Нина Молева - Граф Платон Зубов

• Название: Граф Платон Зубов
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011661-6

Новый роман известной писательницы-историка Нины Молевой рассказывает о жизни «последнего фаворита» императрицы Екатерины II П. А. Зубова (1767–1822).

---

Кто же она: Синий чулок, если обратиться к понятиям XIX века, или искательница приключений, к которым был достаточно снисходителен век XVIII-й? Первые оценки современников были именно такими.

А между тем книжные занятия и разговоры принесли редкую образованность и что еще важнее — умение ее использовать. В борьбе за власть. Единомышленница французских энциклопедистов на ступенях русского трона — на это трудно было не обратить внимания. Мнимые и действительные участники легкомысленных развлечений превратились в тех, кто только и мог помочь заезжей немецкой принцессе совершить невероятное — вступить на русский престол.

Непостоянство симпатий и связей, в конце концов, по справедливому замечанию все того же неумолимого Пушкина, действительно становилось тем марафоном, в который не упускали возможности включиться все новые и новые искатели случайно перехваченной власти и ничем не заслуженных богатств.

Человеческие чувства, если они и не могли оставаться в стороне от этого марафона, то, во всяком случае, всегда покорно уступали единственно важному для Великой Екатерины чувству — власти. Императорской. Самодержавной. Ни с кем и ни в чем не разделенной.

Юность не могла стать ее вечной спутницей, зато и старость, черты привносимых временем разрушений, становились и вовсе недопустимыми. Екатерина была откровенной в анализе собственных побуждений и успехов. Для нее все сводилось к «умению страшно хотеть» и — «быть твердой в своих решениях».

Часть I Белая ночь. Исповедь

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II.

Все. Значит, все… Неужели все? В таком деле простые сплетни переносить Анна Степановна не осмелилась бы. Нет! Протасова. «Королева с островов Гаити». «Королева Лото»… Рыхлая. Чернявая. Волосы на губе щеткой.

Орловская память[2]. Как братцы тогда хлопотали, чтобы кругом свои были. Одни свои. От самих и памяти не осталось. Анна Степановна словно приросла к двору. Ничего кроме видеть не хочет. Ее бы воля, из дворца не вышла. Вся дорога — от своих комнат до царских покоев. Стол от императрицы. Счастье — разрешила государыня пятерых племянниц к себе взять. В тесноте, да не в обиде. О них вся забота, о себе — никогда. Какие женихи! Сколько раз повторяла: лишь бы государыне до конца служить, угодной оставаться.

Угодной… Боже, о чем я? «Не знаю, как мне сказать об этом, ваше величество…» Капельки пота по лицу. Щеки побледнели, дрожат… После ужина аудиенции минутной попросила — чтоб без свидетелей. Попова отослать пришлось. Отошел — оглянулся.

«Не место такой фрейлине при дворе. Не место! Рядом с великой Екатериной!» — Фрейлине? О ком ты? — «О Щербатовой…» — Будто словом подавилась: смотрит — ждет. — «Княжне Дарье». — Генерала Федора Павловича дочке? Без году неделя у нас. Помнится, едва шестнадцать исполнилось. Очень генерал хлопотал.

«Что придворные! Камер-лакеи примечать стали!» — Махаться что ли с кем начала? — «Махается! Кабы! По боскетам вечерами, как переехали в Царское, шнырять стала. Амурится она, ваше величество. Вчера заполночь аманта из комнаты своей выпустила». — Аманта? Во дворце? Кто видел? — «Слуга твоя покорная, государыня, собственными глазами. Аж, в глазах от стыда такого потемнело». — Почему сама там оказалась? — «Записочку… Записочку вашего величества относила. Как велели. Без промедления…» Записочку. Вчера в полночь. Чтоб приходил… Не пришел. Головой отговорился: разболелась, мол. Из покоев выходил ночной прохладой подышать. Соловьев послушать. Не пришел. Аманта узнала? При дневном свете признаешь? — Глаза опустила: «Как не признать…» — Кто? — Шепотом: «Александр Матвеевич…» Нет… Красный кафтан… Ее красавец. Ее одной! Дипломаты слова австрийского императора Иосифа передавали: умом не блещет, а собой хорош, дивно хорош. Разглядел, пока по Днепру к Крыму спускались. Обходительный. Ласковый. Был ласковый. Последнее время капризничать стал. Вроде бы дуться: свободы ему мало. Во всем отчет отдавать надо. Из дворца по своей воле ни на шаг. Лошадей своих да экипажи иметь — надоели дворцовые. Говорила: где лучших найдешь? Прикажи — любых заложат. Кареты — хоть каждый день иную выбирай, хоть новых изготовить вели. О доме собственном поговаривать стал. Не то что просил, а так — между прочим: хорошо хозяином быть. Об агрономических делах. Плохо ли самому во всем разбираться? Велела Перекусихиной с доктором Роджерсоном потолковать: может, его помощь нужна. С кем не бывает. Роджерсона на порог не пустил: пусть простаков в других местах поищет! Никогда ему не верил. Над лекарями шутки шутил. В одну белену, говаривал, верю. Вот если ее часом попробовать, жди беды, а так…

За столом недавно о предке своем поминать принялся. Иване Ильиче Дмитриеве-Мамонове Старшем. Почитаемый человек. Уж на что государь Петр Алексеевич Великий строг был, никому спуску не давал, а Ивану Ильичу уступил. Ценил, что «Военный устав» сочинил, в Военной коллегии присутствовал. Другому бы за то, что с племянницей царской, царевной Прасковьей Иоанновной, амуриться стал, головы не сносить. А тут до родов дело дошло, мальчик на свет появился и обошлось.

Побуйствовал, побуйствовал государь в своей спальне, запершись, кабинет-секретарям выволочку устроил — без дубинки не обошлось, — и согласился. Согласился — дело неслыханное! — чтоб царевна с Иваном Ильичом честь честью обвенчалась, младенцу имя законное и место в царской семье дала. Персону новорожденного царевича списать приказал — посмотреть бы в царских кладовых надо.

Взахлеб рассказывал. Не удержалась — спросила: откуда знаний столько почерпнул. Никогда за книгой видеть его не доводилось. От князя Михайлы Михайловича Щербатова, ответил. От него же и узнал: царевну по кончине, как и всех особ царской семьи женского полу, в Вознесенском монастыре в Кремле погребли, со всеми подобающими почестями. Никто, мол, ее титула, рождением дарованного, не лишал.

А про конец Ивана Ильича князь Михайла поведал ли? Насупился: а при чем тут конец? При том, что как взошла на престол царица Анна Иоанновна, незамужняя да бездетная, не стало Дмитриева-Мамонова. В одночасье прибрался. Молчит. Глаз не поднимает. Если за историю взялся, всю до конца и узнавай: иначе правда не сложится. Тебе ведь правда, Александр Матвеевич, нужна? Правда — вымолвил. Так вот, стал по первой весне двор царский переезжать в Измайлово — царица Анна Иоанновна еще не решила, где ее столице быть: в Москве ли, в Петербурге. Поезд царский на полторы версты растянулся. Иван Ильич, предок твой, впереди, у царской кареты, гвардейцами командовал. Из города выехали, на полдороге рухнул Дмитриев-Мамонов с коня оземь. Поезд остановился. Тут бы кровь недужному пустить. В тенек от жары страшной отнести. Ан нет. Царица никому близко подходить не велела. Нарочного в Москву обратно за лейб-медиком послала. Супруге и той ход к мужу заказала. Прасковья Иоанновна в карете в руках гвардейцев часа два билась, покуда лейб-медик приехал. А там уж и работы ему никакой не осталось: скончался член Военной коллегии. Приказал долго жить. И место ему для погребения в Кремле не нашлось — только в приходской церкви на Мясницкой. Без поминания о супруге и сыне. Будто холостым жил, холостым преставился. Тогда подумалось: на что Красному кафтану старые дела? С чего бы охота к истории припала? Не престол ли сниться стал? Не ему первому померещиться такое могло. А все дело, видно, в князь Михайле. Дед родной фрейлины любимой. И встретиться с внучкой можно от дворцовых пересудов вдалеке. И покрасоваться. Дед хорош. Скольким по душе, сочинитель доморощенный, пришелся. Не что-нибудь удумал — «О повреждении нравов в России»! При моем дворе! Все плохи. Всем перед Богом ответ держать придется. А внучка? Родная внучка? Такого еще при дворе не случалось. Замужние дамы — с них и спрос иной. Но девица! Как скотница последняя! А что если — к родителям отправить? С отцом поговорить. Пусть в деревню забирает. Куда хочет. Немедленно! Красный кафтан поостынет. Непременно поостынет. Зачем она ему? Ни кожи ни рожи. Разве что шестнадцать лет. Шестнадцать. А императрице — шестьдесят. Может, весь и ответ? Апреля 21-го — никогда свой день рождения не любила. Что в нем, когда любви к тебе нет. Никогда не было. Матерью попрекали[3]. Не в глаза — за спиной шептались. При дворах европейских толковали. Долгов, мол, принцессы Иоанны Елизаветы платить не стала; На стыд и позор дочь ее обрекла. Дочь, которой не ждала, из-за которой к ненавистному мужу вернуться должна была, чтоб родить наследницу Ангальт-Цербстскую как положено. Жила же, счастливо жила в Париже. Давно без герцога Христиана Августа обходилась — русский богач помогал[4]. Положим, не царских кровей. Положим, незаконный дворянский сын. Бастард, попросту.

Кому какое дело, пока ребенка не понесла. Отец Ивана Ивановича Бецкого в деньгах бастарду не отказывал — в память недолгой своей амантки, шведской графини. Но без скандалов. О позоре публичном слышать не хотел. Пришлось Бецкому раньше принцессы в путь на север тронуться. Она не обижалась. Никогда бы не поверила. Никогда! Герцог Ангальт-Цербстский супругу как ни в чем не бывало принял. Обманула ли его, к соглашению ли пришли — кто знает. Скорее — к соглашению. Все знали: в женщинах Христиан Август смолоду не нуждался. Богоданная дочь ему даже с руки оказалась. Сомневаться можно, а девочка-то есть. Россия… Может, и не было бы никакой России, если бы не Бецкой. Хлопотал. Новой русской императрице Елизавете Петровне подсказывал. Сватали царицу когда-то за брата матушки[5]. Скончался он до срока. Но память по себе добрую оставил. Сколько раз императрица Елизавета говорила: брат и сестра как две капли воды, только диву даваться. За невестой и родительницей: ее Бецкого прислали. Сама видела, как встретились. Иоанна Елизавета руку протянула, он на колено опустился. Замер. У принцессы слеза дорожку в пудре проложила. Даром, что герцог рядом стоял — пятью годами позже скончался. За столом смеяться принялся, пусть бы в России следили, чтобы невеста рядом с посланцем не стояла: кто бы сходства не заметил. Так и брак расстроиться может. Ненавидел. И супругу и дочку богоданную, радовался, что с глаз исчезнут. При отъезде на крыльцо не вышел: чтобы последний поваренок увидел и понял.