Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории

• Название: Россия и русские в мировой истории
• Автор: Наталия Нарочницкая
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1132-5

Серьезный научный острополемический труд, посвященный судьбе России и Российского государства в потоке мировой и европейской истории. С религиозно-философских позиций автор предлагает свое видение проблемы как перманентный конфликт православной России с Западом. Взяв за отправной пункт анализа старый спор западников и славянофилов, автор вносит в этот спор новый плодотворный «горючий» материал. Книга дает обильную пищу для размышлений над такими актуальными сегодня вопросами, как основы самосознания русской нации, российского многонационального народа, место Российского государства в современном мировом сообществе и европейском геополитическом пространстве.

---

В начале Первой мировой войны, как пишет в своих записках Михайловский, в российском внешнеполитическом ведомстве для разработки проблемы Константинополя были привлечены все секретные досье за 10 лет из канцелярии министра и Ближневосточного отдела. «Открылась вся картина русской политики в этом кардинальном пункте», в частности «планы Извольского и Чарыкова получить Константинополь хотя бы в виде «нейтрализованного и свободного города», никому не принадлежащего, но с русскими пушками на Босфоре, в обмен на согласие с австрийской аннексией Боснии и Герцеговины», а тансе прожекты «сепаратного соглашения с Турцией наподобие Ункяр-Искелесийского 1833 года»[260]. Очевидно, что резко отрицательное отношение к любой форме русского контроля над Константинополем со стороны Англии делало любые подобные прожекты в обычной ситуации весьма утопическими, что отмечено и Михайловским, указавшим, что именно Англия «расстроила своим сопротивлением русские планы… как в 1908 году, так и в эпоху 1912–1913 годов». Документы свидетельствуют о том, что сэр Эдуард Грей не поддержал Извольского ни в одной из его пробуемых шахматных партий в Боснийском кризисе. Англия не только не соглашалась на какую-либо форму русского контроля над Константинополем, но отказала России в совместном демарше против захвата Австро-Венгрией Боснии. Дипломатия Извольского, пробовавшего умиротворить Австрию и взамен на удовлетворение ее требований аннексии получить уступки в вопросе Константинополя и других балканских проблемах, оказалась непродуктивной и выглядела совсем не почетной. Еще менее таковой оказалась дипломатия А. Козырева.

Захват Боснии означал и означает расчленение сербской нации и отсутствие выхода? морю. В 1909 году Сербия потребовала хотя бы автономии для Боснии и раздела Ново-Пазарского санджака для установления между Сербией и Черногорией общей границы, которая препятствовала бы продвижению Австрии на юг. Сербия призвала Россию на помощь, и та (увы, запоздало) более решительно потребовала международной конференции держав — участниц Берлинского конгресса. Однако мнение России уже не имело авторитета. После ультиматума о немедленном нападении Австрии на Сербию Россия вынуждеяа была сдаться и признать захват и оккупацию Боснии и Герцеговины. Разве не по схожему сценарию развивались события вокруг Дейтсна? Боснийский кризис стал одним из важнейших этапов на пути рцвязывания Первой мировой войны (как Дейтон — на пути к агрессии США и НАТО в 1999 г.). Репетицией к ней стали Балканскиевойны. Результатом второй из них стали раздел части территории Болгарии, уничтожение ростков более широкого единения славян против западных держав, дальнейшая ориентация Болгарии на Германию.

Взгляд на события из конца XX столетия побуждает лишний раз оценить глубину анализа П. Н. Дурново в его записке государю. Министр Дурново, прозванный и либералами, и тем более марксистами «реакционером», предвидел буквально все, что переживут Россия и Германия и, главное, что любые жертвы — и «основное бремя войны, которое падет на нас», и уготованная России «роль тарана, пробивающего брешь в толще немецкой обороны», «поскольку Англия не в состоянии внести существенный вклад в войну на континенте», а Франция, «страдающая нехваткой живой силы», «будет придерживаться сугубо оборонительной тактики», — будут напрасными. Напрасными потому, что «Россия не сможет обеспечить себе какие-либо стратегически важные территориальные приобретения постоянного характера», ради которых стоило бы жертвовать, потому что она воюет на стороне Великобритании — своего традиционного геополитического противника. Именно на этот аспект анализа Дурново обратил самое серьезное внимание Г. Киссинджер в его цепком панорамном обзоре мировой политики за несколько веков.

Дурново, с которым полностью соглашается Киссинджер, предсказал неизбежность революции в побежденной стране, которая обязательно перекинется на страну-победительницу, а также предупреждал, что война не сможет принести никаких экономических выгод. Ибо победа Германии уничтожит экономику России, а победа России иссушит экономику Германии, которая будет не в состоянии репарациями компенсировать нанесенный ущерб. Но главное в том, что мирный договор, даже в случае победы России, будет «продиктован интересами Англии», которая не допустит никаких важных территориальных обретений России, кроме, возможно, Галиции. Но здесь Дурново предсказывает, что это лишь усилит центробежные тенденции в России и идею отторжения Малороссии, которую лелеют галицийские униаты. Его прозорливость впечатляет, когда он говорит, что в результате победы этнический и религиозный взрыв может превратить царскую империю в «малую Россию»[261]. Даже если Россия осуществила бы свою многовековую мечту о Константинополе, то, по мнению Дурново, политика Англии сделает эту победу «лишенной всякого содержания, заперев русскому флоту независимо от Проливов все ходы и выходы в Эгейском море с его множеством островов и состоящем в основном из территориальных вод». Для Г. Киссинджера такой убедительный рациональный расчет делает неразрешимой загадкой, «почему столь простой геополитический факт ускользнул от внимания трех поколений русских, жаждущих завоевания Константинополя, и от англичан, вознамерившихся это предотвратить»[262].

Однако подобый взгляд намеренно упрощает и рационализирует проблему. Во-первых, Россия всегда нуждалась не в завоевании, а в обеспечении свободного выхода в Проливы. В силу обстоятельств Россия, вопреки клише, не стремилась к единоличному контролю, ибо овладение Константинополем и его удержание были России всегда не под силу и потребовали бы такого напряжения усилий, которое сделало бы его бессмысленным. Соглашение 1915 года в разгар войны совершенно особый случай — должно же было быть что-то, компенсирующее страшные жертвы Восточного фронта. Однако такой цели, ради которой готовилась бы война, не было. При этом Англия, соглашаясь на фоне тревожных успехов австрогерманского блока на обретение Россией Проливов и Константинополя, потребовала взамен обязательство «довести войну до победоносного конца», что исключало сепаратный мир с Германией и обеспечивало взаимное истощение и революции. Британия также компенсировала себя в том же соглашении присоединением Месопотамии[263], то есть выходом к стратегическому Персидскому заливу и его нефтяным богатствам, на что Россия сразу согласилась, что доказывает отсутствие у нее всякого намерения обратить контроль над Проливами против интересов «владычицы морей» в Индийском океане.

Наиболее рациональными были бы условия, в которых в случае опасности или нападения на Россию Проливы закрывались бы для военных кораблей других держав при одновременном свободном проходе через них России. Лишь однажды удалось согласовать такой статус — в Инкяр-Искелесийском договоре с Оттоманской Турцией в 1833 году. Знаток этих проблем Н. С. Киняпина дала договору точнейшую характеристику — «кульминация дипломатических успехов России на Ближнем Востоке в XIX веке». Этот договор, достигнутый чисто дипломатическими методами, а не военными успехами, не нацеливающий на обретение чьих-то территорий, договор между двумя суверенными государствами «вызвал негодование Запада», который располагался вдали от Проливов. Франция и Англия в ноте к Турции отказались с ним считаться и, как делает вывод Н. Киняпина, начали создавать коалицию, пытаясь втянуть в нее Австрию. В целом это достижение столь очевидно показало западным державам перспективу превращения России в неуязвимую геополитическую силу, что движение европейских отношений к Крымской войне представляется совершенно естественным. Примечательно, что Англия даже решилась на открытую помощь горцам Кавказа против России, о чем свидетельствует крупный конфликт из-за захваченной у берегов Черкесии британской шхуны «Виксен»[264].

Чисто географически и в плане военно-морского обеспечения свободный выход в Эгейское море имел смысл, ибо означал проход к Салоникам, вовсе не заблокированный в Эгейском море множеством островов, а от Салоник по суше уже рукой подать до Черногории и Вардаро-Моравской долины, соединяющей Западную Европу с южным морским театром. Салоники имели и имеют центральное значение для контроля военно-стратегической ситуации в Средиземноморье и регионе Проливов. Австро-Венгрия поступательно шла на захват сначала Боснии, затем на подавление и уничтожение Сербии, целясь именно в Салоники, о чем неоднократно упоминал Сазонов. Важность Салоникского фронта в ходе Первой мировой войны стремительно возрастала для обеих сторон, как только возникала возможность перекрыть «сообщение с Салониками для частей, занимавших фронт Вардар»[265].

Именно это без всякого захвата чужих территорий — сербских, греческих, болгарских — обеспечивало бы невиданные геополитические позиции России на всем поствизантийском пространстве, что чрезвычайно ускорило бы неизбежный распад Оттоманской империи в неподконтрольной Западу форме. В результате Греция могла бы войти в русскую политическую орбиту, сформировались бы крупные славянские православные государства, также ориентированные на Россию. В совокупности это могло дать шанс завершению духовной и геополитической консолидации крупнейшего центра мировой политики и альтернативного Западу исторического опыта на Евразийском континенте с неуязвимыми границами и выходами к Балтийскому, Средиземному морям и Тихому океану. Латинская Европа на карте смотрелась бы довеском Евразии, соскальзывающим в Атлантику.