Наталия Нарочницкая - Россия и русские в мировой истории

• Название: Россия и русские в мировой истории
• Автор: Наталия Нарочницкая
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1132-5

Серьезный научный острополемический труд, посвященный судьбе России и Российского государства в потоке мировой и европейской истории. С религиозно-философских позиций автор предлагает свое видение проблемы как перманентный конфликт православной России с Западом. Взяв за отправной пункт анализа старый спор западников и славянофилов, автор вносит в этот спор новый плодотворный «горючий» материал. Книга дает обильную пищу для размышлений над такими актуальными сегодня вопросами, как основы самосознания русской нации, российского многонационального народа, место Российского государства в современном мировом сообществе и европейском геополитическом пространстве.

---

Что касается У. Лакера, то обладающий титулом «председателя Совета международных исследований вашингтонского Центра по изучению стратегических проблем международных отношений» ученый не предпринимает усилий для анализа внешнеполитических и геополитических целей ни СССР, ни Германии. У. Лакер считает, что у тоталитарных государств их нет, как не бывает у них внешней политики, поскольку «при тоталитарном режиме роль дипломатов сводится к роли курьеров и они не самые надежные источники для определения действительных намерений их хозяев…» Ни в нацистской Германии, ни в Советском Союзе министры иностранных дел не принадлежали к ближайшему окружению диктаторов. Молотов скорее подтверждение «правила», выведенного Лакером, — «верный подручный палача при Сталине», Фон Нейрат — «совершенный аутсайдер», а Розенберг и Риббентроп — «в лучшем случае пребывали на отдаленных орбитах гитлеровского окружения». Молотов, судя по архивным документам сессий Совета министров иностранных дел, блестяще представлял себе в цельной панораме взаимосвязь всех геополитических измерений и самых различных дипломатических ходов и был искушеннейшим дипломатом с яркой собственной манерой жесткого и прямолинейного переговорщика. Он обладал великолепным умением разгадывать истинные намерения оппонента, что и есть искусство дипломата, парировать оппонента обескураживающей и остроумной, грубоватой аргументацией, как и вести тщательно взвешенный обмен пешками. Записи его бесед с Бирнсом и Бевином — интереснейшее чтиво не только для историка.

Именно в либеральной системе, где, по конституции, внешняя политика — это прерогатива президента, правительства или парламента, министр иностранных дел часто не самостоятельная политическая фигура. «Есть основания полагать, — открывает якобы нечто особое, на деле же распространенное явление У. Лакер, — что Сталин нередко поступал как раз обратно тому, что советовали ему его дипломаты… а Гитлер считал Министерство иностранных дел совершенно бесполезным». Эти сентенции Лакер предлагает в той связи, что, оказывается, «изучение дипломатических документов того периода не представляет особого интереса». Дело в том, что дипломатические документы, доступ к которым в максимальной степени Лакеру открыт, не подтверждают ни одного из его тезисов, сформулированных во исполнение пропагандистского заказа на бульварных изданиях, статьях полусумасшедших русских, никогда не игравших роли в эмиграции, но представляемых им как ее рупор, и нацистской пропаганде, служившей лишь инструментом обработки масс. Несмотря на увертюру, вынужденный вывод Лакера звучит приговором его идеологической схеме: «По дипломатическим документам того времени невозможно распознать, что речь идет о первом в истории случае прямого столкновения тоталитарных режимов — национал-социализма и большевизма»[359]. Однако, даже если бы вместо СССР оставалась Россия, Гитлеру она точно так же бы мешала, ибо, как пишет Лакер, «в длительной перспективе столкнет вение было неизбежным вследствие гитлеровских планов экспансии в Восточной Европе». Что касается внешнеполитических ведомств то они заняты реальной политикой и в своих внутренних разрабоках не тратят времени на идеологические формулы. Так и в СССР, признает академик А. О. Чубарьян, отнюдь не поклонник тоталитаризма и внешней политики сталинского периода, однако слишком хорошо знакомый с архивами, МИД был наименее идеологизированным учреждением… и это было на протяжении всего периода холодной войны»[360].

Лакера все же объединяет с Киссинджером неприятие любых форм и перспектив германо-российского entente: Киссинджер обвиняет СССР в неприличной приверженности к Realpolitik, а Лакер в ней отказывает тоталитаризму. Киссинджер много сокрушается; а неуспехе Британии из-за того, что «установленный Версалем международный порядок требовал от Великобритании следовать исключительно правовым и моральным соображениям», и о том, что у «Сталина была стратегия, но не было принципов, а демократические страны защищали принципы, не разработав стратегии». Но и он вынужден заметить, что, «независимо от моральных соображений сдержанность Великобритании в вопросе независимости балтийских государств была истолкована параноидальным лидером в Москве как приглашение для Гитлера совершить нападение на Советский Союз, минуя Польшу». Сами британские политики, хотя и обеспокоенные, полагали действия Сталина естественно вытекающими как из исторических прав, так и из обстоятельств. «Меньше всего я хотел бы защищать действия советского правительства в тот самый момент, когда он их предпринимает, комментировал лорд Галифакс советско-германский договор в палате лордов 4 октября 1939 г., — но будет справедливым напомнить две вещи: «во-первых, советское правительство никогда не предприняло бы такие действия, если бы германское правительство не начало и не показало пример, вторгнувшись в Польшу без объявления войны; во-вторых, следует напомнить, что действия советского правительства заключались в перенесении границы по существу до той линии, которая была рекомендована во времй Версальской конференции лордом Керзоном. Я не собираюсь защищать действия советского правительства или другого какого-либо правительства, кроме своего собственного. Я только привожу исторические факты и полагаю, что они неоспоримы»[361]. 10 октября такую же оценку в палате общин дал У. Черчилль.

Разговоры о верности Версалю после упомянутой конференции в Стрезе неуместны, как и ссылки на моральные принципы Великобритании после аншлюса или Мюнхена, к тому же западные державы сами имели нормальные и весьма активные дипломатические отношения с Гитлером, вели с ним переговоры о заключении договоров. Но Киссинджеру нужна апелляция к принципам, чтобы противопоставить их «торгу на сталинском базаре». Больше всего Киссинджера возмущает то, что Сталин «не видел нужды маскировать эти свои геостратегические маневры каким-либо оправданием, кроме потребностей безопасности Советского Союза»[362].

Любой modus vivendi Германии и России, разумеется, имевший объективный предел, тем не менее всегда был «кошмаром» для англосаксонских интересов на протяжении всей истории. Когда англофранцузская Европа пыталась вытеснить Россию с Черного моря, все попытки блистательного канцлера Горчакова добиться от этих держав согласия на отмену так называемой «нейтрализации» Черного моря, условий Парижского мира, были тщетны. Только взаимопонимание с Пруссией, согласившейся на отмену этих условий в обмен на поддержку России в деле объединения Германии под прусской эгидой, принесло России восстановление ее позиций. Впрочем, Горчаков не слишком уповал на благодарность Пруссии, памятуя, как однажды «Австрия удивила мир своей неблагодарностью». В XX веке заключение договора Рапалло вызвало шок в Англии, политика которой в течение последующих 20 лет взращивала Гитлера и толкала его против СССР.

Но и после Второй мировой войны именно англосаксонские страны были заинтересованы в консервации «германского реваншизма», вовсе не собираясь предпринимать ревизию линии ОдерНейсе, провокационно подвергнутую ими косвенному сомнению в штутгартской речи Бирнса в 1946 году. В 50–60-е годы США снисходительно смотрели на активизацию нацистских деятелей, даже военных преступников, и не считали это отклонением от «моральных принципов», которые якобы пронизывают американскую внешнюю политику и идеологию после Вильсона. На рубеже 60–70-х годов, когда «новая восточная политика» ФРГ освободилась от бесплодных и парализующих установок, сковывавших ее самостоятельность, в США и Великобритании с беспокойством опять говорили о «духе Рапалло» и даже требовали остановить «безумный бег Вилли Брандта в Москву»[363].

Идеология либерального универсализма и англосаксонские интересы диктовали после Первой мировой войны консолидацию совокупного Запада, но этому процессу помешала Германия свои дерзким желанием реванша, далеко превышавшего потери. Восптателями Гитлера стали англосаксонские лидеры Антанты, в отсутствие России на Парижской мирной конференции устроившие над Mitteleuropa, навязавшие Версальскую систему, а также веймарская интеллигенция, глумившаяся над немецкой историей. Прометеевский «сумрачный германский гений», уже оторвавшийся облагораживающей готической католическо-христианской почвы родил в специфических условиях версальского унижения свой уродливый плод в виде германского нацизма. Его глубинной религиозно-философской основой было наступление язычества на христианств но этот импульс соединил варварский «эрос войны» с извечны побуждением к безудержному расширению западной цивилизации времен крестовых походов и конкисты. Началась новая война, мешающий мондиалистским силам, гитлеризм был направлен на СССР, противодействие которому становится главной геополитичской константой западной мировой стратегии во второй половине XX века.