Игорь Бестужев-Лада - Отвага

• Название: Отвага
• Автор: Игорь Бестужев-Лада
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1987

Сборник повестей и рассказов романтико-героической направленности. Остросюжетные, занимательные произведения на разнообразном материале раскрывают перед читателем понятие «отвага».

---

Я не сразу сообразил, о чем речь, то есть не сразу все это себе представил, но у меня внутри как-то все перевернулось — Броварич, все это время отчужденно глядевший на яркую лампочку над крылечком столовой, улыбнулся вдруг такой обезоруживающей улыбкой!..

— Разрешите идти?

— Погодите, Броварич, — сказал я и, чтобы скрыть волнение и смущение, посмотрел на часы: — У нас еще одиннадцать минут. О том, что вы сказали, мы еще поговорим, обязательно поговорим. Сейчас у меня другое. Один вопрос: коротко, если вы считаете возможным, — за что вас отчислили из училища? В характеристике — общие слова…

Броварич пожал плечами:

— Коротко… Коротко — это очень трудно, товарищ лейтенант. В общем — не сошелся характером с командиром курсантской роты. Попросил перевести в другую — это расценили как каприз. Ну и пришлось предложить выбор: или он, то есть командир роты, или я. Кого выбрали, вы, конечно, догадываетесь. Хотя и командира роты в училище тоже не оставили — раскусили. Но позже, мне ребята потом написали. Слишком зарвался по молодости, стал считать себя непогрешимым. Даже в партию заявление подал, поскольку из комсомола по возрасту выбывал.

— А в чем же основа вашего конфликта?

— Командир роты требовал от нас того, чего никогда не делал сам.

— То есть?

— Говорил о честности, а сам в этом не был примером. Говорил об уважении к людям, нашим будущим солдатам, а сам был хамом. Говорил о высоком моральном облике советского офицера, а сам мог обложить курсанта девятиэтажным матом… Ну и дальше в таком же духе. Я сказал об этом на комсомольском собрании — честно и прямо. С тех пор он начал мне мстить, придираться… Мелко и недостойно. Стыдно сейчас вспоминать. Так что декларации декларациями, а жизнь жизнью, товарищ лейтенант. Интересуетесь, что дальше? Все можно было решить просто — перевести меня в другую роту. Но на это не пошли — по принципиальным соображениям, чтобы не создавать прецедента. Тогда я нашел выход: получил увольнение, выпил в городе для храбрости, а когда вернулся, набил одному типу морду… Хотите знать подробности?

— Хочу, — сказал я, — поскольку нам служить еще не один день, а до мая будущего года.

— Насчет морды — дело проще, — улыбнулся Броварич. — Тут, можно считать, сплошная лирика. Мне одна девчонка нравилась — со швейной фабрики, они нашими шефами считались. Нравилась, а на меня ноль внимания. А Голяк, курсант Голяков, как нарочно — любимчик нашего ротного, тоже на нее заглядывался. И все как по заказу вышло: в тот вечер он ее при мне… обозвал, ну я ему и двинул пару раз… Потом всю эту историю с помощью командира роты и самого Голякова, как я и рассчитывал, сильно раздули, пытались даже идейную базу подвести, так как этот Голяк был членом комсомольского бюро и вообще активным товарищем. Я, товарищ лейтенант, конечно, понимаю: армия есть армия, дисциплина есть дисциплина, и руки распускать не положено. Это я понимаю. А хамить положено? Я себя не хвалю, я был курсантом, как все, в ракетное дело до сих пор влюблен. Хотел стать офицером…

— Что вы получили по комсомольской линии?

— Строгача с занесением. Правда, некоторые усердные товарищи предлагали вытурить, но тут сам Голяк запланированное великодушие проявил, сказал, что да, мол, сам в разговоре с Броваричем выразился нетактично, в некотором роде спровоцировал его на недостойный антиобщественный поступок, но надо понять его душевное состояние и что исключение из комсомола — это будет слишком строгая мера, достаточно ограничиться строгим выговором с занесением… А командир роты своего добился — меня отчислили.

Надо сказать, что в этом разговоре я временами чувствовал себя весьма затруднительно: по долгу службы мне следовало бы защищать офицера, потому что драка даже с самыми благими намерениями — все равно непорядок, а в глубине души — я признавался самому себе (и то под большим секретом), что, наверно, и сам поступил бы так, как Броварич.

— Но в общем-то все это дело прошлое, — продолжал Броварич. — Только перед одним человеком мне стыдно — перед дедом. Вырастил он меня, ничего не жалел. Родители мои разошлись, в подробности вдаваться не хочу. Так что воспитывал меня он и в училище порекомендовал тоже… А я не оправдал. Старик замечательный. В войну партизанил, бригадой командовал у нас на Могилевщине…

— Как думаете здесь служить? — спросил я после минутного молчания.

— Служить-то осталось меньше года. А в отношении «как» зависит не только от меня, товарищ лейтенант. Я, конечно, ультиматума вам не предъявляю — мне нужна только справедливость и ничего больше. Тогда я буду стараться, как могу.

Я понял все, кроме одного: пошел бы сейчас Виталий Броварич обратно в училище или нет? Но спросить об этом я сейчас не решился — отложил до другого раза. Не только потому, что к такому разговору надо было как-то подготовиться, у нас уже не оставалось времени. Правда, я мог бы и после отбоя на пять-десять минут задержать своего солдата — официально выражаясь, для личной беседы по делам службы, но в этом было бы все-таки некоторое нарушение порядка. А нарушать порядок, даже в мелочах, особенно в присутствии Броварича, я, разумеется, не мог себе позволить.

Домой я шел с одним желанием — лечь и подумать: опять о резервах времени, о Бровариче и его предложениях. Действительно, думал я, надо за всем внимательно понаблюдать и все прохронометрировать — и при работе с макетом, и при работе со штатной ракетой. Броварич подметил тонко: съезжая с аппарели к установке, транспортно-заряжающая машина останавливается не всегда точно, и даже десяток сантиметров играет тут определенную роль. А если будет какой-то заметный для водителя (речь в основном о водителях молодых, еще не привыкших к делу) ограничитель или указатель, что надо остановить ТЗМ именно тут, впритирочку, то не нужно будет ни подавать машину вперед, ни сдавать назад. И насчет мостков тоже: если есть возможность и допускает ширина въездной аппарели, почему бы не передвинуть их ближе к установке? Это избавит расчет от своеобразной подгонки при переводе ракеты на балку пусковой стрелы. Всякая подгонка — это нервотрепка и затраченное время, а напрасно затраченная секунда — это почти полкилометра для цели, летящей с некоторым превышением скорости звука. А десять секунд? А тридцать? За тридцать секунд звук проходит почти десять километров! Надо учить водителей без промедления убирать ТЗМ из зоны вращения установки.

Оба окошка у нас в комнате светились. Когда я вошел, Моложаев лежал на своей койке с книжкой в руках, а Нагорный, развалясь на клеенчатом казенном диванчике и по-американски положив скрещенные ноги на табуретку, крутил настройку «Океана», из которого выплескивались то звуки джаза, то какие-то голоса, говорящие по-английски и по-немецки, тягучая восточная песня, какие-то позывные…

— Поздновато возвращаетесь, — чуть приглушив приемник, небрежно, но вполне дружелюбно заметил Нагорный, когда я начал снимать китель. — Это на вас что-то не похоже. Между прочим, Сергей Сергеич, — повернулся Нагорный к Моложаеву, — ты среди своих формул и схем наверняка не заметил, а я… поскольку я весьма близко общаюсь по службе с нашим новым молодым товарищем лейтенантом Игнатьевым, то я должен тебе сказать… наш дорогой сосед может далеко-о-о пойти, если его вовремя не остановить… Он у нас оч-чень деловой человек!

— Хватит! — сказал я. — Закругляйся.

— А романчик свой сегодня что — не пишете? — спросил Нагорный после паузы.

— Настроения нет. Лучше поспать.

— Правильно, хлопцы, — сказал, подмигнув мне, Моложаев. — Точно: пора спать. Я тоже закругляюсь. А то ночью поднимут, тогда и попрыгаем, как сонные мухи.

Спать так спать, хотя я был уверен, что сразу не усну. Мне было очень неприятно, что у меня не складываются отношения с коллегой — таким же командиром взвода, как и я, а это, был я убежден, очень и очень плохо. Потому что товарищ в армии — это дважды товарищ.

РИСК — БЛАГОРОДНОЕ ДЕЛО

В эту ночь нас не подняли — подняли в следующую, и я за эти сутки успел не только все обдумать, но и кое-что сделать — в смысле осуществления высказанных Броваричем идей. Мы на своих площадках поставили перед выездными аппарелями чуть заметные указатели, разъяснив суть дела водителям ТЗМ, и ближе к установкам передвинули мостки — это такие специальные металлические плиты, на которые при заряжании установки должны точно попадать колеса транспортно-заряжающей машины, чтобы потом направляющие на балке пусковой стрелы точно приняли на себя ракету.. Смысл нашей затеи я видел не только в том, что дивизион мог быть готовым к поражению целей на более дальней дистанции, но прежде всего, пожалуй, в том, что ранняя готовность расчета, заряжающего установку, позволит расчетам КП и СНР работать более спокойно, даже с некоторым запасом времени. Объяснил я все это, кажется, довольно сумбурно, но о главном я, по-моему, все-таки сказал: каждая сэкономленная стартовым расчетом секунда увеличивает боеготовность и боеспособность всего комплекса.