Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

• Название: Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-10841-7

Трилогия знаменитой английской писательницы Мэри Рено об Александре Македонском, легендарном полководце, мечтавшем покорить весь мир, впервые выходит в одном томе.

Это история первых лет жизни Александра, когда его осенило небесное пламя, вложив в душу ребенка стремление к величию.

Это повествование о последних семи годах правления Александра Македонского, о падении могущественной персидской державы под ударами его армии, о походе Александра в Индию, о заговоре и мятежах соратников великого полководца.

Это рассказ о частной жизни Александра, о его пирах и женах, неконтролируемых вспышках гнева и безмерной щедрости.

И наконец, это безжалостно правдивая повесть о том, как распорядились богатейшим наследством Александра его соратники и приближенные, едва лишь остановилось сердце великого завоевателя.

---

– Он правильно сделал, – сказал Александр. – Какое имеет значение, откуда человек родом? Главное – что такое есть он сам.

Афиняне переглянулись и поменяли тему; вполне понятно, что сыну македонского выскочки приходят такие мысли.

Спевсипп, унаследовавший от Платона школу, умер год назад. В холодном, простом белом домике, принадлежавшем Платону, Александра принял новый глава школы, Ксенократ, могучий великан, степенный и важный. Перед ним, как говорили, все расступались даже в базарный день на Агоре. Александр, принятый с любезностью, какую выдающийся учитель оказывает многообещающему ученику, нашел философа серьезным человеком и запомнил его.

Они немного поговорили о методе Аристотеля.

– Человек должен следовать своей правде, – сказал Ксенократ, – куда бы она ни привела его. Аристотеля, я полагаю, его правда увела прочь от Платона, который был человеком, считавшим «как» слугой «почему». Я иду по стопам Платона.

– Ты его любишь?

Ксенократ повел Александра мимо фонтана в виде дельфина к увитой миртом гробнице Платона; рядом высилась статуя философа. Платон сидел со свитком в руке, его классической формы продолговатая голова, венчавшая мощные плечи, чуть склонилась. На закате своих дней он стриг волосы так же коротко, как во времена, когда был юношей-атлетом. Борода была аккуратно подрезана, лоб вдоль и поперек изборожден морщинами; из-под тяжелых надбровных дуг пристально смотрели запавшие глаза человека, который бежит от небытия.

– Все же он верил в благо. У меня есть несколько его книг, – сказал Александр.

– Что до блага, – заметил Ксенократ, – Платон сам был лучшим его свидетельством. Помимо этого, что может искать человек? Я хорошо его знал. Я рад, что ты читал его книги. Но в них, как он сам всегда говорил, изложено учение его наставника, Сократа. Книги самого Платона никогда бы не появились: то, чему он учил, можно было понять только в беседе. Так пожар возгорается от небольшого пламени.

Александр нетерпеливо вглядывался в задумчивое мраморное лицо, словно оно было крепостью на неприступной скале. Но утес исчез, смытый потоком времени, никогда и никому не взять его штурмом.

– У него было тайное учение? – поинтересовался Александр.

– Секрет прост. Ты солдат, и единственное, что можешь, – это передать свою мудрость людям, научить их тела переносить тяжелые испытания, а души – сопротивляться страху, не так ли? Тогда от искры возгорится другая искра. Так и с ним.

С сожалением и легким недоверием Ксенократ смотрел на юношу, который, в свою очередь, с легким недоверием и сожалением смотрел на мраморное лицо. Миновав гробницы мертвых героев, Александр вернулся в город.

Он собирался переодеться к ужину, когда ему доложили о госте: хорошо одетом, с хорошей речью человеке, заявившем, что он встречался с Александром в зале Совета. Их оставили одних. Незнакомец начал издалека. Александр узнал, что все хвалят проявленные им скромность и выдержку, которые так хорошо подходят его миссии. Многие, однако, сожалеют, что из уважения к публичному трауру наследник вынужден отказывать себе в удовольствиях, которыми город располагает в полной мере. Позором будет не предложить ему вкусить их в безвредной обстановке частного дома.

– У меня сейчас есть один мальчик… – Гость описал прелести Ганимеда.

Александр выслушал его, не прерывая.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он наконец. – У тебя есть мальчик? Он твой сын?

– Государь! Ах, вы, должно быть, шутите, – смутился гость.

– Возможно, твой друг? – продолжал Александр.

– Ничего подобного, уверяю вас: мальчик всецело в вашем распоряжении. Только взгляните на него. Я заплатил две сотни статеров.

Александр встал.

– Я не понимаю, – сказал он, – что я сделал, чтобы оказаться достойным тебя или твоей торговли. Пойди прочь.

Афинянин так и сделал, в ужасе возвратившись к партии мира, которая хотела, чтобы юноша увез из их города приятные воспоминания. Проклятье лживым сплетникам! Теперь уже поздно предлагать ему женщину.

На следующий день Александр выехал на север.

Вскоре после этого тела павших у Херонеи были погребены в общей могиле в Ряду Героев. Граждане обсуждали, кто будет произносить надгробную речь. Предлагали Эсхина и Демада. Но один из них был слишком упоен своей правотой, другой – слишком удачлив; скорбящим сердцам Собрания оба казались приторными и самодовольными. Все глаза обратились к опустошенному лицу Демосфена. Полное поражение, чудовищный позор на какое-то время испепелили кипевшую в нем злобу; причиной новых морщин, залегших на лбу, была скорее боль, чем ненависть. Оплакивающие близких могли довериться этому человеку в своем горе: ему не пристало радоваться. И речь произнес Демосфен.

Все греческие государства, за исключением Спарты, отправили послов в Коринф, где собрался Совет. Филипп был признан верховным полководцем Эллады в предстоящей войне с Персией. На этой первой встрече он не просил большего. Все остальное придет потом.

Царь направился к границам угрюмой Спарты, но потом передумал. Пусть старый пес сидит в своей конуре. Он не выйдет сам, но, загнанный в угол, умрет, яростно сопротивляясь. Филипп не стремился стать Ксерксом новых Фермопил.

Коринф, город Афродиты, встретил их приветливее Афин.

Царю и наследнику оказали пышный прием. Александр, не пожалев времени, проделал долгий и трудный путь до Акрокоринфа и вместе с Гефестионом осмотрел массивные стены, которые снизу казались узкой лентой, опоясывающей мощно вздымавшийся лоб горы. День стоял ясный, и на юге виднелись Афины, на севере – Олимп. Александр оценил прочность стен, отметил недочеты, запомнил размеры, не забыл полюбоваться памятниками. На самом верху угнездился маленький, белый, милый храм Афродиты. Некоторые из знаменитых жриц богини, сказал проводник, как раз в это время поднимаются сюда из городского храма, чтобы служить богине. Он выжидающе помедлил – но тщетно.

Демарат, коринфский аристократ древнего дорийского рода, бывший старым гостеприимцем Филиппа, радушно принял его на все время Совета. Однажды вечером, в своем огромном доме на склоне Акрокоринфа, он дал в честь царя небольшой дружеский пир, пообещав Филиппу гостя, который наверняка будет ему интересен.

Им оказался Дионисий Младший, сын Дионисия Великого, позднее – Сиракузского. С тех пор как Тимолеон изгнал его, уничтожив тиранию, он жил в Коринфе и зарабатывал на жизнь, содержа частную школу. Это был близорукий, нескладный, неприметный человек, примерно ровесник Филиппа; новое положение и недостаток средств положили конец его знаменитым излишествам, но сизый нос выдавал застарелого пьяницу. Расчесанная учительская бородка скрывала безвольный подбородок. Филипп, уже превзошедший даже его грозного отца, тирана Дионисия, обращался с ним чарующе деликатно и, когда вино пошло по кругу, был вознагражден откровенностью.

– У меня не было никакого опыта, когда я стал наследником моего отца, вообще никакого. Мой отец был очень подозрительным человеком. Вы наверняка слышали рассказы о нем, по большей части они правдивы. Все боги да будут мне свидетелями: у меня и в мыслях не было когда-либо причинить ему вред, но до дня его смерти меня обыскивали с ног до головы, прежде чем допустить к нему. Я никогда не видел государственных бумаг, не присутствовал на военных советах. Если бы он, как делаете это вы со своим сыном, оставлял меня управлять страной на время своих походов, история, возможно, сложилась бы иначе.

Филипп серьезно кивнул и сказал, что в это легко поверить.

– Я был бы доволен, если бы он просто оставил меня в покое, позволив предаваться усладам юности. Он был суровым человеком; очень способным, но суровым.

– Что ж, многие причины ведут к падению, – согласился Филипп.

– Да. Когда отец захватил власть, народ по горло был сыт демократией, а когда передал ее мне – по горло был сыт деспотией.

Филипп отметил про себя, что Дионисий не столь глуп, как это казалось.

– Но почему Платон не помог тебе? Говорят, он приезжал в Сиракузы дважды.

Невыразительное лицо изменилось.

– Видя, как я выношу столь великий удар судьбы, не кажется ли тебе, что я все же кое-чему у него научился?

Во взгляде водянистых глаз появилось едва ли не величие. Филипп глянул на аккуратную штопку единственного хорошего хитона Дионисия, дружески накрыл его руку своей и кликнул виночерпия.

На позолоченной кровати, изголовье которой украшали резные лебеди, Птолемей лежал со своей новой девушкой – Таис Афинской.

Совсем юной она приехала в Коринф, и теперь у нее уже был собственный дом. Стену покрывали изображения переплетающихся любовников, на ночном столике стояли два изысканных неглубоких кубка, кувшин с вином и круглая склянка с душистым притиранием. Пламя лампы-треножника, удерживаемой позолоченными нимфами, озаряло комнату; девушке было девятнадцать лет, и она не нуждалась в таинственности. Черные волосы Таис были мягкими, как пух; синие глаза, ярко-розовый ненакрашенный рот; краска, однако, выделяла ногти, соски и ноздри, делая их похожими на розовые раковины. Кремовая кожа ровная, безволосая и гладкая, как алебастр. Птолемея она очаровала. Час был поздний, и он лениво касался ее тела, уже не ожидая, что старое пламя возгорится вновь.