Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

• Название: Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)
• Автор: Надежда Мамаева
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2015

Не головокружительная красавица, да еще и с сомнительным приданым — чем не разменная монета для отчима? И суждена бы была Вассарии роль безропотной жены при старике-муже, если бы не авантюрный нрав, да наследство, оставленное дедом. Какое наследство, спросите Вы? Ловкие руки и умение вести игру, что присущи лишь настоящему шулеру. Итак, эта история об одной лицедейке, двух мужчинах, одном подростке с кучей приключений, приправленная щепоткой любви и разложенная по мастям на 52 карты. PS с картами, фишками и игрой у меня отношения особые. В свое время несколько лет работала в казино, по ту сторону диллерского стола, поэтому приемы игры и термины, что упоминаются — не выдумка. А в остальном — сказка, в котрой как и полагается есть доля правды. Поэтому что тут вымысел, а что нет — решайте сами.

---

— Будь что будет, но лучше сдохнуть от руки инквизиторов, чем всю оставшуюся жизнь агонизировать! — и мужчина, решительно сорвав ненавистную подвеску, бросил ее в камин.

Поднялся, осмотрел дубовую комнату. Небольшую, уютную, приветствующую вошедших скрипом натертого паркета, мореными панелями на стенах и вычурными гнутыми ножками низких кресел. Свечи, чье пламя напоминало уличных танцовщиц. Те точно так же: то вытягиваются ввысь, словно стремясь улететь, то, манимые дуновением, пускаются в безудержный яркий танец.

В окно с небосвода милостиво взирала Сирона, чуждая чаяниям суетного мира.

Илас, приняв решение, больше не мешкал. Выбирать удобный момент? Еще не известно, что придумает на день грядущий Альяс — Гронт. Да и эта ночь чем не хороша? До первых петухов есть еще пара свечей. Сборы? У тех, кто знаком с побудкой горна, извещающего о нежданной атаке неприятеля, они много времени не займут. Вот только лошадей запирают на конюшне. Отец маниакально, до испарины и белых скул, бережет лошадей. Иногда Иласу казалось, что элитные жеребцы и кобылы — это его истинные дети. Увести хоть одну навряд ли удастся, но ничего. Добраться бы до почтовой станции. Там всегда найдется свободная доходяга.

Илас презирал себя за то, что ему приходится, как ночному тятю, красться по собственному дому. Обычно из‑под венца сбегали экзальтированные девицы, верящие, что за порогом отчего дома их ждет большой и прекрасный мир, в комплекте к которому прилагается прекрасный сердечный воздыхатель. При этом ни одной из фьеррин в момент побега в голову не приходило, что половина из 'подвенечных' беглянок оказывалась через какое‑то время в борделях и на улицах нижнего города… Илас усмехнулся про себя: побыть девочкой в крольчатнике (как метко в народе окрестили публичные дома средней руки), ему уж точно не светит. Хотя про просто 'побывать' еще разок — другой он бы не отказался, только в качестве клиента.

Половицы и двери, словно бывшие в негласном сговоре с мужчиной, лишь шептали ему вслед. Ни петельного скрипа, ни сварливого голоса досок под ногами так и не разнеслось по дому. Мужчина покинул особняк, так никем и не остановленный. Полуночный экипаж, выскочивший из‑за угла, словно убийца из подворотни, не снижая скорости промчался мимо, привнеся в морозную ночную тишину пьяный женский смех и запах табака.

Илас, одев заплечный мешок еще времен его юности, припустил в сторону нижнего города, старательно чередуя вдохи и выдохи, как в свое время учил муштровавший их командир, чтобы сил хватило на подольше. Нанять пролетку, конечно, соблазнительно. Но ее же сначала надо сыскать, да и след на своих двоих запутать будет легче.

* * *

Наушник постучал в дверь кабинета дознавателя и после решительного: 'Войдите!', переступил кабинет порога начальника. Вошедшему жутко не нравился его командир. Слишком молод, слишком амбициозен. Родился с золотой ложкой во рту. Легко продвигается по службе. И не важно, что взлет этот стремительный был оплачен потом, кровью и стежками швов на полотне мышц и кожи, седыми висками. Это все не в счет.

Гораздо важнее, что ему, Ремару, приходится ночи напролет мерзнуть у монастырских стен. Днями собирать зевоту в кулак и протирать красные от недосыпа глаза, следя за какой‑то вертихвосткой из обители святой Баяны. Хотя он, Ремар, заслуживает гораздо большего. Он красив, неглуп и не щепетилен в вопросах чести, что в дознавательском деле скорее поощрялось, нежели порицалось. Старая карга, что в насмешку судьбы именовалась его матерью, не оставила сыну ни приличного состояния, ни влиятельных связей. Отец Ремара же еще двадцать три года назад, едва услышал весть о том, что на свет скоро появиться его наследник, сделал подметки в неизвестном направлении. Поэтому честолюбивому юноше и пришлось идти туда, где неплохо платят — в дознавательский отдел наушником. Но Ремару хотелось большего. Свободы, отчеканенной, звонкой, с профилем императора — и много. Хотелось общества красивых и в меру скромных фьерр, дорогих костюмов и вкусной еды, и, конечно же, безделья. А вместо этого приходится уже второй месяц терпеть указания этого везунчика, Эрдена. Ех, жаль его начальничка не прихлопнули тогда в трактире шулеры, могла бы выйти прехорошая перспектива на повышение. Не сразу, конечно, на место этого Антера, но все ж не мерз бы сейчас по улицам и подворотням, выглядывая и выспрашивая.

Потому‑то и не спешил наушник с докладом к начальству. Авось затянет чуток, где недоскажет… и провалит очередной расследовательский прожект этот любимчик фортуны. А там, глядишь, и выговор получит. Но, чтобы самому не получить на орехи за огрехи от капитана, Ремер все ж явился с докладом, свечи так через три после того, как девица в карете всерадетеля отбыла из монастыря.

— Разрешите доложить, герр Антер? — сама любезность и желание помочь, услужить.

Этот тон, голос, нарочито смиренный взгляд вызывали у Эрдена какой‑то необоснованный зуд в районе лопатки, на месте шрама, полученного по юношеской дурости. Он тогда еще только начал службу в отделе и из наушников его перевели в следопыты. Хотел сам задержать домушника, но тот то ли с дури, то ли с перепугу возьми да и пырни шилом. Ладно, удар оказался скользящий. Легкое не задело. Но вот подпись тот вореныш (шельмецу не было и пятнадцати) на плече Эрдена оставил. К слову, чесалось это напоминание былой дурости иногда неимоверно. И ладно бы к перемене погоды, как у ревматиков. Ан нет, иногда зудело вот как сейчас, безо всякой видимой на то причины.

— Докладывай. Что там? — голос скучный, спокойный. Рутина или особое задание — для подчиненных все должно выглядеть одинаково. Незачем лишний раз подчеркивать, какое из дел является приоритетным, а какое ерундовым для начальства. Пусть все поручения подчиненными выполняются с рвением.

— Особа, за которой мне было поручено приглядывать, отбыла из монастыря аккурат перед закатным молебном.

Тут Ремар позволил себе небольшую неточность: вечерняя служба началась свечи через две после отбытия владыки, ну да это ничего, пока‑то его начальник соберётся, пока отряд подготовит, разницы уже для девицы особой не будет.

— Что еще?

Интонация Эрдена, да и его вид остались прежними. Только отчего‑то вдруг наушнику примерещилось, что на оконном витраже зацвели узоры инея? Хотя нет, просто показалось. Меж тем взгляд Антера стал все больше напоминать репейник: не то чтобы злобный, но неприятный, цепляющийся к мелочам и доставляющий тем самым немалый дискомфорт для докладчика.

Командир же осматривал вошедшего, как придирчивая покупательница на базаре лежалый пучок петрушки, который пройдошистый торговец отдает по бросовой цене. И отметил и начищенные до блеска сапоги, и свежее пятно лакричного соуса на манжете, и накрахмаленный, еще отдающей синевой вешнего снега воротничок. Тот, кто торопиться с докладом, не будет сначала заезжать домой, чтобы переодеться, а потом трапезничать в ресторации (форель под столь приметным соусом холостяку, коим был Ремар, судя по данным досье, навряд ли сподручно готовить каждый день) да потом еще и ждать, покуда чистильщик обуви управиться с сапогами.

Внешне Эрден своего недовольства не выказал, но выводы сделал, и бросил:

— На сегодня Вы свободны.

Наушник, поклонившись, пятясь бочком и, наощупь найдя ручку двери, ретировался. Что‑то ему подсказывало, что зря он мешкал, и Эрден‑таки припасет для него нож в голенище.

Командир же тем временем стремительно поднялся и вцепился в край стола, пытаясь удержать рвущиеся наружу преимущественно матерные чувства. Минимум четыре свечи назад… да за это время целый полк девиц обесчестить можно, не то что одну монашку. Хотя Васса оной и не являлась, но все же. Надо трезво оценивать ситуацию. Она одна против здоровущего мужика, коим был всерадетель, мягко говоря, противник никакой. И пусть эта девушка изворотлива, как веретеница, и жалит словами не хуже годовалой гадюки, но против грубой силы языком много не намелешь, Эрден знал это на собственном опыте.

Решение пришло к мужчине мгновенно. Тратить время на сбор отряда? Ордер? Всенепременно. Но не ему, а его помощнику, штык — юнкеру. Пусть отдувается. А самому не медлить ни клина и мчаться к этому кереметем проклятому особняку всерадетеля и молиться триединому Хогану, чтобы успеть.

Ощущение, что он решительно опоздал, накрыло Эрдена уже при подъезде к дому владыки. Горящие огни не только фасада, даже флигеля, крики челяди и ржание никак не соответствовали мирной, приватной картине вечера. Даже горгульи фронтона и то издевательски скалились над нежданным визитером, притаившимся в тени раскидистого вяза. Крона дерева, к слову, была убежищем не только для Эрдена, но и стаи галок, пока еще не потревоженных, но по натуре мстительных и весьма метких. Мужчина на себе уже ощутил их склочный норов: метательные снаряды этих траурных птичек то и дело словно небесное благословение падали свыше. Конь был далек от душевных терзаний всадника, потому с большим вниманием, нежели мужчина, относился к столь специфической 'небесной' милости и недовольно приплясывал.