Сергей Куняев - Николай Клюев

• Название: Николай Клюев
• Автор: Сергей Куняев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03725-0

Николай Клюев — одна из сложнейших и таинственнейших фигур русской и мировой поэзии, подлинное величие которого по-настоящему осознаётся лишь в наши дни. Религиозная и мифологическая основа его поэтического мира, непростые узлы его ещё во многом не прояснённой биографии, сложные и драматичные отношения с современниками — Блоком, Есениным, Ивановым-Разумником, Брюсовым, его извилистая мировоззренческая эволюция — всё это стало предметом размышлений Сергея Куняева, автора наиболее полной на сегодняшний день биографической книги о поэте. Пребывание Клюева в Большой Истории, его значение для современников и для отдалённых потомков раскрывается на фоне грандиозного мирового революционного катаклизма, включившего в себя катаклизмы религиозный, геополитический и мирочеловеческий.

знак информационной продукции 16+

---

В настоящее время правительством вновь предоставляется Церкви право начать работу в помощь голодающим…

…Отдавая на спасение голодающим самые священные и дорогие для себя, по их достоинству, а не материальному значению, сокровища, Церковь должна иметь уверенность:

1) Что все другие средства и способы помощи голодающим исчерпаны.

2) Что пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим.

3) Что на пожертвование их будет дано благословение и разрешение высшей Церковной власти…»

Что могло вызвать это послание в душах исполнителей директивы о конфискации церковных ценностей, многие из которых воспитывались в «знании», что Христос — «мамзер» («незаконнорождённый»), иконы — нечисть, а мощи — мусор?

Только ещё большую жажду разорения храма и убийства тех, кто станет у них на пути.

Тринадцатого марта патриарх Тихон разъяснил в Послании «Ко всем верным чадам Российской Православной Церкви», что изъятие не должно касаться священных сосудов и других предметов для богослужебного употребления. Это и в самом деле было для власти покушением на сами основы безбожия, что «свиной хребет о звёзды утренние чешет», как напишет Клюев десять лет спустя. Это было воспринято как новый сигнал к продолжению гражданской войны уже и с тем населением, которое полностью было на стороне большевиков и не отделяло заповедей революции от заповедей Христа.

И через два дня… В Шуе Иваново-Вознесенской губернии была остановлена верующими уездная комиссия по изъятию ценностей. Был вызван отряд красноармейцев, которому противустали мужики с вилами и кольями. Всё закончилось пулемётным расстрелом прихожан и ограблением храма.

Политбюро было ошарашено. Уже три года продолжались убийства священнослужителей, и это считалось в порядке вещей. А здесь огонь пришлось открыть не по «толстопузому попу» и не по «белогвардейцу». Кажется, чем можно было пронять новую власть? По стране бушевали крестьянские восстания и подавлялись, и снова разгорались с высшей степенью озверения и с одной, и с другой стороны… Ко всему можно было бы привыкнуть.

Можно было бы… Да при всём том — не привыкалось. Герои «красного террора», солдатики, стрелявшие в своих же земляков, в неостановимом революционном порыве мечтавшие дойти «хоть до Перу, хоть до Ганга» — долго ещё потом бились в падучей (в прямом и в переносном смысле), продолжали жить с повреждёнными душами и быстро успокаивались, не доживая своего жизненного срока, либо их успокаивали навсегда где-нибудь в Бутове или в общих могилах при Донском монастыре… Так или иначе, политбюро, не на шутку встревоженное, приняло тогда решение о прекращении дальнейших изъятий церковных ценностей.

Ленин на этом заседании не присутствовал. Узнав о решении, он продиктовал своё ныне знаменитое секретное письмо — инструкцию по уничтожению духовенства.

«Я думаю, что здесь наш противник делает громадную стратегическую ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадёжна и особенно не выгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету».

И далее — формулируется главная цель: ради чего должна быть произведена эта «операция». Ни слова в этом письме не сказано о собирании средств ради помощи голодающим. Речь совершенно о другом.

«Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало… Никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил нам нейтрализацию этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне…»

И далее — разъяснение средств к кратчайшему достижению цели:

«Официально выступить с какими то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — и никогда и ни в каком случае не должен выступать в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменена. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретная, противник, конечно, скоро узнает)…

На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…»

Нет, что ни говори, человек был гениальный. В любой проигрышной для себя ситуации — будь то решение о вооружённом восстании, заключении Брестского мира или войны с религией — он находил единственно верное решение. И здесь, как и в случае с вооружённым восстанием: «Сегодня рано, а завтра — поздно». И здесь, как и с Брестским миром — против политбюро, — и полная победа над большинством. Формулировки безукоризненны с точки зрения поистине дьявольской логики, средства достижения цели обозначены с предельной чёткостью. А главное — абсолютно точное понимание ситуации и абсолютная решимость в главном вопросе: «Цель оправдывает средства».

И чрезвычайно интересный нюанс. «Секретная телеграмма» должна стать известной «именно потому, что она секретная». А это секретное письмо так и осталось секретным. И не помогло никакое выдвижение Калинина на передний план вместо Троцкого, который уже достаточно «засветился»…

А Ленин — так и остался спасителем в глазах миллионных масс. Он им и был в годы Гражданской войны. Но на лик спасителя не должно было лечь ни одного тёмного пятна. Все телеграммы и письма с требованиями расстрелов спокойно публиковались в издававшихся и переиздававшихся собраниях сочинений. Но это письмо было спрятано за семью замками.

И ещё кажется, что в этом письме, помимо всего прочего, содержится едва ли не прямой ответ на послание митрополита Вениамина. Во всяком случае, эти два документа словно нарочно ложатся рядом для обозначения жесточайшего бытийного и человеческого контраста.

Теперь расстреливать священнослужителей стали уже не в порядке ожесточённого своеволия против православия, а на основании ленинского письма. И это деяние, кто бы что бы ни думал, не прошло для вождя без последствий.

В том же марте один припадок начинает сменять другой. 25 мая новый приступ (склероз сосудов мозга) привёл к частичной потере речи.

Он ещё успеет, оправляясь от болезни, санкционировать высылку из России двухсот враждебно настроенных против власти интеллигентов, в том числе и своих личных противников вроде Николая Бердяева и Ивана Ильина (как бы в контраст с расстреливаемыми митрополитами, архимандритами, настоятелями, духовными профессорами, которым никакая высылка не «грозила»). Он ещё успеет отвергнуть сталинский план «автономизации» и обосновать идею создания Союза Советских Социалистических Республик, и это приведёт почти через 70 лет к развалу государства. Он ещё успеет поучаствовать на расстоянии в противостоянии Сталина и Орджоникидзе, с одной стороны, и грузинских национал-шовинистов — с другой, причём обвинит Сталина в великорусском национализме. Он ещё успеет продиктовать серию статей, где предлагал расширить состав ЦК за счёт рабочих и крестьян — что не было выполнено, и текст так называемого «завещания» был препарирован и искажён до такой степени, что историки потом не смогут определить — что здесь от Ленина, а что от его так называемых «преемников».