, не сказав ни слова, ушла в кабинет и повернула за собой ключ. Горничная пыталась подслушать, но из кабинета не раздается ни звука. Я не осмеливаюсь постучать, но вы, мисс Мэри, вы можете, ее сиятельство вам все простит. Пожалуйста, поторопитесь, мисс Мэри. Я боюсь, что может произойти что-то страшное.

— Княгиня! Моя бесценная русская мама! Пожалуйста, я вас очень прошу, впустите вашу Мэри. Я так хочу быть рядом с вами. Вы не откликаетесь. Но тогда я лягу на полу и пролежу здесь всю ночь, у вашего порога. Не обрекайте меня на одиночество, когда мне так необходимо быть рядом с вами. Какие мне найти слова, чтобы убедить вас, моя дорогая мама!

— Войдите, Мэри, хотя в эту минуту мне трудно видеть даже вас.

— О, не говорите так, моя дорогая мама! Каждое горе теряет свою остроту, когда его удается разделить с близкими. Вы помогли мне перенести горечь утраты моего родного, горячо любимого брата, позвольте же и мне попытаться это сделать в отношении вас.

— Бесполезно, дитя мое. Совершенно бесполезно. Я потеряла многих близких мне людей, но сын, единственный сын, которого я столько лет собственными руками отталкивала от себя, — Боже, как это страшно! Какую страшную жертву я принесла своей гордыне, этому бесчувственному идолу, способному испепелить все человеческие чувства.

— Не вините себя, дорогая мама. Ведь вы в действительности так любили князя, так всегда заботились о нем.

— Чем? Тем, что платила его долги и приводила в порядок заброшенные имения? Но кому нужны все эти сохраненные богатства теперь, когда его нет? Как будто я откупалась от родного сына, как будто укоряла его своей щедростью и помощью! Боже милосердный, я даже не могу сказать, за что мне такое страшное наказание! Я заслужила его. Заслужила!

— Не говорите так, дорогая мама! Какие бы формы ни принимала материнская любовь, она остается все той же святой любовью, а вы всегда ее продолжали испытывать.

— Это верно. Но сколько раз и вы, мое дорогое дитя, и милая Кэтрин уговаривали меня поступиться своей гордыней. Как я могла не прислушаться к вашим молодым любящим голосам! Как могла не прислушаться к голосу сердца! А теперь мне остается единственное — пригласить мою невестку, простить ее и самой попросить у нее прощения. Я знаю, что значит потерять молодого мужа. Любимого мужа…

— Как это чудесно, дорогая мама! По крайней мере, вы теперь не останетесь одна.

— Одна? Вы хотите все-таки меня покинуть?

— Но Кэтрин говорила вам перед отъездом…

— Да, я помню все ее доводы. Доводы разума, не сердца. Кэтрин считала, что каждый должен делать свою жизнь, как любят повторять французы, что вам обеим предстоит создать свои семьи, не огорчать родных и друзей, но я…

— Дорогая, дорогая моя мама, конечно же я задержусь около вас. Конечно, все это произойдет не так скоро. Дело будущего, о котором, тем более сейчас, не стоит говорить.

— И неужели Россия так намного хуже вашей Ирландии?

— Вы сказали «ваша Ирландия» — и этим сказали все, дорогая моя русская мама. Но я полюбила и Россию, и прежде всего вас.

— Так вы обещаете, вы не уедете слишком скоро?

— Нет, нет, не думайте о моем отъезде.

— Что ж, я ведь могу уехать вместе с вами, только бы не оставаться в этом страшном одиночестве.

Постскриптум

Но вы все-таки оставили своего старого русского друга, мое дорогое дитя. У молодости свои права, у старости всяких прав становится день ото дня меньше. Как, впрочем, и желаний. Я выполнила Вашу просьбу и еще раз оглянулась на прожитую мною жизнь. Если вас развлечет это чтение и вновь вернет ваши мысли в Россию, ко мне, к нашему с вами Троицкому, я буду счастлива и даже на разделяющем нас огромном расстоянии почувствую прилив новых сил. Только для чего мне они? В Троицком все так же красиво. Снежная зима сменяется благоухающей зеленью весны. Сугробы уступают место цветущим клумбам цветов. Я по-прежнему сажаю кусты и деревья и стараюсь сделать еще прелестней этот райский уголок. С приходом осени над усадьбой тянутся длинные вереницы курлыкающих журавлей, и их печальные голоса возвещают наступающие долгие месяцы одиночества теперь уже и без засыпающей природы. Дом наполняется чудесным запахом спелых яблок. Огонь начинает по вечерам трещать в камине, и длинные тени ложатся из темных углов к моим ногам. В Троицком больше нет театра и так нравившихся вам театральных представлений. После вашего отъезда у меня нет охоты заниматься их постановкой. Не звучит фортепьяно, клавиши которого так чудесно оживляли ваши милые пальчики. Притихли со своими песнями горничные, уважая мой покой и долгие одинокие часы у камина с книгой в руках. Я замечаю, что даже вам, мое милое дитя, я пишу все более короткие письма. Кажется, я сказала вам все слова, которые отражают то, что происходит в моем сердце. И теперь остается только старое, очень старое сердце, которое не ищет новых слов, кроме тех, которые рвутся по-прежнему из глубины моей души: да благословит вас Господь. Да хранит он вас в печали и радости, в годину тяжелых испытаний и самого светлого счастья, пусть он пребудет с вами до конца ваших дней, до последнего поворота на торных и извилистых дорогах нашей жизни.