Мартин МакДонах - Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]

• Название: Тоскливый Запад [=Сиротливый Запад]
• Автор: Мартин МакДонах
• Жанр: Драматургия
• Год: 1997

«Сиротливый Запад» — жестокая и мрачная комедия. Все, что отличает драматургию МакДонаха, обнаженный психологизм, абсурдная тупиковость узнаваемых жизненных ситуаций, жестокость людей и обстоятельств, «черный юмор» — все в этой пьесе возведено в высшую степень.

На сцене — парадоксальное, гипнотическое соединение корриды и шахматной партии. В фокусе внимания — два брата, бездонные пропасти их травмированных душ, их обиды и боль, их жажда и неспособность Полюбить и Понять. Почти гротесковая комедийность неожиданно срывается в эмоциональную и нравственную бездну. В век общей псевдостабильности и стирания граней дозволенного мы предлагаем шоковую драматургию, инъекцию Правды, Совести и… ирландского юмора.

Если существует такое понятие — «психологический театр», то предлагаемая версия известной пьесы культового драматурга Мартина МакДонаха — это театр остропсихологический. Болезненная реалистичность событий и отношений двух братьев, жестокость, замешанная на годах непонимания, тяжелом быте, пустых обидах и убийстве, парадоксальным образом сочетается с острой комедийностью, заставляя зрителей пребывать в экстремальных состояниях.

Сергей Федотов

---

Коулмэн: Да, я помню.

Вэлин: Это я подтолкнул тот карандаш, и это был вовсе не несчастный случай. Я сделал это чисто из зависти.

Пауза. КОУЛМЭН бросает пирожок с сосиской ВЭЛИНУ в лицо и бросается через стол к его шее. ВЭЛИН отражает атаку.

И я сожалею об этом! Я сожалею об этом! (Указывая на письмо). Отец Уэлш! Отец Уэлш!

ВЭЛИН отражает КОУЛМЭНА. Они стоят, пристально смотря друг на друга, КОУЛМЭН кипит.

Коулмэн: А?!!

Вэлин: А?

Коулмэн: Я действительно любил Элисон О’Хулихэн! Мы может поженились бы, если бы не этот долбанный карандаш!

Вэлин: А зачем она сосала его остриём внутрь? Она сама искала горя!

Коулмэн: И она нашла его с твоей помощью, будь ты неладен! Этот карандаш мог убить Элисон О’Хулихэн!

Вэлин: И я сожалею об этом, я сказал. Что ты делаешь — бросаешь хорошие пироги в меня? Они стоят денег. Ты должен был сдержаться и успокоить себя, но вместо этого ты просто взбеленился. Душа Отца Уэлша будет теперь гореть в аду из- за тебя.

Коулмэн: Ты душу Отца Уэлша сюда не впутывай. Мы говорим о тебе, как ты втыкал карандаши в горло несчастным девчонкам.

Вэлин: Этот карандаш уже прошлогодний снег и я уже от всего сердца извинился за этот карандаш. (Садится). К тому же она была косоглазая.

Коулмэн: Не было у неё косоглазия! У неё были красивые глаза!

Вэлин: Но что-то с ними было не так.

Коулмэн: У неё были красивые карие глаза.

Вэлин: О да. (Пауза). Хорошо, теперь твоя очередь, Коулмэн. Попробуй переплюнуть меня. Ха.

Коулмэн: Попробовать перекрыть тебя, да?

Вэлин: Да.

КОУЛМЭН задумывается на секунду, чуть- чуть улыбается, затем садится обратно.

Коулмэн: Я сдержал себя сейчас.

Вэлин: Я вижу, что ты сдержал себя.

Коулмэн: Я совершенно спокоен сейчас. Хорошо выговориться и облегчить душу.

Вэлин: Это действительно хорошо. Я рад, что эта история с карандашом свалилась с моих плеч. Теперь я смогу спать по ночам.

Коулмэн: Это облегчение для тебя?

Вэлин: Это большое облегчение для меня. (Пауза). К чему ты клонишь?

Коулмэн: У меня есть одно [признание], и я ужасно сожалею об этом. О, ужасно сожалею я.

Вэлин: Что бы это ни было, ему далеко до этого случая, когда я воткнул карандаш в несчастную косоглазую Элисон.

Коулмэн: О, я думаю, ты прав. Только моё признание немного воняет. Ты помнишь, ты всегда думал, что это Мэртин Хэнлон отрезал уши бедному Лэсси?

Вэлин (уверенно): Я нисколько тебе не верю. Ты просто придумал это сейчас.

Коулмэн: Это был вовсе не кроха Мэртин. Теперь ты знаешь, кто это сделал?

Вэлин: Чёрта с два это был ты. Придумал бы что-нибудь получше, Коулмэн.

Коулмэн: Я притащил его к ручью, мои ножницы в руке, и он визжащий во всё его жирное горло пока дело не было сделано и он упал замертво без писка из этого вечно воющего долбаного пса.

Вэлин: Как ты видишь, это совсем не причиняет мне боль, когда ты врёшь. Ты не понимаешь правила [игры], Коулмэн. Признание должно быть правдой, а иначе это просто кретинизм. Ты не можешь хвалиться тем, что отрезал уши собаке, когда ты и пальцем не трогал этого пса, и все это знают.

Коулмэн (пауза): Доказательства, значит, тебе нужны?

Вэлин: Да, мне нужны доказательства. Иди принеси мне доказательства того, что ты действительно отрезал моей собаке уши. И принеси мне эти доказательства побыстрее.

Коулмэн: Я вовсе не собираюсь торопиться, Я потрачу столько времени, сколько мне надо.

Он медленно поднимается и лёгким шагом идёт в свою комнату и закрывает за собой дверь. ВЭЛИН терпеливо ждёт, нервно смеётся. После через десять секунд КОУЛМЭН возвращается лёгкой походкой, неся немного влажный коричневый бумажный пакет. Он берёт паузу на секунду у стола для драматического эффекта, медленно открывает пакет, достаёт большое чёрное пушистое собачье ухо, кладёт его на голову ВЭЛИНА сверху, достаёт второе ухо и тоже кладёт его ВЭЛИНУ на голову, кладёт пустой пакет на стол, разглаживает его, затем садится в кресло слева. ВЭЛИН всё это время смотрит пристально в пространство, онемевший. Он наклоняет свою голову так, что уши падают на стол, и он смотрит на них некоторое время. КОУЛМЭН берёт фломастер ВЭЛИНА, приносит его и кладёт на стол.

Коулмэн: Вот твоя авторучечка, Вэл. Почему бы тебе не пометить собачьи уши твоей буквой «» так что мы будем помнить, кому эти уши принадлежат.

Он садится обратно в кресло.

И хотел бы ты услышать кое-что ещё, Вэлин? Я сожалею, что обрезал собаке уши. Всем своим сердцем я сожалею, о да, потому что я сдержал себя сейчас, посмотри на меня…

Он слегка смеётся через нос. ВЭЛИН встаёт, смотрит пристально невидящим взглядом на КОУЛМЭНА секунду, идёт к буфету направо и, стоя спиной к КОУЛМЭНУ, вынимает из него мясницкий нож. В этот же короткий момент КОУЛМЭН встаёт, снимает ружьё [со стены] над плитой и садится с ружьём в руках. ВЭЛИН поворачивается, нож наготове. Ружьё направленно прямо на него. ВЭЛИН теряет немного присутствие духа, обдумывает ситуацию секунду, смелость и злость возвращаются к нему, он медленно приближается к КОУЛМЭНУ, поднимая нож.

Коулмэн (удивлён, немного испуган): Что ты делаешь, Вэлин?

Вэлин (решительно): Ничего я не делаю, Коулмэн, сейчас убью тебя вот и всё.

Коулмэн: Положи этот нож обратно в ящик, ты.

Вэлин: Нет, я воткну его сейчас в твою голову.

Коулмэн: Видишь это моё ружьё?

Вэлин: Мой бедный Лэсси, который мухи никогда не обидел.

ВЭЛИН подошёл вплотную к КОУЛМЭНУ, так что дуло ружья упирается ему в грудь. Он заносит нож как можно выше.

Коулмэн: Что ты делаешь? Прекрати это.

Вэлин: Я прекращу это, хорошо…

Коулмэн: Душа Отца Уэлша, Вэлин. Отец Уэл…

Вэлин: Душа Отца Уэлша, будь всё проклято! Душа Отца Уэлша была в стороне, когда ты отрезал моей собаке уши и хранил в кульке!

Коулмэн: Так это было год назад. Какое это имеет отношение?

Вэлин: Прощайся с жизнью, сволочь!

Коулмэн: Ты тоже должен прощаться с жизнью, потому что я возьму тебя с собой.

Вэлин: Неужели похоже что меня это трогает?

Коулмэн (пауза): Э э, подожди подожди…

Вэлин: Что…?

Коулмэн: Посмотри на моё ружьё. Посмотри куда оно направленно, видишь…?

КОУЛМЭН отводит ружьё в сторону и вниз от груди ВЭЛИНА и направляет его на дверцу плиты.

Вэлин (пауза): Убери это ружьё от моей плиты, понял.

Коулмэн: Нет, не уберу. Вонзай нож теперь. Твоя плита погибнет со мной вместо тебя.

Вэлин: Оставь…что…? Я заплатил за неё триста фунтов, Коулмэн…

Коулмэн: Я прекрасно это знаю.

Вэлин: Оставь плиту в покое. Это просто хитрость, да и всё.

Коулмэн: Отойди ты вместе с этим ножом, маменькин сынок.

Вэлин (чуть не плача): Ты вообще не мужик — наставляешь ружья на плиты.

Коулмэн: Меня не колышет: мужик или нет. Отойди, я сказал.

Вэлин: Ты просто…ты просто…

Коулмэн: А?

Вэлин: А?

Коулмэн: А?

Вэлин: Ты совсем не мужик.

Коулмэн: Теперь отойди, плакса. Уступи для себя же самого. Ага.

Вэлин (пауза): Что ж, я уступаю.

Коулмэн: Это было бы самое лучшее.

ВЭЛИН медленно отступает, кладёт нож на стол и печально садится рядом, нежно гладя уши своей собаки. КОУЛМЭН всё ещё держит дверцу плиты под прицелом. Он чуть-чуть качает головой.

Коулмэн: Я не могу поверить, что ты поднял на меня нож. Нет, я не могу поверить, что ты поднял нож на своего собственного брата.

Вэлин: Ты поднял нож на мою собственную собаку и направил ружьё на нашего собственного отца и причинил гораздо больше вреда, чем этот несчастный нож.

Коулмэн: Нет, я не могу поверить в это. Я не могу поверить, что ты поднял на меня нож.

Вэлин: Перестань долдонить об этом ноже и убери ружьё прочь от моей долбаной плиты, на случай если оно выстрелит случайно.