Алексей Синицын - Искусство скуки

• Название: Искусство скуки
• Автор: Алексей Синицын
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-00071-108-8

Мне больно смотреть на свои старые детские фотографии. Потому, что я ничем, совсем ничем не могу помочь тому маленькому мальчику с худенькими ножками, который смотрит на меня с них. А ведь он не просто смотрит на меня, он чего-то от меня ждёт, о чём-то меня спрашивает, потому, что его наивное настоящее пытается, хоть одним глазком, заглянуть в будущее, приоткрыть его и что-то там увидеть. И вот, я теперь и есть его будущее! Но что я могу сказать ему? И именно поэтому я имею полное право не любить своего прошлого, за то, что оно держит его, этого мальчика, там, у себя, взаперти, и я не могу вытащить его оттуда. Ты понимаешь, о чём я? Нет ничего глупее и циничнее рекомендации вспоминать в своём прошлом «что-нибудь хорошее и приятное». Вспомните, наверняка что-то такое было, – говорят в таких случаях, – обязательно было! Пусть так, пусть было… Разве в этом дело? Я не могу простить своему прошлому того, что оно никогда не отпустит ко мне того мальчика со старых детских фотографий, с мёртвым зайцем на руках. И, что мне теперь до каких-то моих минувших «мгновений счастья». Разве, речь обо мне???

Вот видишь, сколько я уже наговорил тебе лишнего и эмоционального, и это я ещё так и не открывал твоего письма…

---

Для того чтобы быть матерью, мадмуазель, не обязательно вынашивать детей под сердцем, можно просто всё этим сердцем знать.

Я видела, как его глаза увлажнились.

Я смутно видел в темноте её лицо, но я был совершенно уверен, что она действительно всё про меня знает, даже лучше, чем я сам, и всегда знала…

За дверью скрипнула половица, и послышались размеренные вдумчивые шаги, должно быть, отцу не спалось, или он пошёл помочиться. Мать быстро оглянулась, а потом торопливым шёпотом заговорила:

«Слушай внимательно, и ни о чём не спрашивай! Сегодня ночью к нам придёт Пустыня. Она уже близко».

Я с тревогой взглянул на дребезжащее оконце, это, в самом деле, было так!

«Однажды, много лет тому назад, – сухим как тростник голосом заговорила мать, – когда твой отец понял, что не может иметь детей, он решил попросить ребёнка у Пустыни. Она долго ему не отвечала, а потом сказала, что согласна дать ему ребёнка, и это будет мальчик. Но у неё есть одно условие…».

– «Какое?!» – не удержался я.

Мать немного помолчала, её плечи немного приподнялись и опустились.

– В одну из ночей, она придёт и позовёт мальчика к себе, и если он откликнется на её зов, то она заберёт его в свои сны.

Мне казалось, что я и так уже сплю и нахожусь в чьих-то оживших снах, в которых моя мать говорит мне эти странные, пугающие и, в то же время, дающие какую-то неясную надежду слова. Мне захотелось ущипнуть себя под одеялом, для того, чтобы убедиться, что она не исчезнет, не растает в воздухе, и, что я действительно сплю.

– А, если я не откликнусь? – Только и смог вымолвить я.

– Ты навсегда останешься здесь в доме отца. – Сказала она ещё суше.

И её слова, обронённые ею вместе с молитвенными чётками на пол, прозвучали для меня, как приговор к немыслимой вечной муке. Тогда я почти прокричал матери, приподнимаясь в кровати, что не хочу оставаться здесь всю жизнь с отцом, в его мерзкой кузне! Она даже была вынуждена прикрыть ладонью мне рот, и снова опасливо посмотрела на дверь, к счастью, за дверью всё по-прежнему было тихо и прочно оставалось на своих местах.

Мне хотелось самому разбить окно и броситься в непроглядную тьму, наполненную песком, ветром, и зловещим воем, не дожидаясь никакого зова, лишь бы, не оставаться здесь. Будь, что будет! Но, я даже не мог себе представить, что навсегда расстанусь с ней, со своей бедной матерью, оставлю её одну в этом чужом для неё городе, в чужом доме, с этим ненавистным человеком.

– Давай, уйдём вместе! – С жаром воскликнул я.

Мать впервые за много лет улыбнулась, и я увидел по её улыбке, что она считает это совершенно невозможным, и ещё то, что я пока не смогу понять, почему ей нужно остаться. А потом она стала нараспев читать молитву на каком-то далёком незнакомом языке, прикрыв глаза и положив руку мне на грудь. Постепенно молитва перешла в долгую песню, сливающуюся, с протяжным воем ветра, швыряющего горстями песок в наше с ней единственное на двоих окошко…

Я не помню, сколько это продолжалось. Очнулся я, когда она сказала: «Пора», и протянула мне заплечный мешок, наполненный ржаными лепёшками, высушенным мясом и водой. Потом замотала мою голову и шею плотной, едва проницаемой для воздуха тканью, закрепив её специальным шнурком – агалем. И тихонько вывела меня через задний вход на двор. Мы обнялись на прощанье у порога, я последний раз взглянул на неё через прорезь для глаз, а через несколько секунд мы уже не видели друг друга. Я вообще ничего не видел, и только шёл, не разбирая пути, туда, куда меня звала Пустыня.

«И Вы, месье, слышали её зов? – спросила я, когда он закончил и с облегчением откинулся на цветастые подушки. – Какой он? И что же с Вами стало дальше, с маленьким мальчиком, отправившимся среди ночи, прямо в песчаную бурю?».

Вы, так и не поняли, мадмуазель, – сказал он, так, как будто никогда в жизни не рассчитывал на чьё-либо понимание, и думая уже, о чём-то другом. – Моя мать и была Пустыней.

Представляешь? А я ни за что бы, ни догадалась. Наверное, в чём-то, что касается моих умственных способностей, ты прав. Но ведь у меня теперь так много времени! Его достаточно для того, чтобы стать какой угодно умной. И я не устаю каждый раз благодарить и проклинать за это тебя, любимый. А теперь мне пора спать, завтра с утра мы пойдём с Люсией за цветами для Марты, пусть порадуется, ведь дни её сочтены, и ей некогда грустить…

Contrapunkt № 3

Лорд-пропойца, так все называли старика в неизменном жёлто-коричневом клетчатом пончо, долго переворачивался с боку на бок, кряхтел, издавал ещё какие-то утробные и гортанные звуки, что-то бормотал, прежде чем мог устроиться на своей жёсткой постели более-менее удобно, чтобы провести время до рассвета в компании своих, таких же как он бездомных и безумных снов. Не всем такое нравилось, но старика терпели. Во-первых, потому, что он приходил в эту ночлежку каждый вечер вот уже 19 лет, и все об этом знали. Во-вторых, старик утверждал, что когда-то был незаконнорожденным сыном одного влиятельного английского лорда, жизнь – штука непредсказуемая, может и так. Ну, и наконец, старый бастард обладал удивительным свойством видеть во всех без исключения людях только хорошее. Если бы его обычные соседи – скитальцы и бродяги обладили тем же самым счастливым свойством, то они бы прозвали его лорд-святоша или лорд-исусик, например, а так его прозвали лорд-пропойца, ибо сколько-то пьян он был всегда. Можно подумать, что сами они пребывали во все дни в ангельской трезвости! В соответствии с внутренним Уставом приюта, его не должны были пускать на ночлег в изрядном подпитии, но на это всегда закрывали глаза, по причинам, о которых я уже сказал выше. Думаю, любой из них, в принципе, было вполне достаточно.

Тем, кто соглашался раздеться и принять душ на ночь выдавали чистое постельное бельё, но на эту уловку коварного и безжалостного мира приличий попадались, разве что, только совсем новенькие. Да ещё сумасшедшая Луиза никогда не отказывалась. Она считала себя змеёй (надо сказать, не без основания, характер у неё был, не приведи господи) и поэтому под тёплыми, немного колючими струями воды, с удовольствием избавлялась от своей старой змеиной кожи, громко распевая, так что было слышно в коридоре, арии из бродвейских мюзиклов времён Джина Нельсона и Дорис Дэй. Остальные прекрасно знали, что одежда – это дом родной, защита, броня, крепость, граница твоего внутреннего мира. Снять с себя одежду значит остаться совсем беззащитным, голым, и тогда не обессудь… И потом, могут просто украсть.

С Кристианом в первую же ночь это самое и произошло, хотя его предупреждали, предупреждали, возможно, даже те, кто именно и намеревался завладеть его имуществом. Не послушал – сам виноват. Таковы правила игры. Проснувшись, он не обнаружил под кроватью своих крепких, как искренняя дружба клоунских ботинок с выпуклыми носками «каплями». Как жалко, ведь это был подарок! В прошлом месяце ему посчастливилось прибиться к фестивалю бродячих цирков, проходившему в городе. Он предложил свои услуги аккомпаниатора одной копенгагенской труппе, и его приняли как родного, на неделю. А потом фестиваль закончился, цирк уехал, а клоунские ботинки остались, на память о счастливо проведённых днях в компании программистов, пожарных и бухгалтеров, посвящающих всё своё свободное время бескорыстному служению чистому искусству.

Если бы не лорд-пропойца, то не видать ему крепких клоунских ботинок, как своих ушей, и так всегда прикрытых длинной скрипаческой шевелюрой. Но, видно, сама судьба сжалилась над ним. Удивительный старик сказал, так, чтобы его все слышали, всего-то следующее: «А всё же хорошо, что на свете нет никаких нечистых душ, а то они бы нам житья не давали». И ботинки, чудесным образом, в следующую ночь оказались ровно на том самом месте, на котором были оставлены в предыдущую. Даже в том же самом положении – носками-каплями друг к другу, как бы смущённо извиняясь за своё самовольное отсутствие.

Впредь Кристиан был умней, то есть осторожней. В том мире, в котором он теперь существовал эти два понятия, постепенно становились едва различимыми. Он и теперь укладывался спать в ботинках. После того, как лорд-пропойца милостиво принял участие в его судьбе, скрипач всегда засыпал на левом боку, то есть, к старику лицом. Долго, и даже с некоторым удовольствием Кристиан слушал его вздохи и причитания, сам тихо вздыхал и думал о своей скрипке, которую приходилось сдавать в камеру хранения под роспись. Под подушку класть её было никак нельзя, она могла сломаться или просто задохнуться, а он мог во сне и не заметить её асфексивных судорог.

Другое дело Цвингли, его в камеру хранения сдавать было никак нельзя, с живностью на ночлег вообще категорически не принимали, тут бы даже заступничество самого лорда-протектора Соединённого Королевства не помогло. Приходилось прятать умного маленького щегла во внутреннем карманце пальто, который Кристиан собственноручно выкроил из плетёной сетчатой сумки, найденной на помойке, и пришил изнутри к подолу возле самого сердца. Цвингли, при прохождении допуска в заведение, сидел, не шелохнувшись – гениальная птица. А когда Кристиан оказывался в помещении, он доставал своего друга и компаньона из сетчатого кармана и тот располагался в уютном гнёздышке, свитым из длинного, нескончаемого шарфа. Птичку все любили, сходились на неё посмотреть, и норовили подкормить какими-нибудь семечками или хлебными крошками, сметёнными со стола после нехитрого приютского ужина. Но в руки щегол позволять себя брать, кроме хозяина только лорду-пропойце.