Александр Гриценко - Антропология революции

• Название: Антропология революции
• Автор: Александр Гриценко
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-694-5

В эту книгу вошли статьи, написанные на основе докладов, которые были представлены на конференции «„Революция, данная нам в ощущениях“: антропологические аспекты социальных и культурных трансформаций», организованной редакцией журнала «Новое литературное обозрение» и прошедшей в Москве 27–29 марта 2008 года. Участники сборника не представляют общего направления в науке и осуществляют свои исследования в рамках разных дисциплин — философии, истории культуры, литературоведения, искусствоведения, политической истории, политологии и др. Тем не менее их работы, как нам представляется, могут быть рассмотрены с точки зрения некоторых общих методологических ориентиров. Радикальные трансформации, объединяемые под именем революции (политические, научные, эстетические, сексуальные…), исследуются в этой книге как взаимодействие субъектов, активно участвующих в этих событиях, сопротивляющихся или пассивно принимающих новые «правила игры».

---

Песня «Бублички» — авторская: «Первоначальный текст песни из 10 строф написан одесским поэтом Яковом Ядовым (настоящее имя — Яков Давыдов. — М. Р.) по просьбе куплетиста Григория Красавина на открытие сезона одесского Театра миниатюр на Ланжероновской улице. По воспоминаниям Красавина, это произошло в 1926 году. Ядов сочинил текст за 30 минут. Мелодия была заимствована Красавиным у приглянувшегося ему популярного фокстрота. В разных источниках автор мелодии указывается как „Г. Богомазов“ или „С. Богомазов“, однако есть мнение, что это был заграничный фокстрот»[638].

«Гастрономический аспект» постоянно косвенно (как в данном случае) или прямо возникает в самых разных текстах анализируемого жанра. Некоторые из его героев, не утерявшие видимой связи с фольклорными сказочными персонажами вроде Колобка, попав волею (пост)фольклорных сюжетов на улицы революционного города, постоянно рискуют быть не только побитыми или расстрелянными, но даже и съеденными, как «Цыпленок жареный», отождествляющийся с законопослушным, но все равно репрессированным гражданином.

Таким образом, комплекс мотивов, связанных с насилием, остается едва ли не центральными в репертуаре песен, ставших после революции действительно популярными.

Черты нового героя, олицетворяющего собой «музыку революционной улицы», — веселый цинизм, криминальная агрессия и неминуемый удел жертвы — в совокупности образуют довольно точный портрет времени. Художественные прогнозы его идеологов сбылись «с точностью до наоборот»: сравнение Бухариным новой цивилизации с бетховенской симфонией, а старой — с «собачьим вальсом» опровергла музыка революционной улицы. Композиторским ухом вслушивавшийся в ее звучания В. Дешевов с восторгом записал:

Дарила ли когда-нибудь жизнь человечеству столь щедро, с головокружительным темпом свой производственный план? Какое многообразие воплощений и исключительная щедрость. От «Яблочка» до Сигети, Сеговия, Мило и Вьенера включительно. <…> Можно завидовать самим себе, что живешь в наши дни. <…> Началось с «Яблочка»; в 1919 году впервые услышал эту универсальную формулу (и пели ее до зубов увешанные патронными лентами, бомбами, гранатами и кобурами озверелые лица), был потрясен скрытой силой мрака и стихийной дерзостью. В тифозном вагоне с грудой мертвых тел на площадке, гнусаво пощелкивая «семячки», пели песню «Буржуйчик — ша» — вот родоначалие шпаны. <…> Уличный мелос волновал меня, и чтобы избавиться от этого напряжения, в котором я ощущал стихийность Октябрьских дней, я жадно и запойно слушал и воплощал в разнообразных образах и красках революционный мелос, пользуясь техническими приемами как академическими, так и вновь творимыми. И вот добился: в Мариинском театре открыто и честно звучало «Яблочко» — здорово — вполне удовлетворен, да еще с каким оркестром. О, Направник![639]

Таким образом, место бетховенских симфоний не только в сознании современников, но и в концертных залах стали оспаривать «Яблочко» и другие недавно обретенные уличные, «низовые» лейтмотивы революции. Их с любопытством энтомолога регистрирует в своем дневнике еще не переехавший окончательно в советскую Россию С. Прокофьев, наблюдающий из окна гостиницы первомайский парад 1933 года:

В пять утра приехали танки. В девять пробовал выйти на площадь, но везде кордоны, трудно передвигаться, еле попал обратно в отель. Очень эффектно летели аэропланы… Танки тоже шли с дрожанием стекол, но, говорят, один остановился прямо против трибун и ни вперед, ни назад. Самое интересное: шествие демонстраций <…>. Море знамен и плакатов, преимущественно красные. Бесконечное множество оркестров, которые играли то маршик, то что-то веселое, то «Маруся отравилась»[640].

Почти наверняка среди этих веселых мотивов звучала и песня «Кирпичики» — «одна из известнейших не только в 1920-е годы, но и позднее», которая, по мнению исследователя, «по количеству подражаний, перепевов и переделок не знает себе равных в советском городском фольклоре»[641]. По жестокой иронии судьбы эта песня про «светлый путь» советской «фабричной девчонки» написана на мотив дореволюционного вальса С. Бейлезона «Две собачки»[642].

ПОСТРЕВОЛЮЦИОННАЯ АДАПТАЦИЯ

Николай Митрохин Революция как семейная история: из интервью и мемуаров работников аппарата ЦК КПСС 1960–1980-х годов

Когда меня брали на работу в ЦК, никого не интересовало, чем занимались мои родители до 1917 года, был ли кто репрессирован в 37-м, находился ли в плену или на оккупированной территории и т. д. Анкета, которую я заполнил, ничем не отличалась от той, которая нужна была для поступления в ЖЭК (домоуправление). Это был разительный контраст по сравнению с анкетами, которые заполняли мои родители. Цековская анкета была действительно предельно лаконична и проста, но все, что хотели знать об «абитуриенте», знали.

Наиль Биккенин, сотрудник отдела пропаганды ЦК КПСС в 1966–1987 гг.[643]

О ДОСТОВЕРНОСТИ ИНТЕРВЬЮ И ОБЩИХ ХАРАКТЕРИСТИКАХ АНАЛИЗИРУЕМОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ГРУППЫ

С 2006 года мною проводится исследование такой социальной группы, как работники аппарата ЦК КПСС 1960–1985 годов. Основой этого исследования стали устные интервью с бывшими работниками аппарата, а также опубликованные ими (но при этом зачастую доступные лишь узкому кругу друзей и бывших коллег автора) мемуары[644].

Одной из задач исследования стала попытка реконструкции социального и образовательного бэкграунда работников аппарата ЦК КПСС. Анализ именно этой социальной группы как единого массива ранее не предпринимался (за исключением работы Михаила Восленского)[645], но вообще подобные исследования (в жанре, именуемом просопография) — не редкость.

Основой исследования, как было сказано выше, стали устные интервью. Обычно с информантом проводится серия встреч (три или четыре) продолжительностью в среднем по два часа, на которых в свободной форме обсуждается круг вопросов, интересующих исследователя. Собранные интервью расшифровываются и прорабатываются на предмет уточнения предоставленной информации и постановки новых вопросов — после этого встречи возобновляются. Каждый информант достаточно подробно опрашивается о положении его семьи в дореволюционном и послереволюционном обществе, ее образовательном уровне, отношении близких родственников к революции и сталинским репрессиям.

Подобную информацию практически невозможно получить на основе архивных данных, и в первую очередь «личных дел», даже если бы они были доступны. Во-первых, сохранившаяся биографическая информация не дает ответа на важные для исследователя вопросы о реальном влиянии тех или иных факторов биографии на судьбу будущего работника аппарата ЦК КПСС. Например, в какой семье реально вырос мальчик, если в анкете указано, что он происходит из крестьян: действительно ли из семьи земледельцев или это сын крестьянина, ставшего через десять лет после его рождения первым секретарем райкома? Или наоборот: его отец был алкоголиком, а роль воспитателей выполняли семья дореволюционного банковского служащего, пригревшая попавшего в город деревенского мальчика, и старшая сестра, бывшая замужем за офицером?[646]

Во-вторых, вполне естественен вопрос о достоверности и полноте представленных в официальной биографии сведений. Родился ли мальчик просто в семье служащих, как указано в анкете? Или был внуком профессионального священнослужителя и сыном человека, окончившего вначале духовную семинарию и уже после революции — светское учебное заведение (что и давало ему основание учитываться в анкетах в качестве служащего)?[647]

Вопрос о достоверности представленных сведений — в связи со специфическим контингентом опрашиваемых — вполне естественен и в отношении устных интервью и публикуемых мемуаров. Нередко приходится встречаться с утверждениями, что и в этом случае человек может «написать себе любую биографию». Однако имеющийся опыт показывает, что достоверность представляемых сведений в интервью, взятых в 2000-е годы, и мемуарах, опубликованных после 1991 года, достаточно высока. Отдельный вопрос — фигуры умолчания, родственники или события, «не вспоминаемые» по тем или иным причинам. Но выяснение этих подробностей при интервьюировании, как правило, зависит от самого интервьюера. Случаев же прямой лжи о фактах своей биографии или фальсификации родственных связей мною зафиксировано не было. Вместе с тем имелось достаточно возможностей косвенной проверки предоставляемой информации — возвращение к этой же теме в последующих интервью для «расширения» прежде вскользь упоминаемых сюжетов, совместный просмотр семейных фотоальбомов и других типов документов из личных архивов интервьюируемых, проверка вероятности участия упомянутых в интервью заметных исторических персонажей в приписываемых им событиях и т. п. При подготовке этой работы к публикации сведения из приводимых в тексте цитат из интервью и мемуаров были проверены. Хотя не обо всех упомянутых в этих источниках персонажах можно было найти дополнительную информацию, не все события можно было однозначно подтвердить, а респонденты нередко допускали фактические ошибки (не слишком, впрочем, менявшие общую картину), итоги проверки оказались весьма обнадеживающими. И достоверность сообщаемых информантами сведений можно оценить как высокую.