Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории

• Название: Россия и русские в мировой истории
• Автор: Наталия Нарочницкая
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1132-5

Серьезный научный острополемический труд, посвященный судьбе России и Российского государства в потоке мировой и европейской истории. С религиозно-философских позиций автор предлагает свое видение проблемы как перманентный конфликт православной России с Западом. Взяв за отправной пункт анализа старый спор западников и славянофилов, автор вносит в этот спор новый плодотворный «горючий» материал. Книга дает обильную пищу для размышлений над такими актуальными сегодня вопросами, как основы самосознания русской нации, российского многонационального народа, место Российского государства в современном мировом сообществе и европейском геополитическом пространстве.

---

США же буквально повторяли свое поведение в 1914–1917 годах — ибо могли себе позволить выжидать в любой войне до того самого момента, пока не начнутся геополитические изменения структурного порядка, которые кардинально изменят соотношение сил. Сообщение советской разведки о такой позиции США сопровождалось. записью доклада Рузвельта кабинету о его переговорах от 29 сентября 1937 г. с Рэнсименом — специальным представителем кабинета Болдуина. Главным содержанием переговоров был вопрос о нейтралитете США в грядущей войне: «Если произойдет вооруженный конфликт между демократиями и фашизмом, Америка выполнит свой долг. Если же вопрос будет стоять о войне, которую вызовет Германия или СССР, то она будет придерживаться другой позиции, и по настоянию Рузвельта Америка сохранит свой нейтралитет.

Но если СССР окажется под угрозой германских империалистических, то есть территориальных, стремлений, тогда должны будут вмешаться европейские государства, и Америка станет на их сторону». Последний тезис почти полностью повторяет стратегию нейтралитета в Первой мировой войне — вмешаться, лишь когда Евразия окажется под преимущественным контролем одной континентальной силы, ибо в XX веке США уже не терпят чью-либо «доктрину Монро» в Восточном полушарии, которое стало сферой американских интересов.

Гитлеровские планы завоевания восточного «жизненного пространства», казалось, полностью ломали англосаксонскую геополитическую доктрину «яруса мелких несамостоятельных восточноевропейских государств между немцами и русскими от Балтики до Черного моря». Однако известно, как Британия и США косвенным образом всемерно подталкивали Гитлера именно на Восток. Самое страшное для англосаксов случилось бы, если бы Германия удовлетворилась Мюнхеном и аншлюсом Австрии, которые «мировым демократическим сообществом» были признаны. Произошла бы ревизия Версаля, причем такая, против которой потом трудно было бы возоажать: эти территории не были завоеваниями 1914–1918 годов, но входили в Германию и Австро-Венгрию до Первой мировой войны. Это ставило крест на прожектах дунайской конфигурации и панЕвропы, которые усиленно прорабатывали англофил, член всевозможных обществ австрийский граф Р. Куденхов-Каллерги и словацкий политик М. Годжа[351]. Р. В. Сетон-Уотсон, написавший одну из своих последних работ прямо накануне аншлюса, успел добавить к ней скороспелый комментарий к случившемуся. В нем он едва ли не больше всего сокрушается о крахе надежд на Дунайскую конфедерацию[352], которая уже не успевает разъединить немецкий потенциал. Извечная стратегия — отделить Пруссию с ее выходом к Балтийскому морю от «южных немцев», которых лучше привязать к балканским славянам, чтобы предупредить создание меридиональной системы «от моря до моря» в «осевом» геополитическом пространстве Евразии, а также связать дунайские водные пути, в которых Британия сильно заинтересована, со Средиземноморьем. Но состоявшийся аншлюс мог стать соединением общенемецкого потенциала — кошмар Британии со времен Тройственного союза, подтолкнувший Лондон к России и Франции в Антанте.

Недальновидность нацистской Германии можно объяснить лишь дурманом национал-социалистической идеологии. Британия рассчитывала не умиротворить Гитлера, но способствовать ощущению более легкого и безболезненного в смысле отношений с Западом продвижения на Восток, а не на Запад, и англосаксонский расчет на необузданность амбиций был точным. Агрессия на Восток давала повод вмешаться и при удачном стечении обстоятельств довершить геополитические проекты на основе «самоопределения и демократии», которые будут провозглашены не только для стран, подвергнувшихся агрессии, но для всего ареала. Печать и политические круги в Англии открыто обсуждали следующий шаг Гитлера — претензии на Украину. В этом вопросе была активна и Польша, предлагавшая Гитлеру свои услуги при завоевании Украины и заявившая сразу после присоединения Судетской области к Германии свои претензии на Тешинскую Силезию, отошедшую по условиям Версаля к Чехословакии после четырех веков в составе Габсбургской империи. Уже в январе 1939 года польский министр иностранных дел Бек заявил после переговоров с Берлином о «полном единстве интересов в отношении Советского Союза», а затем советская разведка сообщила и о переговорах Риббентропа с поляками, в ходе которых Польша выразила готовность присоединиться к Антикоминтерновскому пакту если Гитлер поддержит ее претензии на Украину и выход к Черном» морю[354]. Однако англосаксонская стратегия не была успешной. Агрессия против СССР была отложена до разгрома Западной Европы.

Мюнхен и позиция «демократических стран» показали безрезультатность для СССР пребывания в фарватере англосаксонское стратегии. Как только М. Литвинов перестал быть наркомом иностранных дел, был заключен пресловутый пакт Молотова — Рибентропа 1939 года. Этот договор демонизирован всем западным обещественным мнением и историографией, хотя в нем вовсе нечему стыдиться. Приход Гитлера к власти осуществился законным путем по канонам западноевропейского демократического государства, — и никем на Западе не оспаривался. Гитлеровская Германия была всемирно признанным государством, имевшим интенсивные дипломатические отношения со всеми западными странами. К тому же искони государства заключали подобные договоры с партнерами, чья внутренняя жизнь была антиподом по этике взаимоотношений, культуры правопорядку. Христианские государства имели отношения с языческими, где приносились человеческие жертвы. Турция, в которой еще перед Первой мировой войной неверных сажали на кол, a отрезанные головы славян-христиан выставлялись напоказ, отличалась от западноевропейских христианских государств гораздо больше, однако ее правительство в дипломатическом лексиконе именовалось «Блистательная Порта». Наконец, кроме кусочка Буковины, Сталин лишь возвратил те территории, что были «отхвачены» у России в ходе Гражданской войны. Этот термин в отношении сфер влияния, очерченных протоколом к советско-германскому договору, использует Киссинджер тогда, когда забывает, что через несколько странна надо приняться за демонизацию «нацистско-советского пакта».

Главной предпосылкой извращенной формы национальной идееологии, каковой стал полуязыческий нацизм, явилось версальское унижение и расчленение Германии, в котором СССР не принимал никакого участия. Более того, можно привести данные о том, что Россия, выживи она до победы Антанты, вряд ли согласилась бы на неизбежные настояния Франции о полном расчленении Германии. Во всяком случае, беседы по этому вопросу французского посла М. Палеолога с ведущими русскими политиками в 1916 году натолкнулись на несогласие. Что касается феномена экономического подъема гитлеровской Германии, то сетующие на это англичане должны были бы обратиться к собственной роли в полном освобождений Германии от экономических условий Версаля, и прежде всего от репараций, что было в полном смысле слова продуктом англосаксонской стратегии, за что ее в течение межвоенного времени бичевал Черчилль. Этого не могут отрицать добросовестные исследователи на Западе.

В Лондоне больше всего боялись формирования германо-советского устойчивого modus vivendi, тем более что в германском обществе в начале 20-х годов было распространено некое «русофильство», тяга к русской культуре. Но отношение к Советской России, исходящее из реалистического анализа возможностей отношений этих держав вне зависимости от идеологических различий, попытка выйти из международной изоляции у таких деятелей, как Ратенау, не имели ничего общего с тем, что сегодняшняя либеральная историография (Э. Нольте), а также ангажированная публицистика (У. Лакер) приписывают мифическому родству Гитлера и Сталина, основанному якобы на общем тоталитаризме, формы которого затем пришли к столкновению.

Э. Нольте, значительная книга которого «Европейская гражданская война. 1917–1945» как раз и открыла так называемый «спор об истории», доводит свою концепцию до апогея и интерпретирует международные отношения в межвоенный период, движение к войне как схватку двух идеологий, представляющих вызов гражданскому миру и обществу, а саму Вторую мировую войну не как продолжение извечных стремлений к территориальному и геополитическому господству и попытку нового передела постверсальского мира, а как начавшуюся Октябрьской революцией всеевропейскую гражданскую войну. Нольте называет пакт Гитлера-Сталина европейской прелюдией ко Второй мировой войне. Разбирая текст секретного протокола о разделе сфер влияния, Нольте обрушивается на пункт о Польше, в котором говорилось, что вопрос о желательности для интересов обоих государств независимого польского государства и о том, каковыми могли бы быть границы этого государства, может быть выяснен лишь в ходе будущего политического развития ситуации. Однако Польша не была невинной жертвой, как ее пытаются представить.