Роман Романцев - Родимое пятно. Частный случай

• Название: Родимое пятно. Частный случай
• Автор: Роман Романцев
• Издательство: Б-чка журн. «Молодая гвардия»; № 2
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01701-3

В сборник включены две повести, написанные в жанре психологического детектива.

В авантюрно-психологической повести Романа Романцева противостояние следователя и преступника обусловлено не только их социальными ролями, но и типами личности, воплощенными в них. К тому же между ними, как и требуют каноны жанра, — женщина. Повествовательная тактика, избранная автором, позволяет читателю отождествлять себя последовательно с каждым из героев повести — и, таким образом, быть может, ясней обозначить формы и формулы нравственных законов жизни.

В повести Владимира Кондратьева трагическое происшествие как бы лишено мотивов, оно словно лишь осуществляет волю судьбы. Смерть, как возмездие, завершает расщепленное, лишенное внутреннего стимула существование одного из героев. Тайна оказывается раскрыта благодаря мощному интуитивному усилию сыщика, его проникновению в психологические обстоятельства совершившегося.

---

На заднем сиденье лежал черный «дипломат» с металлической окантовкой. Осмотрев его со всех сторон, я сел на траву, открыл. В дипломате лежали светозащитные очки в полиэтиленовом мешочке, пачка денег, туго стянутая резинкой, и книга в коричневом переплете. Тютчев. Полистав, наткнулся на закладку — конфетная обертка, сложенная вчетверо.

Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело.

Арсен рубил дрова — зло, методично. Клетчатая рубашка потемнела на спине от пота. Увидев меня, он воткнул топор в колоду, снял рубашку и бросил на поленья.

Мы сели на лавочку, закурили. Было тихо, безветренно. Попискивали в траве суслики да журчал ручей. Собаки, сомлевшие от жары, лежали за оградой. Я их пересчитал — семь. Мощные красивые псы. В здешних местах эту породу овчарок называют волкодавами. Собаки… Об этом следовало подумать раньше.

— Арсен, — сказал я с видимым безразличием. — Собаки ночью нормально себя вели?

— Как всегда, — Арсен понимающе кивнул. — Если б кто чужой… они бы не отпустили. В том году двух туристов притащили ради забавы. То есть привели… вот сюда, к кошу. Кругами бегают и ведут. Нет, чужих не было. Точно.

— А если человек им знаком, но заявился ночью?

— Не знаю… — Арсен недоуменно посмотрел на меня. — Откуда, сам подумай, тут ночью посторонние… знакомые-незна-комые?

Из палатки вышла Таня с полотенцем в руке, потянулась, поправляя волосы, и пошла к ручью. За ней, оглядываясь на хозяина, побежал угрюмый пес с густой серой шерстью.

Да, красивая девушка. Мне представилось, как вчера вечером Арсен и Тимур наперебой ухаживали, стараясь понравиться. Пока об этом никто не обмолвился ни словом.

— Арсен, — сказал я, раздавив окурок о полено. — Ружье у вас всегда на одном месте висит?

— Да, конечно. Справа от двери… я уже говорил. Если что, волки, например, ну, чтоб всегда под рукой.

— Волков много?

— Хватает. А зимой так и ходят вокруг по склонам, если очень голодные, ничего не боятся. Одни затевают драку с собаками, а другие овец тащат. Не знаешь, в какую сторону бежать…

— А где сейчас овцы?

— На нижних пастбищах. На днях должны пригнать.

— Понятно. И еще… ружье в тот вечер висело заряженным?

— Н-нет…

— Где у вас хранятся патроны?

— В ящике под кроватью.

— Значит, вы слышали, как Тимур выходил. Но до этого он должен был достать из-под вашей кровати ящик, взять патроны.

Арсен медленно поднялся, взял в руку топор и, поставив на колоду полено, хрястнул по нему так, что щепки полетели далеко в стороны.

— Откуда я знаю? — сказал он неожиданно ровным спокойным голосом. — Как я могу знать, а?

Таня шагала чуть впереди, по-детски припрыгивая. Несильный ветерок теребил темные слегка выгоревшие на солнце волосы.

Я смотрел на ее волосы, слушал и злился. Непонятно: так легко забыть ночное происшествие. Что это? Природная глупость, или, наоборот, — мудрость? Может, пустая бравада? Да нет, не похоже.

— Папа пишет ужасные стихи, — говорила Таня. — И, по-моему, убежден, что занят серьезным делом. Счастливый человек. Видели бы, какое у него лицо, когда сидит в своем кабинете. Ухохочешься! Когда я была маленькая, ему нравилось море. — Она широко развела руками и засмеялась. — Все куда-то плавал… то с рыбаками на Сахалине, то на военных кораблях, однажды в научную экспедицию напросился. Писал стихи о море. Такие… приподнято-взволнованные. Дома почти не бывал, ну, мама его и бросила. Переживал он ужасно — месяц стихов не писал. А теперь вот полюбил горы, говорит, что это последняя любовь. Вот за что я его уважаю — никогда он не писал так называемых гражданских стихов. Папа скорее всего вообще не понимает, что такое политика, все эти застои, перестройки, трудовые вахты и кооперативы. Он живет в особенном мире, иногда я ему завидую. Вы не смейтесь!

— Не буду.

— Вы случайно не читали новую папину книгу? Она большим тиражом вышла.

Книгу эту я видел, когда осматривал дом чабанов. На полке возле топчана, на котором должен был спать Тимур. «Тимуру Григорьевичу на добрую память…»

Таня замедлила шаг и посмотрела на меня, откинув рукой волосы.

— А кто вам из современных поэтов нравится?

— В наше время существуют поэты?

Мне хотелось позлить ее, чтоб хоть ненадолго вывести из того безоблачного состояния, в котором она пребывала.

— Глупо! — помолчав, сказала Таня.

И не обернулась. Шагала себе, мелькая розовыми пятками, джинсы подвернуты до колен, в руках — бело-голубые кроссовки.

— Вот бы туда! — Таня примирительно улыбнулась и показала рукой на дальние склоны, изъеденные лавинами. — Я только в кино видела, как загорают на снегу.

Мне представилась веселенькая картина — мужчины и женщины в купальных костюмах загорают на лавиноопасном склоне, и, ничего не сказав, я стал спускаться по тропе, петляющей среди валунов.

С тропы хорошо была видна жутковатого вида скала метров пятидесяти. На ее ровной верхушке можно было различить фигуру человека.

— Это папа! — обрадовалась Таня, помахав рукой. — А мы уже далеко ушли… Правда, тут здорово!

И тут я уловил фальшь в поведении девушки. Не знаю как, но уловил. И понял, что внутренне она напряжена и чего-то боится. Долго играть на таком уровне ей не удастся, сорвется обязательно. Что ж, подождем. Чего же она все-таки боится? Как узнать, докопаться, если перед тобой глухая стена?

Впервые в этот день я занервничал. Время! Уходят минуты, часы. Если я сегодня не смогу понять, что же произошло нынешней ночью, то потом потребуются недели, а может, месяцы кропотливого труда.

И все-таки я не ошибся, решившись на прогулку в ущелье. Хоть одно это обстоятельство утешало. Теперь почти все зависело от того, сумею ли я заставить проговориться девушку. Если не сумею, то грош мне цена.

Таню я догнал у водопада. Рев падающей воды оглушал. Зеленоватый поток, перерезав в верхней части скалу, падал каскадами, поднимая вокруг тучи мельчайших брызг. Над мокрыми скалами висела двойная радуга.

— Красиво! — крикнула Таня, тряхнув головой. — Кругом все такое огромное, а мы человечки маленькие, откуда взялись, куда исчезнем… А вы — сухарь, сыщик. Мне жаль вас!

Она надела кроссовки и, оскальзываясь на мокрой траве, побежала вверх, придерживаясь руками за выступы. На относительно ровной площадке она обернулась и стала что-то кричать, но, кроме рева падающей воды, ничего не было слышно. Топнув от досады ногой, она вскарабкалась на темную глыбу удивительно правильной формы, картинно вскинула голову и замерла, протянув руки к небу.

Глыба была похожа на постамент, словно специально вытесана. Я невольно восхитился точностью выбранной позы, учитывающей окружение и форму скалы-постамента. Рассматривая необычную скульптуру, я вдруг понял: что-то переключилось в моем сознании, будто резко крутнули рукоятку настройки, даже почудилось, что щелчок слышал.

Каким-то образом я ощутил, что кто-то чужой смотрит моими глазами, а может, показалось, что ощутил, и скорее всего, что показалось, но после этого с опустошающей ясностью, какой не случалось прежде, я постиг — вот именно — постиг, как через несколько десятков лет не останется на этой планете ни меня, ни Тани, ни миллионов других, живущих сейчас людей, а глыба вот эта останется, будет стоять на том же месте, как ни в чем не бывало. И горы ничуть не изменятся. А что особенного? Исчезнет поколение людей, сколько их, поколений, уже исчезло! Другие родятся, подрастут… Неужели и там, в далеком будущем, останутся преступления, убийства? Техника совершенствуется значительно быстрее, нежели совершенствуется душа человеческая. В каком-то столетии станет возможным, нажав кнопку карманного устройства, распылить неугодного человека на атомы в считанные секунды. Так что выход один — люди должны стать лучше, добрее. Иначе — тупик, бесславный конец земной цивилизации.

По скользким замшелым камням мы перебрались через ручей недалеко от водопада и, мокрые от брызг, очутились в узком ущелье с крутыми стенами. Под камнями тихо журчал невидимый ручей, на чахлых кустах из растресканных скал, коротко посвистывая, прыгали птицы, похожие на воробьев.

— Таня, — сказал я, замедляя шаг, — вы ничего особенного не заметили вчера в поведении Тимура? Существует такое понятие — женская наблюдательность…

— Нет, ничего не заметила.

— Он ухаживал за вами?

— Да! — Таня насмешливо взглянула на меня, скривила губки. — Обещал на ледник сводить, стихи читал… Что вас, гражданин следователь, еще интересует?

Я промолчал, припоминая строки, потом негромко продекламировал: