Александр Лебеденко - Лицом к лицу

• Название: Лицом к лицу
• Автор: Александр Лебеденко
• Издательство: Военное издательство Министерства обороны союза ССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Много ярких, впечатляющих романов и повестей написано о первых днях Октябрьской революции. Темой замечательных произведений стали годы гражданской войны. Писатель показывает восемнадцатый год, когда по всему простору бывшей царской России шла то открытая, то приглушенная борьба двух начал, которая, в конце концов, вылилась в гражданскую войну.

Еще ничего не слышно о Юдениче и Деникине. Еще не начал свой кровавый поход Колчак. Еще только по окраинам идут первые схватки белых с красными. Но все накалено, все пропитано ненавистью. В каждом доме, в каждой семье идут споры, зреют силы будущих красных и белых армий. Страна находится в ожидании взрыва. И этот взрыв не заставил себя ждать.

---

— Пеший не возьмет, на руках тридцать верст тащить, — сказал Савченко.

— А может, уже и съели, — прибавил Фертов.

— Вы куда гнете? — обернулся к нему резко Синьков.

— Федоров сальцом закусывал. А откуда? В пайке что-то не выдают.

— Где Федоров? — спросил Алексей старшину.

— Послал его посмотреть выезды из деревни. Мост там, весь трясется.

— Приедет — ко мне.

Федоров подскакал к крыльцу, когда командиры расходились по коням. У него был боевой вид, но никто не слушал его рапорта, никто не смотрел в его безусое радостное лицо. Все рассматривали широко раздувшиеся кобуры у седла и мешок, притороченный к луке. Всем бросилось в глаза, что ничего этого раньше не было.

Алексей ткнул нагайкой в кобуры и сказал:

— Чего набил в кобуры? Чтобы коню было легче?

— Бельишко закатал, товарищ комиссар.

— Покажи бельишко, — предложил Алексей.

Федоров решил взять смехом. Он повернул коня, как бы становясь в ряд, и буркнул:

— Нестираное, вонят здорово.

— Покажи сейчас, — вплотную подошел Алексей.

Он начал, а Федоров кончил развязывать ремешки.

По лицу было видно — ему уже все равно. Больше того — он чувствовал себя героем. Пускай же все смотрят!

В кобуре, в газетной бумаге, были две большие, сложенные мякотью внутрь пластины сала.

— Ваше сало? — спросил Федоров хозяйку, которая вышла на крыльцо.

Хозяйка перекладывала сало в руках. Это не похоже было на ее сало. Но это было все-таки сало.

— Возьмите… Кажи другую, — сказал Алексей.

В другой кобуре была смятая в комок, неощипанная курица. Ее приветствовали взрывом смеха. Веселей всех смеялся Федоров.

— Ваша курица?.. Но позвольте… В кладовой ведь не могла быть птица.

— Он и в курятник дорогу найдет, — подсказал Савченко.

— Савченко, на место! — скомандовал, не выдержав, Синьков.

Савченко, мигая и оглядываясь, побрел к орудиям.

— Где ты взял все это? — спросил Федорова командир.

— На деревне… купил.

— А почему у курицы голова отвернута? Разве так продают?

— Хозяйка, наверно, стерва была…

— Сам ты стервец! — крикнул Алексей. — Я тебя под суд отдам. Сколько с нас причитается за все? — спросил он хозяйку. — За все, и за сапоги.

— Денег таких нет, — намекнул Синьков.

— Полгода зарплаты отдам! — хлестнул нагайкой Алексей. — Если кто что еще — трибунал! Никого не пожалею!

Хозяйка спросила какую-то скромную сумму, и казначей расплатился с нею, взяв расписку. Алексей, мрачный, как зимняя туча, поехал вперед. Как пришибленный, ехал за ним Федоров. Он порывался что-то сказать комиссару, но, увидев отяжелевшее, злое лицо Алексея, опустил поводья.

Остановившись у гулкого телеграфного столба, Сверчков пропускал мимо себя батарею. Цепью тяжелых, медленно перекатывающихся ходов шли орудия и зарядные ящики. Груженные горами красноармейского барахла, ныряли в ухабах выносливые обозные фурманки. Щелкая железом, прыгали по буграм двуколки. Знакомая картина. Окрики старшины, фейерверкеров, мерная поступь командирского коня. Память легко перелетала отсюда, с лифляндских долин, через события восемнадцатого года к батарейным позициям в Полесье. Такие же щербины крыш, портящие линию горизонта, рощицы у рек и ручьев, ползущая по проселку одинокая телега, рваное небо — то небо, которое легко можно не замечать в городе, — и тяжелый шаг перегруженных лошадей.

И вот раздастся команда, и эти люди, со звездочкой вместо кокарды, установят гаубицы, телефонисты забросят в леса, в окопы провод, командиры сядут у цейсовых труб, и батарея опять откроет могущественный артиллерийский огонь.

Есть ли какие-нибудь сомнения в этом? Никаких. И своя пехота не ворвется на батарею, чтобы штыком проткнуть приказывающих стрелять командиров, Здесь есть сила, способная привести в подчинение одинокого бунтаря, ослушника новой дисциплины. За комиссаром стоят коллектив, трибунал, Особый отдел. За ним стоит группа спаянных одной идеей и волей людей, наиболее культурных, грамотных, ведущих за собой всю массу. Да, всю массу. Может быть, кроме таких, как Савченко, Фертов, Коротковы.

Батарея — опять орудие боя, верное и сильное. Это опять — армия, хотя здесь те же люди, которые в семнадцатом отказывались идти в наступление, которые убивали офицера за выстрел, срывающий перемирие, заключенное самими солдатами. Здесь есть то, чего не хватало армии царя. Солдаты отказывались повиноваться — и офицеры упали на дно, как падают весной камни, занесенные на лед еще зимою. В Красной Армии дисциплина еще недостаточно сильна, но ее нельзя уничтожить вовсе, покуда в частях существует проникнутый одной идеей партийный коллектив.

Мимо уже катился батарейный обоз. Не хватало зарядных ящиков. На сотне крестьянских телег, укутанные в сено, продвигались за батареей бомбы и шрапнели. На облучках, покуривая трубку, в тулупах, в валенках и сапогах, в черных барашковых шапках, сидели бородачи и деды. Мобилизованные Советами, они отсчитывали километры, пробиваясь за армией. Они заплетали думу об оставленных домах с мелкой и тряской тревогой обозного похода, с дымом своих трубок. Они кормились из красноармейского котла, доедали домашнее, копили деньги, выплачиваемые интендантством. Но среди них, к удивлению Сверчкова, не было ни уныния, ни ропота. Они ходатайствовали только о коротких переходах и о стоянках в деревне, где есть крыша для человека и навес для коня.

В деревушке Федоров зашел к комиссару. Алексей смотрел на него гневно.

— Ну, что?

— Товарищ комиссар, это ж не ее сало. Купил я сало. А кура — не знаю чья… Ну, это верно — куру на огороде поймал, голову отвернул.

— У кого купил сало?

— Не могу сказать, товарищ комиссар… А только купил.

— Чего же ты там не говорил? Где ж теперь проверить? У крестьянина купил?

— Не могу сказать А только крестом-богом клянусь.

— Иди ты со своим крестом-богом!

— Что б я сдох…

— У кого, говори? — Алексей взревел, не выдержав. Синьков, готовясь к успокоительному жесту, подвинулся ближе.

— Эх ты, рвань! — вмешался вестовой Симонов. — Скажи прямо — Фертов продал.

— А ты заткнись, сука! — ругнулся Федоров. — Кто тебя за язык тянет?

— Зови Фертова, — скомандовал Алексей. — А ты, Константин, — отвел он в сторону Каспарова, — посмотри с фейерверкером вещи этих трепачей.

Фертова пришлось оторвать от игры в трынку. Он вошел, большой, под потолок, и мягкий, как соломенное чучело. Увидев Федорова, насупился. Федоров не смотрел на него вовсе.

— Фертов, сало Федорову продавал? — спросил Алексей.

— Продавал… Кажется…

— Сам где взял?

— Купил. Где же иначе? Там целый базар, в деревне.

— Почем платил?

— Полторы желтухи за фунт.

— А ты почем купил?

— По керенке…

Видно было — Федоров не врет и не понимает, почему Фертов изменил цену.

— По дружбе, значит, уступил? — съязвил Алексей.

— А в чем дело, товарищ комиссар? — вскинул голову Фертов. — Почем хочу — продаю, почем хочу — покупаю.

Комиссар молчал, и Фертов медленно переступил высокий порог, не закрыв за собою двери. В окно было видно: вся компания — Савченко, Фертов, Плахотин отправились к орудиям. Возвращался Каспаров. У Савченки и Фертова, кроме чемоданчиков, оказались мешки, привязанные к ходу орудия. Взводный свалил их на снег. Из мешков текла сукровица.

— Чего ты, дурак, там не сказал? — напустился Алексей на Федорова. — Они ведь спали рядом, а там за стеной и кладовая. А теперь тоже скажут — купили. Снять вещи с передков! Пусть на плечах тянут, — рассердился Алексей и отправился к обозникам, приехавшим с сеном.

Но Савченко и Фертов шли до самого Мариенбурга пустые, хотя с ходов были сняты принадлежавшие им мешки и ранцы. Федоров сообщил — все у Коротковых на фуражных повозках. Алексей отматерил и решил в Мариенбурге поговорить с ребятами крепко.

В Мариенбурге была дневка. Маленький городишко, в котором от прошлых времен остался только розовый костел и кусок крепостной стены, заметно стегнула плеть войны. Выбитые перестрелкой стекла нечем было заменить. Штукатурка пестрела следами пуль. На огородах — подозрительные круглые ямки. Один квартал лег черным ковром пожарища, подняв кверху щербатые зубья обгорелых труб.

Дома стояли на запоре, ходили через задние двери, в погребах лежала солома, прикрытая тряпьем, — постель на дни обстрела. Бесстрашные старухи в серых платках останавливались на улице, оглядывая гаубицы и зарядные ящики.

Штаб помещался в большом гладкостенном и скучном доме против костела. Двор кишел красноармейцами. У крыльца — верховые лошади и мотоциклеты.

Алексей и Синьков пропадали в штабе у начальника артиллерии, в агитпропотделе. Командиры и красноармейцы раздобыли молока, яиц. На хозяйских сковородах зашипела яичница-глазунья.