Филип Фармер - Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы

• Название: Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012000-1

Добро пожаловать в Мир Реки!

В мир самой увлекательной и самой своебразной саги за всю историю приключенческой научной фантастики!

Добро пожаловать в Мир Реки!

В мир, порожденный полетом воображения первого Великого мастера фантастики нового тысячелетия — Филипа Хосе Фармера! В мир странной планеты, опоясанной миллиономильной Рекой. Рекой, на берегах которой загадочные «творцы» создали «искусственный рай». «Рай», в котором возрождаются все люди, жившие когда-то на Земле. Возрождаются на берегах Великой Реки…

---

Родриго через силу признал, что она права.

— И все-таки, что дает тебе уверенность, что они не сделают тебя своей заложницей, раз уж ты оказалась у них в руках?

— Заложницей? С какой целью? Чтобы захватить замок? — Она позаботилась, чтобы ее лицо выражало одну только нежность к ее господину, чтоб не было и намека на снисходительность. — Замок нужен им лишь потому, что он служит мне укрытием. Если я стану их пленницей, цель будет достигнута.

— И ты умрешь.

Для него это действительно важно? — подумала она. — Или это новое представление, разыгрываемое ради удовольствия этих солдат, его свидетелей? Или — и она понимала, что это правда — или он всего-навсего боится моей смерти, потому что знает, что ему без меня не удержать замок?

Она помнила время, когда замок был только ее, когда она распоряжалась им по праву опеки. Его подлинный владелец и главный строитель давно исчез. Даже имя его сделалось не более чем шепотом в ее памяти. Она отказывалась об этом думать. Ей хотелось быть счастливой. Как тогда, после разрыва с Ясоном, как и теперь, она не способна спокойно принимать то, что все ее возлюбленные, все до одного, покидают ее ради соперника. Будь то ясонова сучка-царевна или эгеев байстрюк Тезей, явившийся к отцу, ответ Медеи оказывался неизменным. И жалким.

На этот раз соперник у нее прекрасней любой женщины и сильнее любого сына. На этот раз новую любовь ее возлюбленного не облечешь в пылающую шерсть и не предложишь ей чашу с отравой. Разве можно отравить Реку? Река востребовала его — не откровенно и безжалостно, как смерть, быть может, но более коварно: песней сирены о странствиях, обещаниями приключений, открытий, загадок… Вода всегда поет скитальцам. Но, прежде чем удалиться, он оставил ей замок, наказав беречь, и поведал, как удержать его от тысячи Родриго.

А когда Родриго встал у ворот со своим войском из оборванных наемников и прихлебателей, я отдала ему замок — а себе оставила только знание, как его удержать. Уж если меня зовут колхидской ведьмой, я вполне могу приберечь для себя столь скромную чародейскую хитрость, а? О, Медея, и как тебе не наскучит пускать разбойников в свою постель? О чем я думала? И кто для меня, по правде признаться, Родриго; чем я его сделала? Или это способ наказать неверного возлюбленного за то, что покинул меня? Второй Ясон? Вторая попытка.

Вторая попытка.

— Господин мой, — сказала она, стараясь ничем себя не выдать. — Допустим, я умру. Я могла бы уже умереть множество раз. Войска моих сыновей снабжены оружием, которое не различает целей. Стрелы не спрашивают имен. Ты думаешь, я никогда не предвидела подобную случайность? Я обо всем позаботилась, уверяю тебя. Поступить иначе…

— Означало бы не оправдать доверия, которое оказал тебе владелец замка. Знаю. — Родриго совершил непроизвольное движение, поглаживая не отросшую здесь, в Мире Реки, бороду. Медея ни с того, ни с сего спросила себя, а впрямь ли эта растительность на подбородке прибавляла ему привлекательности в те дни, когда он ею обладал.

Этого я о нем не знаю, — подумала она. — И этого я о нем не желаю знать. И все-таки мы двое кое в чем поразительно схожи. Мы оба прикованы к преданиям о нас.

— Да, — ровно сказала Медея. — Владелец этого замка много раз говорил мне, сколько замыслов ему пришлось задействовать, сколько источников строительных материалов пришлось исчерпать, сколько простой и тяжелой работы пришлось вложить, чтобы здесь поднялся замок. — Она бросила взгляд на запертые ворота. Песнь Реки слышалась даже через створки из железного дерева. — Я поступила бы дурно, если бы, следуя прихоти, развеяла прахом все его труды.

— Значит, ты понимаешь, почему я запрещаю тебе идти.

— Он цеплялся за свое решение упорней, чем травы Долины Реки — за почву. — Пусть даже ты хозяйка этой твердыни, порой долг хорошего слуги — призвать хозяина увидеть свои ошибки.

Она вложила ладонь в ладонь Родриго, ощутила, как груба его кожа и замечталась, вопреки себе, о том, что загрубелые от соли и солнца руки Ясона не стали бы так сурово скрести ее плоть. И все же она принудила свои губы нежно улыбнуться.

— Когда-то, Родриго, как давно, для нас больше не может иметь значения, когда-то ты служил лучшему господину, чем я. Ты верно ему служил, даже когда твои враги побудили его перемениться к тебе и отправить тебя в изгнание. Я слышала от твоих людей, какой неколебимой оставалась твоя любовь к тому твоему господину все годы несправедливого изгнания.

— Люди, которые за мной идут, слишком хорошо знакомы с преданием, и слишком плохо со мной, — заметил Родриго. — Я служил моему королю Альфонсо, как и любой добрый рыцарь. Я принес ему присягу. Первая моя клятва верности была дана его брату Санчо, который прежде него властвовал в Кастилии и пал от руки убийцы. — Он бросил на Медею взгляд, от которого ей сделалось тревожно. — Я знал, что Альфонсо не был полностью свободен от подозрений в пролитии крови брата, но доказательства отсутствовали, а страна нуждалась в короле. И я дал клятву верности моему новому властелину вместе со всеми остальными рыцарями Кастилии. Я сдержал слово. И любовь здесь ни при чем.

И никакой любви…

Она почувствовала, что ее улыбка затвердевает, точно высохший мед.

— Итак, мы согласны, ты и я, что верность слову важнее, чем любовь. Я тоже дала слово. Я пообещала сберечь и сохранить этот замок. Так я и сделаю. — Она отступила от ворот, знаком предложив ему следовать за собой.

Позднее, когда главные ворота замка закрылись за ней, Владычица Колхиды поправила на плечах легкий плащ Иссы и с блаженством вдохнула воздух свободы. Перед ней в сумерках лежала равнина, а позади равнины, среди палаток вражеского лагеря, ее ждали сыновья. Ее сыновья… И никто другой.

Медея прикоснулась к груди, где был спрятан кинжал. Его, конечно же, найдут, и отберут у нее, прежде чем она хотя бы вступит в палатку своих детей. Они что-то заподозрят, если она не придет, неся смерть.

И пусть подозревают, им все равно ничего не узнать.

Кинжал у нее на груди был в действительности дар для ее сыновей — такой превосходный стальной клинок, такая редкость! В конце концов, это их дар мне — ее кровь во второй раз, — подумала она. — Кинжал — самое меньшее, чем я могу их отблагодарить. Подлинная смерть, которую она несла, таилась в ином месте — в изящных шпильках, удерживающих ее волосы. Они не были остры, нет, иначе их непременно сочтут оружием и заберут у нее — лишь округлые, невинные, на вид украшения на концах стерженьков, были в действительности затычками, а в полой сердцевине каждой шпильки… яд. До чего поразительно, что она, которую миф объявил владеющей тайнами тысячи ядов, оказалась в мире, где отравы не существовало. (Даже одеяние из шерсти и огня, которое она послала Креусе, едва ли было отравлено, если отбросить выдумки. Она пошла к той суке со свежей кровью своих детей на руках, безумная для каждого часового, который страшился богов. А следовательно — святая. Она изрекла пророчество, или то, что ей удалось заставить звучать как бред — и они провели ее к царевне, ибо гремящие слова даже самому тупому из стражей худо-бедно давали понять, что она произносит речи, касающиеся грядущей радости их царственной госпожи. А затем, когда Креуса, точно обалдевшая корова, пялилась на безумицу-северянку, как просто оказалось обратить исступленный пророческий танец в орудие смерти).

Все, что я соткала — это узоры, бегущие вперед и назад по сучкиному чертогу. Все, что сделала — танец с бормотанием самой дикой невнятицы, но с именами Креусы и Ясона, раздающимися достаточно часто, чтобы эта молокососка не решилась приказать стражам остановить меня или заткнуть мне рот. Кровь на моих руках тоже оказалась кстати. Хотела бы я знать, я только думала об этом, или действительно лица моих умерщвленных малышей изгнали в ночную тьму мою душу? Так трудно понять, оглядываясь назад, где заканчиваются домыслы и начинается правда жизни. И притом — чья правда?

Так я плясала, воспользовавшись своим безумием, истинным или притворным, как прикрытием, которое поможет мне оглядеться и найти в ее чертоге то, что принесет ей смерть. Если не останется ничего другого, я пообещала себе вырвать клинок у одного из стражей, хотя я и заплачу за это жизнью на месте. А все оказалось легче легкого. Она любила, чтобы ее чертог был ярко освещен, эта царевна. Чаши с горящим маслом стояли на высоких бронзовых стеблях, точно огненные цветы, по всему чертогу. Я улучила минутку, схватила две из них и опрокинула на эту дурищу. И пока масло пропитывало ее шерстяное свадебное одеяние, а пламя весело взбегало по нему, я бросилась прочь. Стражи были слишком оглушены воплями — сухая промасленная шерсть так хорошо горит — чтобы меня преследовать. Их всех одолело их собственное безумие, то, которое позже сберегло их головы на плечах, когда весть об их роковом промахе дошла до царя.