Николай Глебов - Колокольчик в тайге

• Название: Колокольчик в тайге
• Автор: Николай Глебов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1973

Большинство авторов, чьи рассказы вошли в книгу «Колокольчик в тайге», хорошо известны уральским ребятам.

Рассказы этого сборника — о природе, об отношении человека к ней.

Книга рассчитана на детей среднего возраста.

---

И лишь только тогда мы поняли причину странного поведения животного. Лось был слеп.

Впоследствии, когда мы попытались определить причину слепоты лося, было выяснено, что слепота произошла от ранения, так как под шкурой на лобной части перекатывались маленькие свинцовые дробинки.

Так от бездумного выстрела какого-то негодяя погиб могучий лось — краса и гордость наших лесов.

Все это время лосиха неотступно следовала за раненым и не покидала его до самого конца, пока еще у животного были силы. Длилось это, очевидно, не один день и даже не одну неделю. Сколько же нужно преданности, глубокой привязанности, чтобы вот так изо дня в день находиться рядом с обреченным животным, помогать ему, не отлучаясь от него ни на минуту!

Возвращались домой мы поздно. В лесу уже начало темнеть. Серая мгла пеленой покрывала кусты, тропинка становилась все менее заметной, и лишь только в небольших просветах были видны стволы отдельных деревьев.

Наконец и стволы и макушки деревьев слились в общую темную массу, над лесом опустилась ночь.

Осторожно переступая через валежины, мы с трудом находили все время терявшуюся тропку. Причудливо изогнутые сучья, обомшелые пни в сгустившихся сумерках кажутся сказочными чудовищами. Идешь и невольно думаешь, что какое-нибудь лесное чудище вот-вот схватит тебя. Чуткое ухо ловит ночные звуки леса. В наступившей тишине слышны малейшие шорохи.

Уже подходя к дому, мы услышали мощный, идущий с самых низов, глухой и протяжный стон. Трубил молодой лось. Через несколько минут призывный стон повторился вновь. И этот сильный, низкого тона звук долго еще стоял в воздухе. Наконец, когда лось протрубил в третий раз, в ответ ему прилетело короткое «о-у», а затем послышалось фырканье. На призыв лося отвечала лосиха.

Жизнь шла своим чередом.

ИЗ ИЛЬМЕНСКИХ ДНЕВНИКОВ

Над маленьким, затерянным в лесной глуши поселком Миассово — туманное мартовское утро. Тепло и сыро. Кругом застоявшаяся тишина, которая нарушается только трелью дятлов. Дятлов три, и все они по очереди выбивают дробь.

Первым начинает тот, что сидит на телефонном столбе. Ровно через десять секунд с болота ему вторит другой, а затем вступает третий, сидящий на сосне у лабораторного корпуса. И снова наступает тишина. Через какой-то промежуток времени все в той же последовательности повторяется.

Дятел на столбе, закончив свою очередную трель, прислушивается, красная шапка на его голове поворачивается из стороны в сторону, и он, как бы любуясь собой, ждет вступления своего соперника.

Пока я слушал этот своеобразный конкурс, очередность трелей лесных солистов не нарушалась, и лишь только один раз первый дятел опоздал с началом вступления, и дробь его прозвучала одновременно с дробью дятла, сидевшего на болоте.

Кстати, тут же рядом, около магазина, барабанил четвертый дятел и совершенно не реагировал на «серенады» соперников.

…Видавшая виды плоскодонка медленно скользит по старому заросшему пруду. Вода — что индийский чай. Кругом торфяные сплавины, поросшие осокой, рогозом и еще бог знает чем. На некоторых из них растут небольшие кусты ивняка, а кое-где уже укоренились березки, которые, как часовые, возвышаются в своих ярких зеленых одеждах над бурыми космами высохшей прошлогодней осоки.

Окна воды покрыты зарослями рдеста, тут же растет кубышка, кувшинка, ближе к берегу видны стреловидные листья водокраса, изредка встречается сусак.

Когда до берега осталось совсем немного, я увидел впереди плывущего ужа. Уж небольшой, это видно по маленькой голове и тонкой, чуть сероватой шейке, поднявшейся столбиком над водой.

Вначале ужонок меня не замечал и плыл, не меняя позы и направления, но стоило мне неосторожно плеснуть веслом, как он сжался и резко опустился вниз. Теперь над водой была только одна голова, которая беспрестанно сновала то в одну, то в другую сторону. Уж торопился уйти от настигающей его опасности.

Я сделал сильный гребок в надежде догнать несмышленыша и на какую-то долю секунды отвлекся от пловца. Когда же опомнился, то ужа не было. Затормозив лодку, я стал наблюдать, но сколько ни смотрел, ничего не видел. Наконец мое внимание привлекла одинокая камышинка, которая время от времени подрагивала, словно колеблемая чьей-то рукой.

Каково же было мое удивление, когда, подплыв ближе, я обнаружил свою пропажу. Ужонок, свернувшись кольцом вокруг камышинки, лежал, притаившись, на дне и, казалось, не подавал никаких признаков жизни.

«Вот тебе, — думаю, — несмышленыш!»

* * *

На берегу Гудковского пруда у самой дороги, в каких-то 20 метрах от кордона под большим плоским камнем гнездо белой трясогузки. Птичка сидит на гнезде, сидит настолько крепко, что не вылетает даже и тогда, когда под камень просовываешь руку, чтобы убрать в сторону стебли сухой травы, мешающие смотреть. При этом становится виден черный блестящий глаз, с интересом и, очевидно, не без страха рассматривающий непрошеного гостя. Прижавшись вплотную к гнезду, трясогузка застыла, как изваяние: ни звука, ни шороха.

Сколько же нужно силы, терпения, а если хотите, мужества, чтобы вот так в каких-то сантиметрах от протянутой руки человека высидеть на месте не шелохнувшись и не выдать себя ни единым движением! Это ли не храбрость! А может, это вера в доброту человека?

Ф. В. Шпаковский

ОТКРЫТИЕ

Леса наши, известное дело, чистые и глазу настежь распахнутые. Уж если березки, то стоят стеночкой, одна к другой подогнанные, словно нарочно кто-то их по росту да по стати подбирал. Осинки хоть и густо возьмутся друг подле дружки, а все же пройти можно свободно, разве только иногда ветку от лица отведешь. В таких ухоженных, здоровьем пышущих лесочках, вредным жукам-усачам делать нечего. Один, если где и заведется, так ему птицы вольного житья не дадут, поймают и вместе с усами-рогами детишкам в гнездо стащат.

А вот на болотах, сырых да вязких, похуже деревьям приходится. Особенно березонька-белостволка страдает. Растет она, а корни пьют гнилую воду. Только войдет красавица в силу, тело наберет — как тут-то беда нежданно прикинется. Болотная вода для многих деревьев — яд, для березы особенно, — и вянет, глохнет она незаметно. Года три-четыре минет, глядь — березка весной листья выбросила, а они у нее словно бы на лету усохли. Все лето стоит дерево зябкое, сиротливое. А на следующую весну даже листья выбросить нет сил. Умерла березка…

Много, много их по болоту стоит и, кажется, на тебя, нахмурясь, смотрят. Неловко бывает под такими взглядами. И я всегда, если прохожу, столкну старое дерево и про себя подумаю: «Ты свое отжила, сейчас никому не нужна, ложись, отдыхай!». Березки падают безропотно, точно только и ждут того.

Но один раз, будучи на охоте, сделал я для себя маленькое открытие и с тех пор больше старые деревья не роняю. Зашел я на болото и вижу — береза стоит.

Подошел, ударил по дереву ладонью. Береза дрогнула, но устояла, крепка еще в корню была. Хотел я плечом приналечь да вовремя вверх глянул. А там по всему стволу дятел дупел набил, и из каждой такой «квартиры», красноголовым плотником отстроенной, мною лесные жители «любовались». Кто с укоризной смотрел, кто с любопытством, а кто и вовсе со страхом.

На первом «этаже» белка из оконца выглядывала. Встретила мой взгляд, цокнула недовольно, выскочила из ухоронки и пошла макушки у деревьев считать. Вслед за белкой два воробья полетели, что этажом выше жили. Синица тоже тут была — всполошенно зазвенькала. А потом и сам дятелок — красный котелок решил, что со мной в прятки ему играть не след, и улетел за всеми.

Березы-то не умерли, оказывается! Если раньше они жили только для себя, то теперь для других всеми силами жить стараются.

РАДОСТЬ

Сереньким мартовским утром брел по лесу, и так мне одиноко и однообразно на душе стало! Зачем, думаю, сегодня пришел сюда. Ничего нового не встречу, ничему не удивлюсь: все те же вокруг голые, промерзшие, тысячу раз виденные осинки с березками, снег монотонно-белый — вот и весь пейзаж невеселый.

Но вскоре, как это часто в марте бывает, небо открылось, солнце заблестело, и птицы разговоры о весне завели. Сначала синица, по прозванью «большая», а на деле кроха, голос подала — такой звонкий, словно впрямь кто-то по наковальне молоточком бил! Не за голос ли назвали большой маленькую синичку?! Синице отозвались разудалым чириканьем полевые воробьи — зимогоры, и точь-в-точь камешки в большом решете встряхнули. Дятел по сухому суку клювом загремел, что палкой в пустую кадушку. И пошло, и пошло!..

А солнце улыбалось, а снег пушисто искрился!