Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

— Лупита, уж не водишься ли ты с самим дьяволом?

— Заткнись!

— Отвечай!

— Ничего не пойму! Стало быть, ты хочешь меня уверить, будто мы не говорили о злом конце, который ожидает полковника?

Кто-то заколошматил в дверь, и снова начался шум-гам, и снова песня под гитару:

Надевай портки, гуляка, —
Ведь нельзя без передышки…
А покудова на деньги
Перекинемся в картишки.

Дверь от удара ногой распахнулась, и на пороге, бренча на прижатой к круглому животу гитаре, появился полковник. Начо Вегильяс, прикидываясь этаким шаловливым дурачком, присел на корточки и, несколько раз подпрыгнув, проквакал:

— Ква-ква!

III

Во внутреннем дворике публичного дома в ту ночь все смешалось: поминальные огни и карты, водка и сладкие пончики.

Интерес к картам уже иссякал: уменьшался банк. Он как бы таял на блеклом травянистом сукне в желтых пятнах света, лениво отбрасываемого сальными свечами. Учуяв, что хилые кучки монет больше уже не согревают души игроков, Тарасена поспешила вынести им тростниковой водки и чичи. Начо Вегильяс, радостно встреченный гостями, полураздетый, в расстегнутом жилете, с волочащимися по земле подтяжками, уморительно скакал, изображая в лицах дуэт жабы и лягушки. (Этой «классикой» любил услаждать свой слух тиран Бандерас, когда хотел развеять мрачное свое настроение.) Начито, подобно заправскому бродячему актеру, с увлажненными от избытка чувств глазами, принимал поздравления, жал руки, кидался в широко раскрытые объятия. Доктор Поляк, снедаемый завистью к успеху лисенсиата, утешался тем, что показывал обступившим его девицам какие-то карточные фокусы. Эта пестрая тропическая гирлянда изукрашенных бантами обитательниц публичного дома, восторженно перешептываясь, внимала разглагольствованиям велеречивого шарлатана. Девица со скорбным, похоронным выражением лица обходила гостей с подносиком для пожертвований, поправляя на ходу распахнутое на тощей, жалкой груди платьице; и без того увядшая, без кровинки в лице, она казалась еще более жалкой в своем корсажике из блеклого голубого муслина, этой роскоши нищих похорон. Начито прыгал за ней на корточках и квакал:

— Ква-ква!

IV

На рассвете под аркой Мадрес-Португалес показалась грустная парочка — Слепой Сыч и девица со скорбным лицом. Гасли огни иллюминации. В Порталитос замирали последние всплески празднества: карусель, залитая ярким светом фонарей, совершала последний круг. Слепой Сыч и девица со скорбным лицом, спотыкаясь на каждом шагу, устало переговаривались:

— Более паскудных времен я еще не видывал!

Девица, все с тем же похоронным выражением на лице, невпопад ответила:

— Когда-то наступят еще праздники?!

Слепой Сыч покачал головой:

— Пора Кукарачите принанять новеньких, иначе не удержать ей клиентов. Кстати, девица, что приехала из Панамы, имеет успех?

— Для новенькой — никакого. Она ведь, знаешь, из этих… мочалес, одним словом.

— Что значит «мочалес»?

— Словечко придумала одна из заведения Кукарачиты, по прозвищу «Малагенья». Это про тех, кто любит всякие странные выкрутасы…

— Не смей повторять гадости!

Скорбная девица с грустью уставилась на меркнущие звезды:

— А заметно было, как я хрипела?

— Только первые такты. Потом все пошло великолепно. Сегодня ты была в ударе и пела, как настоящая артистка. Поверь, это не просто отцовская похвала! Ручаюсь, что и на настоящей концертной сцене ты имела бы большой успех. Ты так замечательно вытянула: «Пощади меня, надежда…» — просто диво! Нет, нет, ты должна петь в настоящей опере! Разом кончились бы и мои невзгоды. Я бы стал дирижером…

— Как, слепой?

— Ну, сперва я, конечно, сделал бы глазную операцию!

— Ах, папочка, как мы размечтались!

— Неужели мы никогда не доживем до такого счастья?

— Кто знает!

— Ты не веришь?

— Нет, просто не хочу гадать.

— Иной жизни ты не знала и потому так покорна судьбе.

— Так ведь и вы, отец, не знаете другой, более счастливой жизни!

— Я видел чужое счастье и потому хоть чуточку могу представить себе, что это такое.

— В жизни не испытывала чувства зависти, но одному, знаю точно, я бы не завидовала никогда — богатству.

— А чему бы ты завидовала?

— Птичкам! Сидела бы на ветке и пела.

— Полно молоть вздор!

— А вот мы и дома.

В прихожей, укрывшись одной тряпкой, спали на полу индеец с индианкой. Скорбная девица и Слепой Сыч тихо проскользнули мимо. Колокол женской обители призывал верующих к заутрене.

V

Начо Вегильяс совсем раскис от выпитого: глаза увлажнились, язык заплетается. Склонив голову на грудь дайфы, он оглашает Зеленую гостиную арией:

— … Любовь свою мне подари, о лилия, упавшая в болото!

Блудница чувствительно вздыхает:

— Чудесно! А еще уверяешь, будто ты не романтик!

— Чистый ангел любви! Богиня! Я вызволю тебя из бездны и спасу девственную твою душу!.. Тарасена! Тарасена!

— Не скандаль, Начито! Оставь при себе свои шуточки и лучше не задирай хозяйку.

С этими словами Лупита приложила к его губам пальцы, унизанные дешевыми кольцами. Начито вскочил:

— Тарасена! Я уплачу долг этой лилии, втоптанной в грязь гнусного твоего заведения!

— Замолчи! Не мели чепухи!

Начито, нос которого в этот момент напоминал капельницу, патетически обратился к своей подруге:

— О мой ангел с перебитыми крыльями! Утоли, насыть мою тоску по прекрасному идеалу! Прикоснись рукой к моему лбу, и ты почувствуешь, как он пылает от бушующего в нем океана огненной лавы!

— Я уже слышала эти пьяные песни! Вот тут, Начито, на этой самой постели, мне их однажды уже напевали!

Начито вдруг приревновал:

— Поди, напевал какой-нибудь проходимец?

— А может, и не слышала… Мне кажется, этой ночью происходит то, что когда-то уже произошло. Прямо наваждение, да и только!.. Мерещится, будто все свершилось до того, как и в самом деле свершилось…

— Я устремлялся к тебе в своих одиноких снах! Магнит твоего взгляда притягивает меня! Поцелуй меня, женщина!

— Начито, не приставай, дай помолиться, пока не кончился благовест.

— Поцелуй меня, Харифа! Поцелуй, бесстыжая невинность! Подари мне чистое и девственное твое лобзанье! Один скитался я по безбрежной пустыне жизни, и вдруг открылся мне оазис любви, где наконец-то я смогу приклонить сирую свою голову!

Начито всхлипывал, и грешная подруга, дабы утешить своего милого, запечатала его хнычущие уста своими губками, сложенными сердечком, наподобие тех, что украшают обложки дешевых романтических бредней:

— Дурачок мой!

VI

Заколыхались огни поминальных светильников, заплясали блики на стенах Зеленой гостиной. С треском распахнулась дверь, и в залу бесцеремонно ввалился полковник ла Гандара. Вегильяс шмыгнул носом и уставился на незваного гостя бараньими глазами:

— Домисьяно, не мешай счастью двух родственных душ!

— Лисенсиат, нюхни нашатырного спирта и, как я, очистишься от винных паров. Гвадалупе, почему ты не опрыскаешь его святой водицей?

От шагов полковника ла Гандара заколебались алтарные светильники. Развязный звон серебряных его шпор нашел еретический отзвук в медном перезвоне висюлек на поминальных лампадах. Бросалась в глаза разительная перемена, происшедшая в одежде и во всем облике полковника: штаны заправлены в сапоги, на боку — мачете, свежевыбритое лицо, черные волосы тщательно причесаны и напомажены.

— Вегильяс, друг мой, одолжи двадцать соль, ведь сегодня ты в выигрыше. Завтра тебе верну.

— Завтра?!

Выкрикнутое Вегильясом «завтра» взвилось на высокой ноте и испарилось в зеленоватом полумраке, а сам Начито так и остался стоять с разинутым от удивления ртом. Доносился звон далекого колокола. В мелком ознобе бились напуганные алтарные огни. Смуглотелая блудница в розовой ночной рубашке крестилась за занавеской. Полковник ла Гандара гнул свое:

— Только до завтра! В крайнем случае получишь на моих похоронах!

Начито всхлипнул:

— Смерть всегда крадется за нами. Возьмись за ум, Домисьяно, деньги тебе не помогут.

Из-за занавески показалась дайфа — груди наружу, руки на шнуровке корсета, подвязки на высоко подтянутых чулках:

— Домисьяно, спасайся! Этот трус знает, что ты в черных списках генерала Бандераса, да боится тебе сказать.

Полковник грозно уставился на Начито. Вегильяс всплеснул руками и подавленно пискнул:

— Злой ангел! Биомагнетический змей! Своими пьянящими поцелуями ты высосала мои мысли!

Полковник одним прыжком подскочил к двери, выглянул в коридор, прислушался, запер дверь на задвижку, выхватил мачете и, расставив словно для прыжка ноги, крикнул: