Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

Тут снова началось смятение. Разнуздавшиеся гачупины, остервенившись, перешли на брань:

— Проходимец!

— Болван!

— Голодранец!

— Прощелыга!

— Висельник!

— Революционных смутьянов к стенке!

Находясь под защитой жандармов, гачупины безбоязненно выкрикивали оскорбления и размахивали палками. Переодетые шпики шныряли по рядам, подстрекая по тайному указанию толпу. Страсти накалялись. Градом сыпались взаимные оскорбления:

— Проходимцы!

— Долой тиранию!

— Голодранцы!

— Живодеры!

— Висельники!

— Живодеры!

— Анархисты!

— Да здравствует генерал Бандерас!

— Революционных смутьянов к стенке!

Ступеньки, занятые закутанными в пончо индейцами, забушевали:

— Да здравствует дон Рокито!

— Да здравствует апостол свободы!

— Смерть тирании!

— Смерть чужестранцам!

Жандармы пустили в ход сабли: фонари вдребезги, истошные крики, поднятые руки, окровавленные лица. Один за другим гасли в судорогах осветительные огни. Кривились, искажались борта арены. Цирк Харриса глазами художника-кубиста.

Книга третья Лисье ухо

I

Принюхиваясь, словно полевая крыса, тиран Бандерас прорвал кольцо льстивых своих куманьков и пересек внутренний дворик. Полковнику-лисенсиату Лопесу де Саламанка, инспектору государственной полиции, только-только там появившемуся, он подал знак следовать за собой. Через приемную, куда проследовали и гости, мумия, продолжая принюхиваться, направилась в келью, где обычно принимала тайных своих агентов. Уже в дверях Бандерас с квакерской учтивостью сказал дону Селесу:

— Извините, любезнейший, но я должен вас на минутку покинуть! — И обращаясь к инспектору: — Господин инспектор, прошу!

II

Инспектор протиснулся сквозь толпу гостей, на ходу перемигиваясь с одним, обмениваясь шуточкой или соленым словцом с другим. Когда генерал Бандерас вошел в келью, вернее, переступил ее порог, то, обернись он в этот момент на мгновение, он наверняка застал бы врасплох шутовскую толпу, паясничающих за его спиной чиновных гостей.

Полковнику-лисенсиату Лопесу де Саламанка, инспектору государственной полиции, едва перевалило за тридцать. Остроумный, довольно образованный, весельчак, он унаследовал от своих предков, испанских наместников, гордыню и нелепые кастовые предрассудки. Впрочем, презрением к индейцам отличаются все креолы, подлинные хозяева здешней земли, дворянская элита, именуемая в американских республиках патрициатом. Когда полковник-инспектор вошел, то он уже успел придать своему лицу маску значительности и достоинства.

— Явился по вашему приказанию, господин генерал!

Тиран Бандерас знаком приказал оставить дверь открытой.

Пауза затянулась. Наконец Бандерас прервал ее. Веско роняя слова, он спросил:

— Вкратце: как прошли молодежные посиделки? Кто из попугаев выступал?

— Начал лисенсиат Санчес Оканья. Весьма пылко.

— В чем суть его речи?

— Освобождение индейцев… Доколумбовский коммунизм… Тихоокеанская Марсельеза… Братство желтых рас… Словом, чушь!

— Кто еще из попугаев выступал?

— Другие не успели. Началась драка между гачупинами и националистами, пришлось вмешаться жандармам.

— Есть арестованные?

— Дон Роке и еще кое-кто. Я приказал отвести их в мою канцелярию, дабы уберечь от расправы толпы.

— Благоразумно. Черт с ними, что они мои идейные противники! Люди они достойные, и было бы жаль отдать их на растерзание толпы. Если ее гнев будет усиливаться, переведите арестованных в Санта-Монику. Переусердствовать не бойтесь. Завтра, если потребуется, я сам приеду в тюрьму освободить их и принести им личные и официальные извинения. А что слышно о почтеннейшем дипломатическом корпусе? Вы не забыли мою просьбу относительно испанского посланника? Недурственно было бы подстраховать себя подходящим залогом или заложником.

— Сегодня кое-что уже предпринято в этом направлении.

— Прекрасно, поздравляю вас! Что же вы предприняли?

— Отвел покойную спаленку некоему андалусскому пареньку, полубабе-полуторреро, по кличке «Куррито Душенька».

— Что за личность?

— Смазливый парнишка, порхающий по испанской миссии на правах ручной канарейки. В светской газетной хронике уже писалось о нем довольно двусмысленно…

Тоном праведника тиран заметил:

— Ох уж эти мне сплетники! Продолжайте.

— Так вот, этого торреро сегодня вечером задержали по обвинению в оскорблении нравов. Его поведение вызвало некоторое подозрение, и было решено произвести домашний обыск.

— Так, превосходно. И каковы результаты?

— Могу ознакомить с перечнем изъятых предметов.

— Подойдите поближе к свету и читайте.

Полковник-лисенсиат начал зачитывать инвентарный список, подделываясь под гнусавую монахиню-ханжу:

— Связка писем. Две фотографии с посвящениями. Трость с золотым набалдашником и монограммой. Портсигар с монограммой и изображением короны. Ожерелье, два браслета. Парик из белокурых волос и парик из каштановых. Коробка с мушками. Два женских платья. Нижнее шелковое белье, отделанное лентами.

Тиран Бандерас, брезгливо поморщившись, гневно воскликнул:

— Гнусный развратник!

III

Открытое забранное решеткой окно выходило на залитые лунным светом аркады. Черные треугольники летучих мышей тревожили своими силуэтами ночную белизну стен. Полковник-лисенсиат с игривой серьезностью фокусника извлекал из многочисленных своих карманов драгоценности, фотографии и письма, раскладывая их в ряд перед тираном.

— Особый интерес представляют письма. Случай, прямо скажем, патологический.

— Сплошное бесстыдство! Полковник, уберите всё это в архив. Родина-мать заслуживает в моих глазах величайшего благоговения, и потому мне особенно хотелось бы не порочить барона де Беникарлеса. Прошу вас принять меры к освобождению этого болвана Куррито. Само собой разумеется, что происшедшее должно дойти до слуха испанского посланника. Тогда, быть может, он поймет, как смешно плясать под дудку английского министра. Что вы знаете о совещании дипломатического корпуса?

— Его перенесли на другой день.

— Мне бы не хотелось, чтобы испанский посланник слишком себя скомпрометировал.

— Полагаю, что, повидавшись со своей Душенькой Куррито, посланник будет осмотрительнее.

Тиран Бандерас поддакнул кивком головы: вспыхнул и погас блик лампы на его черепе слоновой кости и в круглых стекляшках его очков. Тиран взглянул на часы — серебряную луковицу — и завел их ключиком.

— Дону Селесу очень не хотелось идти к испанскому посланнику, поведение которого его глубоко возмущает, и тем не менее он решился. Не знаете, свиделись они?

— Свиделись. Он только что мне рассказывал.

— Если у вас, полковник, больше нет ничего срочного, то давайте прервемся. Хотелось бы узнать подробности встречи дона Селеса с испанским посланником. Попросите его ко мне и останьтесь сами.

IV

Поглядывая на кабинет тирана, почтенный дон Селес Галиндо мял в руках шляпу и нервно поигрывал тростью. В расфуфыренности его округлой смешной фигурки, терявшейся в глубине скупо освещенной громадной приемной, было что-то от тщеславной озабоченности комика, дожидающегося за кулисами своего выхода. Когда в дверях появился кого-то высматривавший полковник-лисенсиат, дон Селестино, дабы привлечь к себе внимание, помахал ему тростью и шляпой. Он предчувствовал приближение своего часа и потому смотрел гоголем, сознавая ответственность выпавшей ему роли. Возвысив голос и по-свойски подмигнув другим присутствующим, полковник-лисенсиат нарочито торжественно выкрикнул:

— Не угодно ли будет господину Селесу проследовать в кабинет?

Дон Селес вошел. Тиран встретил его с обычной своей церемонностью:

— Весьма сожалею, что заставил вас ждать, и нижайше прошу принять самые искренние мои извинения. Не истолкуйте это отсутствием интереса к вашему сообщению. Виделись вы с посланником? Говорили с ним?

Дон Селес с досадой поморщился:

— Я видел Беникарлеса. Мы обсудили возможную политику, которой должна придерживаться родина-мать в отношении здешней республики. К сожалению, во мнениях мы разошлись окончательно.

Мумия церемонно заметила:

— Весьма сожалею. В особенности же мне было бы прискорбно, если бы во всем этом была частица моей вины.

Дон Селес скривил рот и закатил глаза, что, по-видимому, должно было означать: «Не волнуйтесь, какие пустяки!»

— Чтобы укрепить свою позицию, я переговорил с некоторыми видными представителями нашей колонии.