Коллектив авторов - Русская философия смерти. Антология

• Название: Русская философия смерти. Антология
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Философия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-98712-152-8

Предлагаемое издание представляет собой первую попытку антологии отечественной мысли о смерти и охватывает три века. В книгу вошли наиболее яркие тексты, принадлежащие перу как философов, так и литераторов-публицистов. Среди них М. М. Щербатов, епископ Игнатий (Д. А. Брянчанинов), В. С. Соловьев, В. В. Розанов, Е. Н. Трубецкой, М. М. Бахтин, И. А. Ильин и многие другие. В сопровождающих издание статье и комментариях раскрывается история отечественных интуиций о смерти и бессмертии на фоне главных проблем своего времени.

---

А посему не смею я сим философам имя мудрых, по крайней мере, в сем случае дать. Ибо окроме, что несообразная такая система никакой мудрости не показует, но, напротиву того, и есть вредна всякому обществу людей, ибо тщетно строгие законы будут чинить преграды преступлениям, никогда не могут их совсем истребить, ибо законы управляют единую внешность людей, а бессмертие души и уверение награждений и наказаний ее по смерти управляют самою внутренностью человека.

К. Истинно удивляюсь я, государь мой, как в прочем являющиеся люди разумные могут ниспровергать бессмертие души?

Х. Не верьте им, государь мой, – они сие по внешности токмо творят, но в самом деле они чувствуют, что утверждения их несправедливы.

К. Как, государь мой, и чем вы можете сие доказать?

Х. Самым их ежедневным поступком.

К. Каким?

Х. Все те, которые бессмертие души отвергают, не меньше нас являются попечителями сохранить имя свое и по смерти своей, а самое сие и не доказует ли, что непреоборимое чувство души их о своем бессмертии, против воли их, в них пребывает, и самы те, названные философами, которые я именовал, сочиняя книги во изъявление своих мыслей, полагали тщание свое их исправлять, и надписывая имена свои, не точно ли свидетельствуют, что они бессмертия желают и что душа их ощущение сие имеет; ибо без того, зачем бы и желать имя свое потомству преложить? Ибо к чему пользует исчезшему пару память, что он был?

<…>

Желание их соделать себе бессмертие подлинно является показывать их беспристрастие, да я никогда и не думал, чтобы какое пристрастие в их учении было, но худая логика, затмившая их разум, сквозь который, яко сквозь густую тучу, проникают лучи истины чувствованием самой души их, желающей бессмертия, ибо, в самом деле, есть ли что ни есть противуречительнее: чрез несколько часов окончится жизнь тела моего, с ним вместе исчезнет душа моя, и я буду ничто иль в нечувствительное вещество претворюсь, а однако жить хочу несчетные годы? <…>

К. По сим вашим словам я истинно удивляюсь: как толь ощутительные истины не проникнут в сердце отвергающих толь полезное и святое мнение!

Х. Еще удивительнее вам покажется, ежели мы обратим взор свой на небеса и на все творение; когда воззрим на сие неизмеримое пространство, идеже толпы громадных тел толь странно обращаются в предписанном им пути, пресекая окружные свои течения и никогда не сталкиваясь между собой; на благоподательные лучи солнца, оживляющие всю тварь. На взаимственный свет лунный, дающий светлость во время мрака ночного, на течение и полезность вод, на населяющих разных животных вселенную, имеющих каждого нужные члены для снискания себе пищи, на растения древес, былей и трав, производящие семена; и когда, яко восхищены удивлением, вместе с псаломником возопием: «Вся премудростью сотворил еси», и паки «небеса поведают славу Божию», ибо в самом деле, видя толикое устройство природы, не все ли нам возвещает, что есть Высшее Естество, сотворившее непонятною премудростью все видимое и невидимое нами; а сие естество есть Бог. Сие первое заключение и ведет нас, купно с познанием, уразуметь, что Он есть во всем совершен, а потому благ и правосуден.

Теперь от сего начала следует наше заключение относительно к человеку. Мы видим его одаренного премудростию, единого из животных, могущего собственным своим рассудком достигать до познания Божества, открывшего множество тайностей природы, составившего общества и законы, по коим жить ему подобает; но тогда же видим его рождающегося слабого, безоружного. Открывши первый раз очи свои на свет, воплем первые знаки жизни изъявляет, в слабости и болезнях препровождает свое младенчество, во изучении – младость, в трудах – совершенные леты, а наконец в болезнях и в ослаблении паки до конца жизни своей достигает. Колико в течение жизни его он должен претерпеть? Болезни его отягощают, премена времян, делая чувствительность его телу, наводит ему беспокойство, недостатки снедают его внутреннюю, власть сильнейших его терзает; одним словом, нет возможности выдумать таких зол, коим бы каждый человек не подвергнут был. Между сими еще должно учинить разделение; единые, которые возложа надежду свою на Вышнего, по правилам добродетели направляют все стопы жизни своей, и сих есть меньше, и они же наиболее других претерпевают разные несчастия; напротиву того, бо́льшая часть других, жертвуя все хотению своему, из страстей своих оставляют себе кумира, которому единому тщатся угодить; оттуда происходят неправосудия, грабежи, злобы, мщения, убивства и прочее. Стенят несчастные, разорены от злобы и мщения, трепещут бессильные, кровь безвинных ручьями льется, и несчастные вдовы и лишенные родителей своих младенцы, спознав прежде действия несчастий, нежели имя свое изрещи могут, злосчастный век свой начинают. Однако видимый суд Божий их не постигает, и продолжение часов таких жизни есть продолжение их преступлений и соплетение несчастий народных. Так разве нет правосудия Божия? Так разве без всякого попечения Творец оставляет свои твари? И не таковое ли обращение света подало причину к таковым мнениям некоим суемудрым? Но несть сего. Трепещу, что, побужден самою причиною, дерзнул слова сии изрещи. Бог есть совершен, а потому благ и правосуден. Благостью своею он нас никогда не оставляет; питает нас щедростью своею и милосердием утешает. Правосудие Его есть, но не такое, какое мы хотим по бренным нашим чувствиям установить. Не машины Он, но разумных тварей сотворил, а потому и дал нам свободу последовать или нет Его Святому Закону, да не от рабов, но от вольных востребует слово в делах их, предоставляя же себе учинить благим вечные воздаяния и злым наказания, соразмерные по деяниям их, яко бессмертен есть. А посему и ясно есть, что видение наше нам всесильного и премудрого Создателя представляет, а уверение о Его естестве уверяет нас о Его совершенствах; совершенства же Его изъявляют нам о Его правосудии, а правосудие, в рассуждении светского обращения, – награждение и наказание, следственно, и бессмертие души. И тако не можно сие отвергнуть, не отвергнув и естествование Божие или, по крайней мере, Его правосудие и, следственно, Его совершенства, что есть совершенно безумно.

К. Я истинно, государь мой, удивляюся, с какою силою и ясностью текут ваши доказательства. Глас ваш, произношение и самый вид показует, коль истинами сими душа ваша тронута.

Х. Можно бы, государь мой, приписать сие к моему теперешнему состоянию; оно есть то, в каком многие и не верившие в раскаяние приходят. Но я могу вас уверить, что мысли сии всегда в сердце моем находились, и что я со всем усердием привязан к той вере, в которой рожден и воспитан, не по единой привычке, но утвердил предания, учиненные мне от родителей моих и от церкви, в ней же родился, немалыми размышлениями и изысканиями. <…> Употребил я для изыскания истории нашего Спасителя и Его, равно и предложенных учениками Его нам, догмат, образ судебный.

К. Как сие?

Х. Не правда ли, государь мой, что в судебном обряде требуется: 1-е, чтоб дело было вероятное, и какие были к нему приготовления; 2-е, как оно было исполнено; 3-е, чтобы были не подозрительные свидетели всему сему.

К. Так расположенные доказательства меня истинно удивляют, и я, конечно, любопытен их услышать.

Х. Я к тому и приступаю. Первое, коль дело искупления рода человеческого, воплощение Сына Божия и Его страдания превосходят все понятия разума человеческого, а потому являлося бы невероятно, но строение Божие тако сие расположило, что и самый простой человек, который восхочет токмо размыслить с некоим знанием, всю нужную вероятность в сем обрящет. Тем Священное Писание Ветхого Завета есть книга древнейшая, каковая нам доныне известна на свете. Что она по большей части Боговдохновением писана, то самый ее слог, простота и беспристрастие доказует. Сия книга, долго сокрытая у единого токмо народа, прежде Рождества Христова была уже переведена на общайший тогда ученый язык, то есть на греческий, и находилася уже не токмо в руках в немалом числе рассеянных по разным странам иудеев, но и у самых язычников; а потому уже всем известна учинилася. А сия книга как и в писаниях Моисеевых, так и в пророках содержит в себе обещания и пророчества пришествия Мессии, описует Его низкость, изъявляет чудеса, предвещает неверие иудеев, страдание Спасителя, Его Воскресение и славу. А дабы самое сие еще вероятнее учинить, примешаны тут и другие пророчества, как о Иудее, так и Сирии и Египте, которые толь точно уже собылись, что противники веры нашей не могли иного сказать, как суемудренно и противно всей истине содержали, что они после исполнения были писаны; яко сие учинил Порфирий15. Сии книги находятся в руках у наших злейших противников, тех, кои содеяши преступление распять Иисуса Христа; сии книги, толь ими почтенные, что даже они описывают число строк и литер, находящихся в них, свидетельствует противу них, что ожидаемый Мессия уже пришел и исполнил все. Самое их расточение по лицу земли, где беспрестанно продолжающимся чудом ненавидимы от всех, гонимы и, живущие среди других народов, с ними не смешались, а живут между других с книгами своими и суть проповедники сей великой истины, что Христу надлежало прийти, и что Он уже пришел. Довольны ли вы сами предупредительными доказательствами?