Овидий Горчаков - «Максим» не выходит на связь

• Название: «Максим» не выходит на связь
• Автор: Овидий Горчаков
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08317-5

Овидий Александрович Горчаков – легендарный советский разведчик, герой-диверсант, переводчик Сталина и Хрущева, писатель и киносценарист. Тот самый военный разведчик, которого описал Юлиан Семенов в повести «Майор Вихрь», да и его другой герой Штирлиц некоторые качества позаимствовал у Горчакова. Овидий Александрович родился в 1924 году в Одессе. В 1930–1935 годах учился в Нью-Йорке и Лондоне, куда его отец-дипломат был направлен на службу. В годы Великой Отечественной войны командовал разведгруппой в тылу врага в Польше и Германии. Польша наградила Овидия Горчакова высшей наградой страны – за спасение и эвакуацию из тыла врага верхушки военного правительства Польши во главе с маршалом Марианом Спыхальским. Во время войны дважды представлялся к званию Героя Советского Союза, но так и не был награжден…

Документальная повесть Овидия Горчакова «“Максим” не выходит на связь» написана на основе дневника оберштурмфюрера СС Петера Ноймана, командира 2-й мотострелковой роты полка «Нордланд». «Кровь стынет в жилах, когда читаешь эти страницы из книги, написанной палачом, читаешь о страшной казни героев. Но не только скорбью, а безмерной гордостью полнится сердце, гордостью за тех, кого не пересилила вражья сила…»

Диверсионно-партизанская группа «Максим» под командованием старшины Леонида Черняховского действовала в сложнейших условиях, в тылу миллионной армии немцев, в степной зоне предгорий Северного Кавказа, снабжая оперативной информацией о передвижениях гитлеровских войск командование Сталинградского фронта. Штаб посылал партизанские группы в первую очередь для нападения на железнодорожные и шоссейные магистрали. А железных дорог под Сталинградом было всего две, и одной из них была Северо-Кавказская дорога – главный объект диверсионной деятельности группы «Максим»…

---

Думая о книге, которую он когда-нибудь, после победоносной войны, напишет, Нойман сочинил такое нимало: «Петер Нойман родился в невеселые времена разрухи и инфляции, когда его отец получал сто миллионов марок в день. Но, увы, его отец не был ни миллиардером, ни миллиардером – он был всего-навсего железнодорожным служащим младшего ранга. Просто это было время смуты и бедствий, когда доллар стоил сначала сто миллионов, потом пятьсот миллионов, а еще позднее – миллиарды марок».

Паровозный гудок оторвал оберштурмфюрера Ноймана от воспоминаний. Он поднес к глазам светящийся циферблат «омеги»: 21.50 – и не спеша зашагал вдоль эшелона по скрипучему снегу. Локомотив, тендер, за тендером – броневагон с выключенным прожектором, несколько пассажирских вагонов второго класса с белым имперским орлом и буквами «ДRB» – «Дойче рейхсбанн». И еще одна надпись – вот так встреча на задворках вселенной! – «Гамбург». Вагон из родного Гамбурга! Тоска стиснула сердце, тоска по залитому солнцем Гамбургу с соленым запахом моря, смолы и корабельного дыма…

Невольно вспомнилось Нойману – отец ходил контролером как раз по таким вагонам, с табличками «Берлин – Киль», а потом «Мекленбург – Гольштейн». Теперь он вот уже четыре года сидит в концлагере, если не умор… Память об отце до сих пор скребет сердце, и спор с ним, спор отца и сына, в сущности, еще продолжается. Этот спор решается сейчас под грохот сражения на Волге. Правда на стороне сильнейшего – так думается Нойману. Прав всемогущий фюрер, и доказательство тому – имперский орел с зажатой в когтях свастикой на станции Пролетарская. Далеко залетел орел великой Германии! Тень от его крыльев падает на полсвета: от норвежских фиордов до жарких африканских песков, от волн Ла-Манша до калмыцких степей. Нойман верит – германский солдат перешьет на немецкий манер все железные дороги до Индии, не за горами тот день, когда имперский орел напьется воды из священного Ганга! И горделивый хмель ударяет в голову Петера Ноймана, ведь в великих победах германского оружия есть и его вклад – вклад кавалера Железного креста 1-го и 2-го классов, оберштурмфюрера СС, командира 2-й роты мотострелкового полка «Нордланд» моторизованной дивизии СС «Викинг».

Из толпы офицеров Ноймана окликнул его приятель Карл фон Рекнер:

– Это ты, Петер? – Он подошел ближе. – Салют, о славный герой, спаситель фатерланда, надежда фюрера! Мы с Францем заняли купе для нашей тройки. Не будешь же ты валяться с вшивой солдатней в вагоне для скота!

– Согласен, – ответил Нойман. – Всегда рад встрече с друзьями!

В его тоне и улыбке угадывалось то новое чувство превосходства, с которым он относился к своим старинным закадычным дружкам – Карлу и Францу. В школе он мучительно завидовал им, особенно Карлу, этому баловню судьбы, счастливчику, сыну аристократа-богача, полковника графа фон Рекнера. Как он, бывало, стыдился своего отца, простого контролера, да еще 2-го класса, и своей матери, бедной старенькой Мутти, вечно хлопотавшей по хозяйству в невзрачном домишке на Хайлигенгассе. Франц – тот жил в красивом готическом особняке, отец у него, правда, тоже работал на железной дороге, но занимал в правлении высокий пост и командовал мелкотой вроде контролера Ноймана. Зато теперь Петер Нойман командует и графским сынком, и бывшим первым учеником гимназии имени Шиллера Францем Хаттеншвилером. В молчаливой, но отчаянной борьбе за боевое первенство Нойман оставил позади приятелей, обогнав их по чинам и орденам.

– Ладно, Карл! Только сначала пойду распоряжусь…

– Приказывайте, оберштурмфюрер! – Из-за спины Карла вынырнул гауптшарфюрер Либезис. – Я здесь!

– Молодец, Либезис! Ты всегда под рукой! – довольно усмехнулся Нойман. – Останешься за меня с ротой. Я поеду в пассажирском вагоне, в первом, считая от паровоза. Сейчас же выдели человек пятнадцать из пулеметного взвода – поедут охраной в броневагоне. Приказ командира полка.

– Яволь, оберштурмфюрер! – отчеканил служака гауптшарфюрер, лихо отдавая честь. – Спокойной ночи, оберштурмфюрер!

– «Спокойной ночи…» – закурив, усмехнулся фон Рекнер. – Погода, слава богу, нелетная, русской авиации нам бояться вроде нечего. Ну а если партизаны, или, как их называет московское радио, народные мстители?

– Больше страха от них, чем вреда, – глядя вслед гауптшарфюреру, сказал Нойман.

Ему, Нойману, еще не надоело это чертовски приятное чувство – командовать такими тертыми ветеранами СС, как «Дикий бык» Либезис – так за глаза называют в роте Ноймана этого вояку, бывшего мирного тирольского бауэра, которого четыре года войны в Польше и Норвегии, Франции и Югославии превратили в образцового солдата СС. Пусть он известен в полку – да что в полку, во всей дивизии – как пьяница, буян и насильник, зато в бою он надежен, как танк. Летом сорок первого желторотый юнкер Нойман с трепетом и восхищением следил в боях под Рава-Русской и Кременцом, под Житомиром и Днепропетровском за «Диким быком» Либезисом. А теперь и Либезис и все увешанные крестами ветераны в роте тянутся перед ним, оберштурмфюрером Нойманом.

– Пока нам везет, – говорил, затягиваясь сигаретой «Юнона», фон Рекнер, – пока не партизаны охотились на нас, а мы охотились на партизан – на Украине, в Крыму, на Кавказе…

– Скажи лучше: на мужиков охотились, – поправил ого Нойман. – Много ты видел этих партизан? А здесь их и в помине нет – ни лесов, ни гор, одна снежная пустыня. Уж не сдают ли нервы у унтерштурмфюрера графа фон Рекнера?

– Зачем тогда полковник послал подкрепление в броневагон? Скажешь, у старика тоже нервы сдают? Пойдем-ка лучше сыграем в скат, мороз на этой Пролетарской все крепчает… И это называется Южным фронтом!

– Видно, в честь Южного полюса, – усмехнулся Нойман.

Нойман оглянулся. Где-то там в кромешной тьме, может быть, и в самом деле бродит смерть. Нет, чушь и ерунда – люди не волки, не выживут во вьюжной гиблой степи!

Над разрушенной станцией, над говором и криком солдат снова разнесся гудок паровоза. Мимо Ноймана и фон Рекнера рысцой пробежали пулеметчики, посланные Либезисом в броневагоны. В темных окнах классного вагона вспыхивали и метались лучи карманных фонариков, в двух-трех окнах зажегся моргающий желтый свет фронтовых коптилок. Эшелон дернулся, лязгнули сцепления, стукнули буфера… Нойман и фон Рекнер последними из офицеров полка СС «Нордланд» вспрыгнули на высокую подножку, захлопнули дверь.

Из глубины вагона, тускло освещенного свечами в фонарях, послышался громкий голос:

– Господа офицеры! В эфире – «Вахтпостен»!

Офицеры СС сгрудились у купе, занятого радистами.

Нот уже много месяцев всегда и всюду, где только это позволяли фронтовые условия, в дождь и пургу, офицеры и солдаты германской армии от Белого до Черного морей собирались у полевых раций, чтобы послушать в 22.00 по германскому радио из Белграда специальную программу для вермахта и в первую очередь заставку этой программы – любимейшую песенку тех, кто воевал за Гитлера, – «Лили Марлен». И сейчас все в вагоне замерли, слушая музыку этой грустно-сентиментальной песенки о девушке, которая ждет не дождется любимого с фронта.

– Погляди-ка! – шепнул Нойману острый на язык фон Рекнер. – Какие милые, просветленные лица у этих профессиональных убийц и вешателей!

Петер недовольно взглянул на Карла. Если начальник СД дивизии штурмбаннфюрер Штресслинг – вон он стоит – услышит такие слова, он в два счета разделается с заносчивым виконтом!

Дослушав песню, офицеры начали расходиться по купе.

– Бр-р-р! – Рекнер стучал зубами. – Да здесь прохладнее, чем в могиле!

– Ошибаешься, граф! – сказал Франц Хаттеншвилер, высовываясь из двери купе. – Простые смертные, возможно, и заработают, переночевав в этом вагоне, «медаль мороженого мяса», но только не мы с вами – морозостойкие викинги! Раздевайтесь, господа! Подсаживайтесь к камину! Это, правда, не свадебный номер отеля «Адлон» на Вильгельм-штрассе…

– Камин! – проворчал фон Рекнер. – Да ты, лентяй паршивый, даже коптилки не организовал! И в карты не сыграешь! Тысяча чертей! К утру наша троица превратится в сосульки.

– Зато вся наша тройка опять вместе, – улыбнулся Франц. – И к ужину у нас кое-что есть! – Он торжественно потряс обшитой сукном алюминиевой флягой. Во фляге внушительно забулькало. – Довоенный! Наичистейший! Девяностодевятиградусный! Подарок раненному стрелой амура викингу от Лоттхен – самой милосердной сестры в Пятигорске! Ну и девочка, доложу я вам, глаза как незабудки!.. И коптилка найдется!

В угол полетели шлемы, сбруи с парабеллумами, полевые сумки.

Карл – он в самых невероятных условиях корчил из себя джентльмена – достал из рюкзака белую салфетку, серебряный прибор и три серебряные рюмки с фамильным гербом графов фон Рекнеров.