Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

• Название: Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.
• Автор: Борис Каминский
• Жанр: Научная Фантастика

Главы 1...26. Добавлена целиком Гл 26 Прощание, печаль и вновь Питер. Обновление от 28.12.2015г. Всех с наступающим Новым Годом!!!

---

- Мария Федоровна, - отворив дверь кабинета, кликнул он горничную, - когда гостей потчевать будем?

- Александр Степанович, я к вам уже три раза заглядывала. Все давно готово.

- Странно,- профессор как бы извиняясь, пожал плечами.

Переселенцам ничего не оставалось, кроме как согласиться. Таков был закон русского хлебосольства - приезжих следовало и накормить, и спать уложить. Что до привычек гостей, так о них в таких случаях не вспоминали.

***

Перед сном друзья отпросились у гостеприимного хозяина прогуляться.

Улица Песочная едва освещалась редко стоящими газовыми фонарями, а дневной ветер с залива сменился предвестником антициклона - легким ветром с Ледовитого океана. Заметно подморозило.

- Ты знаешь, мне так не по себе сегодня, - начал Мишенин.

Борис, помня, каким Ильич был во время переговоров, не торопил товарища.

- Я не знаю, как начать ... тут две проблемы сразу, - сбиваясь, продолжил Мишенин. - Я сегодня на своей шкуре ощутил такое презрение, что мне стало страшно! И вот еще. Скажи, ты сегодня не ощущал себя клоуном, что перед умным человеком ломает комедию?

- О куда тебя потянуло! Ильич, ты помнишь наши баталии о вмешательстве в историю? Дима тогда сказал, что мы заурядности. Так это же во всем. Возьмем, к примеру, меня. Ну, руководил я кое-какими проектами, даже до миллиона долларов доходило. И что? А ничего! Деньги не мои, да и знания ... чуть что, сразу бежал в Московский энергетический институт. Теперь ты, Ильич. Аналогия полная. Кандидат наук, а получал гроши. Я выезжал за счет организаторских, ты за счет чуть-чуть лучших знаний, а в целом мы - 'так себе'. Эх, Ильич. Разве не ясно, что родись мы в этом времени, так и была бы нам грош цена.

- Ясно-то, ясно, но так хотелось спасти Россию, стать сильным и дарить.

- Ну, в этом нет ничего нового. Это так легко. Вот только боятся люди данайцев. Не хотят они получать дары, хоть тресни. А что тебя так разволновала реакция Попова на полицаев?

- Тут такое дело...- Ильич на мгновенье примолк, сжался, как перед прыжком в ледяную воду.

- Я недавно Ивану Филипповичу обронил, что Николай второй воспитанный и незлобивый человек, а он на меня так странно глянул и ответил, что, мол, да, воспитанный и просвещенный монарх, сам же перестал на меня смотреть.

Мишенин замер, вспоминая, какую он ощутил к себе холодность со стороны Усагина.

Борис! - в голосе Мишенина прозвучали истеричные нотки. - Он, прощаясь, не подал мне руки! Я же видел, он специально взял промасленную деталь своего насоса и говорит: извините, руки грязные, а сам в сторону смотрит. А сегодня Попов нас открыто презирал.

Мишенин горестно взмахнул рукой, будто пытаясь защититься.

- Ты не думай, я все понимаю. Монархии себя изжили, они неповоротливы и потому уступают место буржуазным республикам, но дома я даже представить себе не мог, как здесь все это выглядит. В этом есть что-то противоестественное

Борис, вслушиваясь в интонации, догадался, что под 'противоестественным' Ильич подразумевал реакцию общества. Федотову было любопытно наблюдать, как по мере вживания в этот мир меняются представления Ильича. Появились первые более-менее трезвые оценки, но и старые догмы сидели крепко.

- Владимир Ильич, а ты читал 'Красное колесо'?

- Ну конечно, каждый интеллигентный человек читал Солженицына, - в голосе отчетливо прозвучала надменность.

- А ты попытайся восстановить в памяти написанное.

- Борис Степанович, но он же ненавидел коммунистов! - опешил Мишенин.

- Так и отлично! Тебе, возможно, покажется странным услышать от меня, но я действительно считаю, что Александр Исаевич ни полслова не солгал. Он с исключительной точностью описал реакцию российского общества на эту действительность и на батюшку-царя. Что касательно стенаний великого писателя земли русской, так это у него от гангрены ума.

- Не любишь ты его.

Было непонятно, кого Мишенин имеет в виду - царя или Солженицына.

- Так за что же любить дурашку? Ты скажи, кто теперь читает этого великого 'пейсателя'? Вот то-то же. Пустышкой оказался.

- Так почему его читали раньше? - тут же взъершился Доцент.

- Почему, почему. Ты, Ильич, сам думай, только без дури. Заодно догадаешься, отчего такие великие плодились, как глисты у шелудивого пса.

Оба замолчали, размышляя каждый о своем. Мишенин продолжал мысленно спорить с Борисом, а Федотов думал об удивительной схожести реакций здешнего общества и общества их века.

Борис, будто споткнувшись, замер.

- Ильич! Есть мысль! Настоящая! - воскликнул с подъемом Федотов.

Повернувшись к математику, повторяясь и в скороговорке путая слова, он продолжил:

- Ильич, ты же умный человек. Ты на бумаге отрази все, к чему призывала интеллигенция в СССР и здешняя? Вовка, это же уникальный шанс! Мы же знаем, что было у нас, а сейчас видим, что происходит здесь. Черт побери, ты представь себе! Мы запишем все, к чему призывали наши демократы и тутошние. Потом мы запишем, что произошло здесь и что происходило у нас. Вова, самое главное, в таком случае не останется тумана ангажированных историков. В итоге получим реальное исторические исследование. Вова, да ведь на этом основании можно будет выявить сходства и различия психотипа нашего и здешнего демократов!

Борис весь был в предвкушении предстоящего открытия. Никаких выводов еще не было и в помине, но Федотов в мгновение ока осознал всю схожесть демократов всех времен и народов. Безусловно, этому способствовали контакты с местной либерально настроенной интеллигенцией. Исподволь накапливающиеся наблюдения вдруг выплеснулись в простое и очевидное: местные социалисты тождественны тем, кто во времена Федотова гордо называл себя демократами.

Ему привиделось, как он срамит своих друзей, отстаивавших демократические идеалы. Он увидел, как подносит к носу своего старинного 'заклятого' друга Лукича бумажки с выводами. Показывает, как тот похож на тех, кого только что поносил с яростной ненавистью. Ему привиделось, как его Лукич сдувается, опускает голову. Лукичу становится стыдно.

В сознании вихрем мелькнула набившая оскомину формула о единстве и борьбе противоположностей. Вспомнилось, что предают только свои.

На душе от этого стало кисло.

Борис точно так же мгновенно осознал, что ничего не переменится. Лукич так же будут тарахтеть о бесчеловечности коммунистического режима, лелея только свою жизнь неудачника.

Память услужливо выбросила на поверхность:

Спите себе, братцы, все вернется вновь,

Все должно в природе повториться.

И слова, и пули, и любовь, и кровь,

Времени не будет помириться.

От осознания бессмысленности всего сущего повеяло могильным холодком. Холодок тут же отступил, уступив место осознанию собственной правоты. Мелькнула мстительная мыслишка:

'А вот на тебе, Вова, сучара демократическая, я точно отыграюсь. Сам напишешь и сам увидишь себя в здешних либерастах'.

Все эти мысли заняли в сознании Федотова не более секунды. Ильич даже не заметил паузы.

- Охренеть можно! - вновь с экспрессией продолжил Федотов. - Да ведь и касательно сторонников державы надо так же все описать. Державы здешней и нашей.

Федотов удивлялся, как же он раньше не допендрил до такой простой мысли.

От встречи с Питером, от того, как прошел сегодняшний день, от предстоящих эпохальных открытий настроение вновь поднялось.

- Ильич, есть еще одна шикарная мысль!

После этой фразы Доцент похолодел. Он давно заметил, что в таком состоянии Федотов буквально фонтанирует 'гениальными' идеями, от которых нормальным людям лучше держаться подальше.

- Ильич. Мы встретимся с Колчаком! - сказал, как пригвоздил Федотов.

- ... с Александром Васильевичем Колчаком?

Мишенин растерялся. Ему представился просторный зал. Светлые окна до половины закрыты ниспадающими волнами ламбрекена. Он сообщает верховному правителю множество идей. Тот их слушает, но отчего-то не понимает. Одновременно в памяти всплыло искаженное злобой лицо сутенера, волокущего за волосы проститутку. Эту картину тут же заслонил печальный взгляд Настасьи.

От такого сумбура у Ильича невольно вырвалось:

- Борис, но что мы ему скажем? Он же еще мальчишка.

Икоса поглядывая на Мишенина, Борис на всю улицу громко продекламировал:

Мы глазик выколем,

Другой останется,

Будет знать буржуй,

Кому кланяться.

- Во как!

Федотов от души хлопнул по плечу обалдевшего Доцента.

- Да ты, Доцент, не расстраивайся, мы ему жизнь сохраним. Одноглазых правителей современная история не знает!

- Да ну тебя. Старый, а все в игрушки играешь. Товарищ майор, - добавил в конце Мишенин, как бы отдавая должное розыгрышу.

- Эх, Вова, хорошо-то как!

Борис, раскинув руки, загляделся на Млечный путь. Ильич невольно поддался хлещущей из Федотова первобытной радости бытия.

- А знаешь, Ильич,- все еще глядя в небо, произнес Федотов, - давай, действительно, встретимся с Колчаком. Ему же сейчас, наверное, и тридцати нет. Действительно, мальчишка. Просто посмотрим, кто он на самом деле, да и все тут.