Федор Кудрявцев - Повесть о моей жизни

• Название: Повесть о моей жизни
• Автор: Федор Кудрявцев
• Издательство: Союз писателей Санкт-Петербурга, Журнал «Звезда»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7439-0202-6

Начало XX века. Федя Кудрявцев, крестьянский мальчик из Ярославской губернии, отправлен в Питер «в люди». Там он в полной мере испытывает участь чеховского Ваньки Жукова. Но затем судьба его меняется. Его берут буфетным мальчиком в Европейскую гостиницу. Весной 1914 года он вместе с другом старшего брата, австрийцем Францем Лерлом, тоже служащим гостиницы, оказывается в Карлсбаде, знаменитом европейском городе-курорте. Тут его и застает начало Первой мировой войны. И почти сразу Федя становится военнопленным. Судьба перемещает его из одного города Австро-Венгерской империи в другой, бросает из одной тюрьмы в другую. Именно в заключении крестьянский мальчик из Ярославской губернии начинает познавать мир, здесь, вдалеке от родины, он проходит свои «университеты»… Только в 1918 году ему с товарищами удается бежать из плена, и он снова попадает на родину, — только теперь это уже совсем другая страна…

Книга подготовлена к печати ООО «Журнал „Звезда“» (16+).

---

Через минуту в наш дом явилась разгневанная мать Митьки — Попиха. Захлебываясь от волнения слюной, она стала требовать, чтобы отец примерно наказал меня. Но отец был в хорошем настроении и только поругал меня, а стегать не стал, сославшись на Пасху и на то, что он никогда не жалуется, когда его детей обижают другие дети. Попиха ушла от нас недовольная, грозясь расправиться со мной по-своему. Я ей поверил и стал опасаться ходить мимо Митькиного дома, хотя с Митькой и помирился уже на другой день. Но Митькин отец, старик Никифор, мне все же отомстил за разорванную рубаху.

Было уже лето, когда в один день наш теленок, которого я должен был загнать в свой двор, вдруг повернул к дому Попковых и подбежал к крыльцу. В этот момент из-за угла вышел дядя Никифор с охапкой дров в руках. Увидя меня, он бросил на землю дрова и схватил одно круглое тонкое полено. Видя это, я бросился бежать прочь, но полено догнало меня и стукнуло по спине. Теленок тоже получил от сердитого старика пару ударов и быстро подбежал к своему двору. К счастью, удар по моей спине поленом был не очень сильный и не повредил мне позвоночник.

А вот с моим маленьким братом Леней случилась беда. Оставшись без матери под присмотром таких нянек, как я и шестилетняя Саня, он где-то ушиб себе спинку, и у него стал расти на спине и на груди горб и появились мучительные боли, на которые он все время жаловался и тем очень докучал нам, своим нянькам.

Наш отец около двух лет переживал очень трудное время. У сестрички Маши родился ребенок, она собралась уехать к мужу в Питер. Женщины, которых отец нанимал на время самых тяжелых работ, не были надежными хозяйками дома, и отец женился. Таким образом, в нашу семью пришла мачеха Анна Григорьевна. Это была некрасивая старая дева, но наш отец был лет на двадцать старше ее. Мачеха была небольшого роста, с нескладной фигурой и короткими ногами. У нее был вспыльчивый характер и резкий крикливый голос, особенно когда она сердилась — тогда она кричала такие грубые ругательные слова, каких мы никогда не слышали от родной матери.

Конечно, нашему вдовому отцу трудно было найти себе новую жену, имея на руках трех малолетних детей, но я не сомневаюсь, что он искал не только работящую хозяйку, но и хотел, чтобы она была с детьми ласкова и нас не обижала. И я помню, как я, Саня и Леня ласкались к этой женщине, называя ее мамой, и старались ее полюбить. Она тоже первое время нас не обижала и спокойно и ловко управлялась со своими делами: готовила еду, пекла хлеб, стирала и работала в поле.

Так прошло около года, и вот в одну зимнюю ночь наш маленький Леня умер. После его похорон я долго тосковал о нем. Мне стали вспоминаться те мелкие обиды, которые я причинял ему больному, и мне становилось так горько и больно, что я не мог удержаться от слез и начинал плакать даже на уроке.

— Ты чего, Федюшка? — удивлялась учительница Александра Александровна.

— Мне жалко Леню, я его обижал.

— Ну, теперь ты его не сможешь больше обижать, — успокаивала меня учительница, — но у тебя еще есть маленькая сестра Саня, не обижай ее.

Я обещал не обижать, но иногда забывал об этом.

В третий класс нас перешло всего шесть мальчиков. Остальные мальчики и девочки перестали ходить в школу после первого и второго классов, потому что их темные родители считали, что их детям грамота не нужна.

В том году к нам приехал новый учитель Николай Александрович, совсем еще молодой веселый человек. Он не ругал нас за баловство и иногда сам баловался с нами. Помню, один раз весной, когда снегу уже не было и лед на реке и в ручье, что за школой, уже растаял, но вода была еще очень холодная, учитель повел нас к ручью. Возле глубокого места он велел нам всем раздеться. Мы разделись и задрожали от холода, а когда попробовали воду, не только задрожали, а даже посинели, так она была холодна.

— А ну, прыгайте все в воду! — скомандовал учитель. Мы не послушались и, стуча зубами и ежась, стояли на месте, толкая друг друга.

— Ах вы меня не слушаетесь! — закричал учитель и, как котят, побросал нас в воду. Нам было по одиннадцать лет. Холодная вода, как огнем, обожгла тело, захватило дух, и мы, побарахтавшись несколько минут, выскочили из ручья. Потом побегали на лужайке возле школы, согрелись, и учитель отпустил нас домой. Такие купания были еще несколько раз, но я не помню, чтобы кто-нибудь простудился и заболел.

Помню один случай нашего баловства, когда мы сильно подвели нашего учителя. Он зачем-то залез в подполье, вход куда был в нашем классе. Балуясь, мы захлопнули крышку люка и на нее надвинули парту. Стали смеяться и топать ногами, распевая: «Ах, попалась птичка, стой, не уйдешь из сети!..» Учитель тоже смеялся и просил его выпустить, но наша игра затянулась, и вот учитель начал громко петь на церковный лад молитву: «Изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему, аллилуйя!»

В это время дверь в класс отворилась и вошел попечитель школы, местный лавочник. Мы все притихли, а учитель продолжал петь: «Изведи из темницы…»

— Это еще что за безобразие! — закричал попечитель, велел открыть люк и полез в подполье, там в потемках он попал в яму с жидкой глиной, из которой его вытащил учитель. Оба, испачканные глиной, вылезли наверх.

Учитель от нас вскоре уехал, и нам было его жалко.

Раз в начале лета мы с отцом поехали в лес на болото теребить мох для постройки нового дома. Набрав полную телегу седого мху, мы поехали домой. Отец велел мне вести под уздцы лошадь. Я повел, да не так, телега застряла в грязи, и отец жестоко отругал меня, называя дурацкой охлябиной. Это было самое сильное выражение отца, когда он был в гневе на кого-либо из детей-мальчишек.

Когда приехали домой, гнев отца на меня еще не простыл. Но тут мать подала ему письмо. Он прочитал его, внимательно посмотрел на меня, взгляд его смягчился, и он сказал мне вдруг потеплевшим голосом:

— Ну, Федька, собирайся в Питер, Петя пишет, что тебе есть место в мясной лавке, надо поскорее ехать, а то займут.

У меня от радости затрепетало сердце. Значит, исполняется моя мечта увидеть Питер, о котором я слышал от старших братьев, да и от самого отца, который, рассказывая о нем, часто добавлял: «Да, брат, Питер бока вытер», — и объяснял, как несладко там живется мальчикам, приехавшим из деревни в ученье в лавки, в трактиры или в мастерские. Этим он подготавливал меня к общей судьбе учеников, которых просто называли мальчиками.

Я не боялся этой судьбы, был к ней морально подготовлен и нисколько не жалел деревенской жизни. Сборы были недолги. Через день, сложив смену белья, пару запасных портянок и новые валенки в деревянный сундучок, я простился с родными, поцеловал мать, сестренку Саню и недавно родившегося братишку Колю и, получив от отца родительское благословение, был отвезен им на станцию Родионово. По пути отец давал мне последние наставления: не забывать деревню, то есть оказывать ему посильную помощь, когда вырасту, быть старательным и бережливым, а главное — не баловаться в городе, то есть не приучаться курить, пить вино и играть в карты или на бильярде. Я слушал его и обещал не баловаться.

Отец купил мне билет. И вот подошел поезд, отец посадил меня в вагон, попросил какого-то дядьку-попутчика присмотреть за мной в пути, со слезами на глазах перекрестил меня, поцеловал и вышел. Поезд тронулся и унес меня навстречу новой увлекательной самостоятельной жизни.

Я не только впервые ехал в поезде, но и в первый раз видел поезд и железную дорогу. Весь вечер и всю ночь я не спал, все глядел на мелькание меняющихся картин за окном. Мимо меня проносились какие-то огни, дома, станции, все было интересно, но немного и жутко. А когда замелькал окнами и загрохотал колесами мимо нашего поезда первый встречный поезд, он меня так оглушил и изумил, что я долго не мог прийти в себя.

Ночь прошла. Рассветало. Поезд вкатился под крышу петербургского вокзала. Я с попутчиком, длинноусым мужчиной, вышел из вагона и на платформе увидел брата Петю. Мы расцеловались, он взял мой сундучок и повел меня сквозь толпу к выходу из вокзала. Так в воскресенье 7 сентября 1907 года началась моя жизнь в Питере.

В Питере

Петя с видом знатока вывел меня на площадь, и мы пошли с ним по Невскому проспекту. Все меня удивляло. И масса извозчиков, и конка, и большие красивые дома, которые я даже не смел называть домами, а то и дело спрашивал Петю:

— А это что за здание, а это что за здание?

— Какое там здание, просто дом и дом, — отвечал равнодушно Петя.

По Владимирскому мы пришли на Загородный проспект и вошли в небольшой четырехугольный двор дома № 4. Стены двора были окрашены желтой краской, и в них было много окон. Мы поднялись в квартиру на пятом этаже. Здесь жили два родственника — Орлов и Дорофеев, имевшие мясные и зеленную лавки, их родня и работники — взрослые молодцы и ученики-мальчики. Хозяева с семьями занимали в квартире две комнаты. Все работники, человек двенадцать, помещались в третьей комнате и спали по два человека на одной кровати без простыней. Обои на стенах возле кроватей были густо покрыты следами раздавленных клопов, которые я сначала принял за узоры. Я поел вместе с молодцами и ночевал в этой квартире. На другой день вечером мой родственник, один из этих молодцов, повел «ставить меня на место» в мясную лавку в другом конце Загородного проспекта. Хозяин этой лавки, плотный мужчина средних лет, с бородкой и усами, пытливо осмотрел меня, нажал мне на плечо рукой и заявил: