Фэй Уэлдон - Род-Айленд блюз

• Название: Род-Айленд блюз
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-271-24554-1

Фэй Уэлдон иногда называют современной Джейн Остин. Продолжая классическую традицию женского романа, Уэлдон вошла в литературу в середине 60-х и с тех пор, помимо пьес и сценариев, выпустила около тридцати книг (“Жизнь и любовь дьяволицы”, “Ожерелье от Bulgary”, “Жизненная сила” и др.), многие из которых экранизированы.

“Род-Айленд блюз” — выстроенная в блюзовой манере история двух представительниц одной семьи, каждая из которых хранит в памяти собственную трагедию. Взбалмошная красавица Фелисити, даже перевалив за восемьдесят, не утратила ни легкомыслия, ни очарования. Юность ее пришлась на эпоху моральной и материальной зависимости от мужской власти, от брачного контракта, от общественных предрассудков. Ее внучка София — полная ей противоположность: это самостоятельная и свободная современная женщина, монтажер на одной из лондонских киностудий. Родственная привязанность между ними весьма условна — София с детства не может простить Фелисити, что в трудную минуту та ее бросила, улетев за океан к очередному мужу. Но случай меняет все: раскручивается колесо фортуны, вскрываются семейные тайны, в дело вступает любовь, азарт, риск и надежда…

* * *

Фэй Уэлдон в английской женской прозе — звезда первой величины. Пьесы, сценарии (в их числе знаменитый сериал по книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение”) и почти тридцать романов принесли ей славу признанного мастера современной беллетристики. “Род-Айленд блюз” — это и в самом деле роман-блюз, напряженный диалог двух женщин. И одновременно — яркая фантазия на тему “последнего шанса”, который возможен в любом возрасте.

---

Когда началась война, всех, кто носил немецкую фамилию и продолжал жить в Англии, начали травить и преследовать, считая шпионами. С маленькой мисс Вассерман перестали заниматься в музыкальном колледже, семья, в которой она жила, отказалась держать ее у себя, а вернуться домой ей было не на что. Родители, жившие в Вене, не имели средств, чтобы ей помочь, а может, просто не хотели. Так Лоис в двенадцать лет осталась одна, заботиться о ней было некому. Моя прабабушка Сильвия, тоже пианистка, по доброте душевной взяла девочку к себе в дом, и здесь, в семье Муров, Лоис выросла. (Я съездила в Хэмпстед-Хилл, где когда-то находилось родовое гнездо. В шестидесятые годы дом снесли, там, где когда-то разыгрывались жестокие трагедии, теперь высятся муниципальные многоэтажки. Вот так исчезает без следа наше прошлое; стены, впитавшие в себя страсти, которые мы в них пережили, обращаются в пыль, и, может быть, так оно и лучше.) Артура послали на войну в качестве корреспондента “Таймс”, Лоис в это время уже была членом семьи. Она жила в доме и когда он вернулся, и когда у Сильвии родилась Фелисити, и когда бедняжка Сильвия умерла от гриппа. Через шесть месяцев после ее смерти Лоис, эта кукушка, выросшая в чужом гнезде, стала женой Артура, а еще через два месяца родилась Люси.

Умерла от гриппа… Может быть, Лоис поступила как Маргарет Локвуд, когда играла любовницу в “Человеке в сером” (1943 год): жена лежит больная в жару, а та распахивает окна, и от ледяного ветра у жены начинается воспаление легких, она умирает. Может быть, отняв у жены мужа, Лоис потом с помощью любовника избавилась и от него? В пятидесятые годы такие трюки проделывала чуть не во всех своих фильмах Барбара Стэнвик — укокошит муженька и получит страховку. Вы скажете, банальная мелодрама, но таких мелодрам сколько хочешь и в жизни. Кино отражает жизнь, жизнь — кино. Все вполне могло случиться именно так.

Сотрудники агентства “Аардварк” сидят в Сомерсет-Хаусе или там, где сейчас находится государственный архив, и, отыскивая адреса и сопоставляя даты, обнаруживают такие вот жизненные трагедии. Вы можете спросить, какой в этом смысл? Вряд ли бедняжке Сильвии хотелось жить. Мало кто заметит, что двадцатилетняя девушка беременна, но Лоис была не из тех, кто пощадит свою благодетельницу и скроет такую новость. “Знаете, я беременна, отец моего ребенка — ваш муж”. Каждый в этой жизни за себя, всегда так было — и в те времена, и сейчас. Женщины вечно твердят: “Нет, нет, я не имею дела с женатыми мужчинами”, но я не знаю ни одной, которая бы не врала, при этом все считают, что “нет, нет, они на самом деле не женаты, он просто живет с ней” в корне меняет дело. Во времена Лоис и Сильвии на карту ставилось еще больше: не просто секс и близкие отношения, но и замужество плюс все, что ему сопутствовало, — дом, положение, дети, деньги; словом, ваша жизнь была обеспечена до самой смерти. Любовница знала, что игра стоит свеч. Забеременей от мужчины, сведи его с ума своими ласками, заставь жену страдать и возмущаться — и вполне можешь рассчитывать, что он в конце концов на тебе женится.

По словам Люси, как только Лоис избавилась от Сильвии и поймала в свои сети Артура, она потеряла к нему всякий интерес. У Люси сохранились воспоминания, как Артур пытается обнять и поцеловать Лоис, а она его отталкивает. Он был всегда мрачный, чем-то озабоченный, она всегда не в духе. (Впрочем, дети обычно замечают только плохое в отношениях родителей, они не входят за ними в спальню, не видят, как дневные отношения сменяются ночными.) Родители ссорились из-за Фелисити, Лоис хотела отдать ее в интернат, Артур не соглашался.

Бедняжка Фелисити, теперь у нее была хрестоматийная злая мачеха, замыслившая избавиться от дочери покойной жены, чтобы все досталось ее собственной (смотри “Золушка”, “Белоснежка”, “Свет мой, зеркальце…” и т. д.). “Прочь с моих глаз! Ступай в лес, там тебя съедят волки, и не надейся, отец тебя не спасет!” И верно, не спасет, согласно выкладкам социальных дарвинистов, папочка уже вряд ли помнит о твоем существовании, новая жена моложе и здоровее, она лучше распорядится его генами, чем покойная. Иными словами, ослепленный любовью муж предпочитает не видеть, что творится в его собственном доме.

— Может быть, для Фелисити было бы лучше, если бы ее отдали в интернат, — сказала Люси. — Она вызывала постоянное недовольство: то неаккуратно застелет постель, то плохо закроет кран, ее запирали в ее комнате, а то и связывали руки, чтобы не устраивала разных каверз. Иногда даже запирали в кладовке. Она никогда не плакала. Помню, я однажды пыталась просунуть ей под дверь кусок хлеба с джемом, меня увидели и заставили слизать джем с пола. Моя мать была чудовище. Почему отец ничего не замечал?

— Так уж они устроены, мужчины, — отозвалась я.

Когда Артур умер, с Фелисити стали обращаться еще хуже. Теперь ее наказывали, отправляя жить к слугам, и очень скоро она чуть ли не переселилась туда насовсем. Спала она на чердаке, ела в кухне, а Лоис и Люси — в столовой. (Как тут не вспомнить Ширли Темпл в “Бедной богатой девочке”.) Люси было приказано называть ее Мэй, а не Фелисити, такое изысканное имя не пристало сироте без отца, без матери, которой самой придется пробивать себе дорогу в жизни. (А это уже “Джейн Эйр” с Джеймсом Мейсоном в роли Рочестера.)

— По-моему, Фелисити нравилась эта трагикомедия, — сказала Люси. — В ней с детства жила актриса. Она заявляла, что любит чистить картошку и вообще со слугами ей гораздо веселее. А однажды показала моей матери нос, и тут уж Лоис и в самом деле отдала ее в интернат.

— “Джейн Эйр”, — сказала я. — Или “Николас Никльби”?

Она с недоумением посмотрела на меня, и я начала сомневаться в надежности ее свидетельских показаний. Она представила детство и отрочество Фелисити в сценарии, где события и образы зиждутся на мифах и архетипах, я, конечно, сделала то же самое, только соотношу все с фильмами, тогда как Люси — со сказками Артура Ми, на которых выросла. Что ж, кто чем богат. Люси считала свою мать врагом, а так как мать ненавидела Фелисити, она подружилась с врагом своего врага и сейчас, не чувствуя за это ни малейшего стыда, рассказывала о событиях в той последовательности, как они развивались.

— Как умер ваш отец? — спросила я, подождав, пока она успокоится. Ее отец и мой прадед Артур уже в зрелом возрасте на свою голову влюбился по слабости характера в дурную женщину и сделал несчастными несколько поколений своих потомков. Муж Сильвии позволил Лоис забеременеть от него. В наше рационалистическое, чурающееся мелодрамы время слово “муж” вышло из моды. Даже женщины, состоящие в законном браке, частенько предпочитают называть мужчин, с которыми они спят, “партнерами”, дабы не отстать от века. Увы, “партнер” исключает предопределенность драмы, не налагает обязательств, в нем отсутствует Thanatos, отсутствует трагедия. Он не потянет на героя серьезного, концептуального фильма, может претендовать разве что на роль второго плана, и уж тем более никто не рискнет доверить ему роль отца своих детей в реальной жизни. Всеми силами искореняя в себе способность страдать, мы старательно обходим горе стороной и что-то теряем на этом пути, что-то приобретаем. Люси была одной из тех, кто вышел на этот путь достаточно рано.

— Как он умер, я не знаю, — ответила она. — Нам сказали, что отец заболел, с месяц он не вставал с постели, приходил доктор. В те времена детям почти ничего не рассказывали. Однажды утром мать вышла из гостевой спальни и объявила нам, что он умер. Вот и все.

Больше Люси ничего не могла мне рассказать, может быть, не хотела, хоть я и продолжала расспрашивать. Но я отлично видела эту сцену. Лоис выходит на лестничную площадку в длинном, прямом, с мелкими складочками на плоской груди платье и смотрит вниз, на поднятые вверх личики девочек — десятилетней Фелисити и трехлетней Люси. Она не может сдержать торжества. “Ваш отец умер”. И сразу все меняется, между прошлым и настоящим вдруг пролегает непонятная пропасть. Я тоже слышала эти слова: “Твой отец умер”.

— Ни ей, ни мне не позволили о нем плакать, я хорошо это помню, — продолжала Люси. — Мать даже в самое счастливое время не выносила наших слез, нас за это шлепали. Нам было сказано, что все к лучшему. Фелисити не пустили на похороны. Она оделась во все черное, и тут вдруг Лоис объявляет, что она никуда не пойдет, ей там делать нечего, Артур ей вовсе не отец. Это было ужасно. Фелисити бросилась на нее с кулачками, кричала, царапалась, а Лоис только смеялась, она сказала, что Фелисити — дочь разносчика угля, Сильвия с ним путалась. Но мы много раз видели этого разносчика, он был ужасно страшный, поэтому мы поняли, что она врет. Словом, меня на похороны взяли, а Фелисити заперли в ее комнате.

— Как вы думаете, а не могла Лоис отравить вашего отца, с такой-то неустойчивой психикой? — спросила я полувшутку-полувсерьез, но Люси вполне серьезно ответила, что ничуть бы такому не удивилась. Лоис ни в малейшей степени не была неуравновешенной, она была просто жестокая и злая — так отозвалась дочь о своей матери. А Артур перед самой смертью написал новое завещание, в нем он оставлял все не Фелисити, а Лоис.