Олег Творогов - Литература Древней Руси

• Название: Литература Древней Руси
• Автор: Олег Творогов
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Древнерусская литература
• Год: 1981

В книге рассмотрены основные закономерности развития древнерусской литературы X-XVII веков, анализируются лучшие произведениярусского средневековья. При анализе каждого памятника раскрывается художественное своеобразие литературы.

---

Чтобы получить представление о стиле «Хроники Манассии» (в составе «Хронографа») и приемах ее сюжетного повествования, приведем лишь один пример: рассказ о судьбе Евдокии, жены византийского императора Феодосия Малого.

«Царица же Евдокия благополучно плавала в море житейском, носимая ясными и тихими ветрами, но внезапно дунуло, словно буря, зло и сотрясло ладью, как лист. Что же это была за напасть, расскажут дальнейшие слова. Когда жили они с царем Феодосием, кто-то принес яблоко, красивое и прекрупное. Царь же удивился чудесному виду плода, и красоте его и величине поразился, и одарил бедняка, принесшего его, ста пятьюдесятью золотыми монетами, а яблоко послал, как новый подарок, своей царице, и это явилось началом великих бед. Поразилась и царица виду яблока и послала его к светлому другу царя Павлину, в знак благосклонности своей, так как он помог ей взойти на высоту престола царского, яблоком, зло в себе таящим, этого мужа почтила. А он назад к царю отсылает, не зная, что от царя к царице оно пришло, ибо не пришлось ему при этом присутствовать. Царь же, взяв, спрятал яблоко и спросил о нем царицу. Она же сказала, что съела его, и поклялась в этом. Царь же показал ей яблоко. И с тех пор овладели им недобрые думы, что она нежность проявляет к Павлину, и вот Павлин смерть принял от него и пал под мечом. А царица, увидев гнев царя, испросила его разрешения уехать с богатыми дарами в Иерусалим. И там со многими отцами беседовала и с великим Евфимием и многие монастыри и церкви обновила...»

Этот фрагмент для удобства читателя мы привели в переводе (хотя и старались по возможности сохранить стиль оригинала) как пример сюжетного рассказа из «Хроники Манассии». Но познакомимся и с покорившим русских книжников стилем этого источника.

Вот как рассказывает хронист о полководце Велизарии, после блистательных побед оклеветанном и впавшем в немилость:

«И сему в победах великому Велизарию зависть позавиде, иже (который) Хозроя, персом царя, устрашивый, иже в бранях лвояростен, завистью повоеван бысть, лютым зверем, без воин и оруженосец, испи, увы, напастную чашу... О зависти, зверю лютый, разбойниче, гонителю, скорпие многожалная, тигру человекоснедный, былка (трава) смертна! И доколе (до коих пор), злодею, житие смущавши? И аз бо яко непотребен в твоя впад длани, искусив твоа стрелы, лежа еле дыша, препобежает (совсем одолевает) мя страсть (мучения) и смущает мя плач и призывает слезы из моею очию».

Умирает император Юстин. Хронист патетически восклицает: «Но обаче (однако), мало пожив, успе (уснул) сном невостающим и опщим. О, смерти, всех не щадящи! Како камень прикры такова мужа! О безна (преисподня, бездна), иже и добра естества (достойного, благочестивого) не милуеши, но вкупе всех полагавши во гробе погребены!»

Буря разметала флот врагов, осаждавших Константинополь. Хронист скажет об этом так: «И убо дохну ветер свиреподыханен и буря воздвиже превращения многомутнаа, и вси погрязоша (погрузились), яко олово в воде морсцей».

Император Юстиниан приказывает разорить Херсонес, где находился прежде в ссылке: «в помыслех огорчеваяся на них (херсонцев), яко на варварообразны (точно на варваров-чужеземцев), и сих ради посылает воя по морю на них, повелевает вкупе весь род заклати (истребить) прооскорбивших его, и не пощадети ни жен, ни детей, ни старых, ни юнных. Сице горце клопоташе (клокотал) иже на них гневом. И убо достойна есть плача херсоньскых жителей страсть (страдания), подвизающе на рыдание человеколюбивых... толма бо младенци токмо убийственными закалахуся дланми, зде же престаревшиися и седин и цветущий юноша и жены чистообразны и отроковица и младенци вкупе раздробляхуся. Рыдание повсюду и плач велегласен, и горы убо сопротив плачющим возглашаху (горы отвечали плачущим), брези же волнами спрем (в ответ) шумяху».

Приведенных примеров, думаем, достаточно, чтобы представить себе стиль «Хроники» (и соответственно «Русского хронографа»). Автор словно бы приближает и себя, и своего читателя к историческим персонажам: их оплакивает, с ними негодует, заставляет саму природу откликаться на человеческое горе. В «Хронографе» (особенно в той части его, которая восходит к «Хронике Манассии») нет исторических частностей — здесь все масштабно, здесь сталкиваются сильные страсти: либо неслыханная жестокость, либо неописуемое благочестие. Если же автор обращается к частным эпизодам — к истории царицы Евдокии со злополучным яблоком — или рассказу о неподкупном судье, заступившемся за бедную вдовицу, или повествует, как императора Августа его приближенный отучил от прелюбодейства, то все такие истории обязательно либо занимательны, либо нравоучительны, а чаще всего занимательны и нравоучительны вместе.

Таким образом, оставаясь прежде всего важнейшим памятником историографии, «Русский хронограф» одновременно познакомил древнерусского читателя, привыкшего к строгой и деловитой летописной истории, с историей хронографической, продолжавшей в какой-то мере традиции античной историографии — историей как сводом нравоучительных новелл из жизни людей прошлого.

«Русский хронограф» в доступной, занимательной, яркой форме поведал читателю о всемирной истории. Наряду с «Хронографом» составляется и столь же обширный, монументальнейший летописный свод — так называемая Никоновская летопись.

«Великие минеи-четьи». Но, пожалуй, самым грандиозным, литературным замыслом XVI в. было создание «Великих миней-четьих». Минеи существовали в двух основных видах: служебные, содержавшие только службы святым, почитаемым в данный месяц и расположенные по дням их памяти, и четьи, предназначенные для чтения и содержавшие тексты житий и сказаний о праздниках. В минеях-четьих материалы также располагались по месяцам и дням. Так как некоторые жития бывали слишком велики по объему, то для миней-четьих нередко составлялись специально сокращенные — «минейные» редакции.

Но в XVI в. чтили полноту, исчерпанность, грандиозность. Новгородский арихиепископ Макарий решает создать «Великие минеи-четьи», в которых были бы собраны не только «всех святых отец жития и мучениа святых мученик и святых мучениц», но «все книги четьи»: книги священного писания, патерики, сочинения отцов церкви, а также такие произведения, как «Пчела» (сборник переводных изречений), «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Хожение игумена Даниила», «Христианская топография» Космы Индикоплова, содержавшая свод средневековых представлений о Земле и т. д. В двенадцать огромных томов (13 528 листов размером 37x25 см) вошли «все святыя книги... которые в Руской земле обретаются, и с новыми святыми чюдотворцы». Это последнее дополнение не случайно: Макарий и его сотрудники не только собрали и переписали существовавшие ранее памятники, но специально для «Миней» создали ряд новых житий или новые редакции старых житий.

Работа над «Минеями» продолжалась около 20 лет. Были созданы три списка: один из них положен в Софийский собор в Новгороде, другой изготовлен для Успенского собора в Москве, третий — для царя Ивана IV. Разумеется, воспроизводить новые списки «Великих миней-четьих» было слишком затруднительно. Макарий едва ли на это и рассчитывал, но он, видимо, полагал, что его «Минеи» явятся как бы рекомендательным сводом произведений, которые заслуживают переписки и чтения, признаются «святыми книгами», с которыми должен быть знаком (в идеале, разумеется) каждый благочестивый христианин: не случайно в «Минеи» не были включены все те «неполезные» повести, против которых выступала с начала XVI в. воинствующая церковная реакция.

«Казанская история». Литературные тенденции XVI в. хорошо иллюстрируются обширным историческим повествованием о взятии Иваном Грозным Казани — «Сказанием сиречь историей о начале царства Казанского и о бранех и о победах великих князей Московских со цари Казанскими, и о взятии царства Казани, еже ново бысть», сокращенно называемым «Казанской историей». Написанная в 60-х гг. XVI в. «Казанская история» дошла до нас в многочисленных списках уже более позднего времени (XVII-XVIII вв.). Автор «Казанской истории» создал не историческое и документальное повествование, а литературное произведение, в котором рассказ о взятии Казани предваряется рассказом о легендарной истории города и Казанского царства. В нем с батальными сценами соседствует описание дворцовых интриг в Казанском царстве, раскрывается образ «красносолнечной», но коварной и жестокой казанской царицы Сумбеки.

Автор «Казанской истории» усердно пользуется всем арсеналом традиционных метафор, сравнений, этикетных описаний, выработанных русским историческим повествованием XV-XVI вв. В «Истории» обнаруживаются явные параллели с «Повестью о взятии Царьграда» Нестора-Искандера, с «Русским хронографом», с «Повестью о взятии Рязани Батыем», возможно, и с переводом «Троянской истории» Гвидо де Колумна. Но, обильно используя этикетные формулы, автор тем не менее, как отметил Д. С. Лихачев, допускает «разительное нарушение этикета»:[100] он применяет к врагу образы и эпитеты, которые, согласно этикету, могли быть применены лишь к русским князьям или воинам, и, напротив, описание поведения русских воинов в захваченной Казани было бы уместно встретить, например, в описаниях разорения русских городов во время нашествия Батыя или Мамая.