Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола

• Название: Клеймо Дьявола
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Ужасы и Мистика

Как примирить свободу человека и волю Божью? Свобода человека есть безмерная ответственность каждого за свои деяния, воля же Господня судит людские деяния, совершенные без принуждения. Но что определяет человеческие деяния? Автор пытается разобраться в этом и в итоге… В небольшой привилегированный университет на побережье Франции прибывают тринадцать студентов — юношей и девушек. Но это не обычные люди, а выродки, представители чёрных родов, которые и не подозревают, что с их помощью ангелу смерти Эфронимусу и архангелу Рафаилу предстоит решить давний спор. «Любой подлец обречен и погибнет» — уверен демон зла. «Любой может спастись» — полагает архангел. В итоге — каждый из тринадцати, наделенный свободной волей, творит, что вздумается, каждый — не управляется, но лишь направляется незримыми силами Добра и Зла. В каждом студенте Меровинга — чёрный дар, выделяющий его, и столкновение этих дарований порождает калейдоскопической ряд страстей, смертей, убийств… Но — не только. Ведь каждый свободен, и быть подлецом или не быть им — выбирает он сам… Автор предупреждает, что роман — сложен и несколько заумен, это совсем не «фэнтези для девочек…» Чёртова дюжина персонажей — тоже непростое испытание для читателя, за что автор сразу просит прощения.

---

Разговор был прерван прибывшим в этом году с блестящими рекомендациями профессором Рафаэлем Вальяно, преподавателем латыни, появившемся в деканате по окончании своих лекций. У него тоже поинтересовались, не правда ли, прекрасный курс? Подняв на коллег странные, аметистовые глаза, преподаватель латыни сдержанно заметил, что может, пожалуй, выделить из общей массы Эммануэля Ригеля.

Куратор факультета Эфраим Вил загадочно улыбался и ничего не говорил.

Глава 3. Сакральная порнографичность

«Elles deviennent le Diable: debiles, timorees, vaillantes a des heures exceptionelles,

saglantes sans cesse, lacrymantes, caressantes, aves des bras qui ignorеnt les lois…»

J. Bois, «Le satanisme et la magie» [3]

…Над расходящимися амфитеатром скамьями огромной колизееобразной аудитории стоял тихий гул, подобный жужжанию насекомых в летнюю ночь. Монотонно бормотал что-то профессор Ланери. Часть студентов, замерев в задумчивых позах, подперев головы руками, просто спали. Мормо делился с Риммоном путаными подробностями вчерашней попойки, Фенриц Нергал внимательно изучал какой-то ветхий манускрипт, глядя на страницы через огромную лупу, а рыжая Лили фон Нирах, устроившись внизу у бокового прохода, исподлобья оглядывала сидящих. Взгляд её зелёных глаз медленно блуждал по лицам сокурсников, осторожно передвигаясь от длинноносого Митгарта до роскошно одетого Мормо. Потом он, чуть задержавшись на лице смуглого Сирраха Риммона, переполз на читавшего Нергала, передвинулся с дремлющего невзрачного Генриха Виллигута на задумчивого Гиллеля Хамала. На секунду задержался на Эммануэле Ригеле, и, наконец, остановившись на красавце Морисе де Невере, вспыхнул и погас.

Стоило ей опустить глаза, как прямо в неё уперся недоумевающий и пристальный взгляд Гиллеля Хамала. Длинными пальцами, унизанными перстнями, он нервно потёр виски. Облизнул пересохшие губы. В глазах еврея застыло выражение настороженного испуга.

…Вечером, в тёмном узком портале, ведущем из библиотеки к жилому корпусу, Морис де Невер замедлил шаги. Ветер под вечер стих, полная луна мягко сияла в просвете клубящихся облаков, тишину нарушали только трели ночных цикад.

Медленно спустившись по лестнице, он остановился перед дверью своей спальни и прислушался. На ступенях послышались чьи-то легкие шаги, и через несколько мгновений де Невер увидел приближавшуюся к нему Лили. Плоть уже несколько дней тяготила его, и волнующие, похотливые движения девушки мгновенно зажгли кровь. Если он что-то понимал в этом, а он понимал, — в глазах Лили были призыв и обещание. Он улыбнулся, и Лили обнажила зубы в улыбке. Быстрым движением он обхватил её. Тело Лили начало мягко пульсировать. Поняв, что попусту теряет время, он торопливо пропихнул её к себе, увлёк в спальню и повалил на постель.

Ему пришлось пережить неприятное мгновение. Он забыл запереть дверь, и мельком видел Эммануэля, заглянувшего в спальню и тут же выскочившего из комнаты.

… Ушла она перед рассветом, тихая, как дуновение ветра. У Мориса осталось странное и тёмное ощущение. В начале ночи бесстыдная разнузданность и неуёмная похотливость Лили даже возбудили его, но с течением времени он всё больше ощущал утомлённость, какую-то вялую апатию и непонятную слабость.

Такого он не переживал никогда.

Подняться утром он не смог и пролежал в постели почти до вечера в мутной полудреме, — благо, день был воскресный. Наконец, с трудом преодолев оцепенение полного бессилия, выполз на балкон, почти наглухо увитый виноградными лозами, вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух и, поглядев вниз сквозь листву, обмер: Лили, а ее рыжие волосы, золотившиеся в лунном сиянии, нельзя было спутать ни с чем, сидела на узкой скамье на коленях Сирраха Риммона. Невер сжал ледяными пальцами пульсирующие виски, с тоской подумав о бутылке мозельского в сундуке, но до угла спальни было почти десять шагов. Не было сил даже позвать слугу. Кое-как, почти ползком, он снова добрался до постели, простыни которой ещё сохраняли запах Лили, и снова провалился в непроницаемый сон без сновидений.

Что до Риммона, то Сирраху не нравились женщины, корчащие из себя недотрог. И, запуская руку под батистовую рубашку Лили, он подумал, что ломаться она не будет. А иначе, — какого чёрта было прижиматься к нему на лестничном пролете и буквально лезть в штаны на лавке в палисаднике? Лили не обманула его ожиданий, ломаться не стала, и через несколько минут они уже стояли у двери в спальню Риммона. Он не любил ни длинных прелюдий, ни сентиментальных серенад, но был силён и вынослив.

Тем неожиданнее для него был внезапный пароксизм слабости, вдруг тяжелой и мутной волной накативший невесть откуда и обручем сковавший тело. Рот наполнился солоноватым вкусом крови, возбуждение улеглось, но голову, стремительно закручиваясь огненным смерчем, сдавила нестерпимая боль. Боже, что с ним… Он с изумлением смотрел на свои ладони, трепещущие и бледные, пытался сжать пальцы в кулаки, но не было сил, пальцы не слушались, он чувствовал себя просто полумёртвым. Он не заметил, как девица ушла, думал лишь о том, как суметь доползти до трюмо, где золотилась впотьмах бутылка коньяка, но вскоре понял, что сдвинуться с места не сможет.

Его слуга, увидев утром хозяина, ставшего похожим на мумию, в испуге замер на пороге.

Между тем Гиллель Хамал, заложив напоследок дверь огромным бруском засова, углубился в ветхий свиток. «Сефиры Каббалы — смысл и тайна божественной мудрости. Кетер, Хохма, Бина, Хесед, Гевура, Тиферет, Нецах, Год, Йесод, Мальхут…» Увы, для чтения мудрых трактатов необходим не только глубокий ум, но и спокойный дух. На душе же Гиллеля спокойно не было. Мысли его разбегались, как испуганные тараканы. «Что здесь происходит, чёрт возьми? Куда он попал? Безумие, просто безумие…»

Вдруг Гиллель слышал, как, царапнув тишину, в пазах замка звякнул металлический брусок засова. Хамал задрожал и скривил губы. Как же! Эту лярву только пусти, — после такой романтической встречи ему и недели не протянуть! Закрыл ли он нижний замок на два оборота? Достаточно ли придвинутого к двери сундука? Не сесть ли на него для вящей прочности? Но шуршащие шаги за дверью уже стихли.

Гиллель был человеком светским, но тут трепетно вознёс благодарение Всевышнему.

Тем временем в крайней комнате у входа в коридор шла неспешная и серьёзная мужская беседа.

— Деструктивное намерение мага в отношении жертвы, Митгарт, оправдано всеми законами естественной этики и честной игры, ведь в нём просто реализован принцип силы. Причем, успех, как я заметил, зависит, скорее, от приложения немногих верных принципов, нежели от обилия нахватанной информации, — высказался Виллигут, сидя с Бенедиктом Митгартом за бутылкой шамбертена. — Большинство учебников по магии набито невероятным количеством псевдо-эзотерических знаний, — продолжал он, — там подсовывается в основном то, что a priori не может сработать, дабы отбить охоту у всех, кроме самых ленивых и бесталанных. Никто не доверяет тому, что усваивается с легкостью.

— Хотя все постоянно ищут короткие пути, дармовщину и чудеса, — лениво проговорил Митгарт, то ли соглашаясь, то ли оспаривая собеседника. — Мне представляется, что суть обаяния магии — просто в попытке подняться над моралью, объявив её вздорной ошибкой.

— В морали самой по себе ничего заведомо ошибочного нет, она даже необходима для получения большого наслаждения, произведённого рациональной распущенностью, — заметил, придвигаясь к Митгарту, Виллигут. — Нелепой и ошибочной мне представляется только мораль, основанная на устаревших и затасканных принципах…

«Законы механики основаны на принципах ещё более архаичных и обветшалых, что, однако, не даёт оснований считать их нелепыми», — вяло подумал Митгарт, но спорить не стал. Он апатично разлил остатки вина по стаканам, залпом выпил и поднялся.

— Пора, поздно. Мы засиделись. Завтра коллоквиум по-греческому. Я возьму это и почитаю на досуге, — Он не заметил взгляда, которым проводил его Виллигут, и тяжело ступая по каменным плитам пола, пошёл к себе, унося старый свиток пергамента, основательно изгрызенный по краям мышами.

…Когда за спиной Виллигута через несколько минут заскрипела дверь, он подумал, что вернулся Митгарт, но, радостно обернувшись, увидел на пороге рыжую бледную девицу, которая нагло пялилась на него ещё на лекциях. Нелепо раскачивая бедрами из стороны в сторону и глупо закатывая глаза, она подошла к нему вплотную. Он молча смотрел на кривляку, пока она не позволила себе прикоснуться к нему. Резким ударом Генрих отшвырнул её, а затем, распахнув дверь, грубо вытолкнул грязную тварь в коридор.

Чёрт его знает, что творится в Меровинге!

Возвратившийся к себе Бенедикт Митгарт был мрачен и, положив принесённую от Виллигута рукопись на стол, задумался о делах — куда как не блестящих. Семья была разорена, между тем сестрица — на выданье. Проблема представлялась неразрешимой. Он мутным взглядом смотрел серое набрякшее небо за окном. Начал накрапывать дождь.