Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

• Название: Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-10841-7

Трилогия знаменитой английской писательницы Мэри Рено об Александре Македонском, легендарном полководце, мечтавшем покорить весь мир, впервые выходит в одном томе.

Это история первых лет жизни Александра, когда его осенило небесное пламя, вложив в душу ребенка стремление к величию.

Это повествование о последних семи годах правления Александра Македонского, о падении могущественной персидской державы под ударами его армии, о походе Александра в Индию, о заговоре и мятежах соратников великого полководца.

Это рассказ о частной жизни Александра, о его пирах и женах, неконтролируемых вспышках гнева и безмерной щедрости.

И наконец, это безжалостно правдивая повесть о том, как распорядились богатейшим наследством Александра его соратники и приближенные, едва лишь остановилось сердце великого завоевателя.

---

Конники выглядели счастливыми; они чистили сбрую и оружие и холили своих лошадей. Грядущей битве предстояло развернуться в долине.

Ячмень побелел, оливки созрели. По календарю Македонии настал месяц Льва. В крепости царь Филипп давал праздничный пир в честь дня рождения сына. Александру исполнилось восемнадцать.

Элатею приукрасили. На стенах царского дома развесили тканые ковры. Пока гости пели, Филипп сказал Александру:

– Ты еще не попросил себе подарка. Чего бы тебе хотелось?

Александр улыбнулся:

– Ты сам знаешь, отец.

– Ты это заслужил. Осталось недолго. Я возьму себе правый фланг, там вечно какие-то неполадки. Ты будешь командовать конницей.

Александр медленно опустил на стол золотой кубок. Его мерцающие глаза, зрачки которых расширились от выпитого вина и видений, встретились с черным глазом Филиппа.

– Если ты когда-нибудь пожалеешь о своем решении, отец, – сказал Александр, – меня уже не будет в живых, чтобы узнать об этом.

Назначение Александра встретили приветственными криками и здравицей. Сразу же вспомнили давние предзнаменования: победа в беге на Олимпийских играх, разгром иллирийцев.

– И третье, – сказал Птолемей, – то, что я помню лучше всего, потому что был в возрасте, когда верят в чудеса. Тот день, когда в Эфесе сгорел великий храм Артемиды. Пожар в Азии.

– Никто не мог рассказать, как это случилось, – вставил кто-то. – Войны ведь не было. Молния ударила или какой-то жрец опрокинул лампу?

– Нет, это сделали нарочно. Я слышал имя виновника. Гейро… Геро… какое-то длинное имя. Неарх, ты не помнишь?

Никто не вспомнил.

– Выяснили, зачем он это сделал? – спросил Неарх.

– Да, он сам охотно сказал, прежде чем его убили. Безумец сделал это для того, чтобы его имя помнили вечно.

Рассвет мерцал над низкими холмами Беотии, вереском и кустарниками, дочерна выжженными летним солнцем; там и тут виднелись серые валуны и гравий. Темные и выцветшие, как вереск, закаленные, как камни, колючие, как терновник, через холмы к равнине устремились люди. Они скатились вниз по склонам и запрудили долину реки; толпа густела, но продолжала упорно прибывать.

Показались смутные очертания конницы; лошади, пофыркивая, осторожно ступали в вереске; босые ноги всадников сжимали их непокрытые седлами бока. Только доспехи и оружие слабо побрякивали и звенели.

Небо посветлело, но солнце еще пряталось за огромным массивом Парнаса на востоке. Широко простиралась омытая весенним разливом равнина. Река Кефис, вернувшаяся в русло, журчала по камням. На востоке, еще погруженные в лиловую тень, виднелись дома стоявшей на террасах низкого склона Херонеи.

Людской поток замедлил свое движение, остановился и с двух сторон устремился на равнину. Впереди вырастала живая человеческая плотина; первые косые лучи солнца заблестели на плотных, ощетинившихся копьями рядах.

Посередине лежали возделанные поля, питаемые рекой. В густом ячмене вокруг оливковых деревьев проросли мак и вика. Слышались голоса петухов, блеяние и мычание скота в загонах, резкие крики мальчишек и женщин, гонящих стада вверх по холму. Людской поток и живая плотина выжидали.

Северная армия разбила свой лагерь на берегу реки в широкой горловине ущелья. Конница спустилась вниз по течению, чтобы поить лошадей, не замутив воды для людей. Солдаты снимали с поясов привязанные чаши и доставали скудный полуденный обед: плоские лепешки, яблоко или луковицу, щепоть грязной серой соли со дна сумки.

Военачальники оглядывали древки копий и дротики, проверяли боевой дух своих отрядов. Солдаты напоминали натянутые луки, все чувствовали, что совершается нечто важное. Тридцать с лишним тысяч гоплитов, две тысячи конницы. Но враг впереди был столь же многочислен. Это будет величайшая битва всей их жизни. Кроме того, они будут сражаться среди своих: военачальник, их сосед по деревне, земледелец, единоплеменник и родич, расскажет в Македонии об их доблести или позоре.

К полудню длинный обоз доставил палатки и постели. Воины могли хорошо выспаться: все, кроме часовых. Царь захватил все прилегающие дороги, контролируя позиции. Армии впереди оставалось только ждать, когда Филипп решит дать сражение.

Подъехав к запряженной волами повозке, нагруженной царскими шатрами, Александр велел:

– Мой поставьте здесь.

Молодой дуб над рекой давал тень, у берега виднелось озерцо с чистой водой. «Хорошо, – отметили про себя слуги, – нам не придется таскать воду». Александр любил купаться не только после сражения, но и, если это оказывалось возможным, до него. Какой-то ворчун сказал, что сын царя и после смерти будет любоваться собой.

Филипп сидел в своем шатре, принимая беотийцев, спешащих передать ему все, что они знали о планах врага. Фиванцы их угнетали, афиняне, клявшиеся помогать, только что публично продали Фивам; беотийцам больше нечего было терять. Филипп принял их ласково, выслушал жалобы, повторявшиеся из века в век, обещал восстановить справедливость и собственноручно записал все, что они рассказали. Перед сумерками царь поднялся на холм, чтобы оглядеться. Его сопровождали Александр, Парменион и македонский аристократ Аттал, следующий в командовании за Парменионом. Царские телохранители под началом Павсания ехали следом.

У их ног расстилалась равнина, которую какой-то древний поэт назвал «танцевальной залой войны», – так часто встречались на ней армии. Союзные войска греков растянулись от реки к южным склонам холмов, образуя фронт примерно в три мили длиной. От их вечерних костров поднимался дым, там и тут вспыхивало пламя. Еще не выстроившись для боя, они сбивались в стаи, как птицы разных видов, каждый город-государство отдельно. Левый фланг, обращенный к правому флангу македонцев, твердо закрепился на возвышенности. Филипп прищурился:

– Афиняне. Я, скорее всего, их оттуда выбью. Старику Фокиону, их единственному полководцу, который хоть на что-то годится, дали флот. Фокион слишком хорош, Демосфен не сможет оценить его по заслугам. На наше счастье, они послали Хареса, который сражается по книгам… Хм, да; нужно изобразить живописную атаку, прежде чем начать отступать. Афиняне проглотят это от старика, который может позволить себе потерпеть поражение. – Филипп наклонился и с ухмылкой потрепал Александра по плечу. – Но не поверят, если это проделает Маленький царь.

Александр нахмурился, потом его лоб разгладился. Он улыбнулся в ответ и вернулся к своим размышлениям о людском половодье внизу: так инженер, который должен отвести реку, ищет место для преграждающего вала. Аттал – высокий, с впалыми щеками, раздвоенной соломенной бородой и бледно-голубыми глазами – подъехал ближе, но тут же быстро осадил лошадь.

– Значит, – сказал Александр, – в центре разрозненные отряды, коринфяне, ахейцы и так далее. И справа…

– Лучшие. Для тебя, сын мой: фиванцы. Ты видишь, я не кидаю в твою тарелку объедки.

Река блестела в свете бледнеющего неба, окаймленная пирамидальными тополями и тенистыми платанами. За ними мерцали сторожевые костры фиванцев, расположенные в строгом порядке. Александр смотрел на огни с глубокой сосредоточенностью; на миг воображение нарисовало ему в этом отдаленном пламени человеческие лица, потом они растворились в плетении великого полотна.

Сами же пешие, в медных доспехах, с оружием в дланях,
Реяли быстрые; шум неумолкный восстал до рассвета[63].

– Очнись, парень, – сказал Филипп. – Мы увидели все, что нужно; я хочу есть.

Парменион всегда ужинал у царя; этим вечером к ним присоединился и Аттал, недавно прибывший из Фокиды. С неприятным чувством Александр отметил, что на часах стоит Павсаний. Эти двое, оказавшись рядом, всегда стискивали зубы. Александр поздоровался с Павсанием теплее обычного.

Это Аттал, друг и родственник убитого соперника, задумал непристойную месть. Для Александра оставалось загадкой, как Павсаний, человек, не страдавший недостатком мужества, явился к Филиппу, требуя отмщения, и не попытался осуществить возмездие. Может, он хотел убедиться в преданности Филиппа? Давно, еще до этого случая, Павсаний славился классической красотой, которая могла породить гордую любовь, подобную любви гомеровских героев. Но Аттал возглавлял могущественный клан и являлся добрым другом царя, в нем нуждались; к тому же еще не прошла и горечь от гибели мальчика. Павсания отговорили от мщения, умаслив его гордость повышением. Прошло шесть лет, он стал смеяться чаще, говорить больше, с ним становилось легче, пока Аттала не сделали полководцем. С тех пор Павсаний прятал взгляд, и десять слов были для него длинной речью. Отцу не следовало так поступать. Это выглядит как награда. Люди уже говорят…