Галина Дитрих - Олег Рязанский

• Название: Олег Рязанский
• Автор: Галина Дитрих
• Жанр: Попаданцы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98604-256-5

«Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст…» Эта библейская истина, высказанная Иисусом Христом, стала, вероятно, основополагающей для авторов неординарной книги о неординарном герое русского средневековья князе Олеге Рязанском.

Тщательно изучив и пропустив через себя суждения историков, мифы и легенды о нем, как добрые, так и не очень, авторы не «осквернили» своих уст недобрыми словами и создали книгу необыкновенной и проникновенной красоты и чистоты.

---

– У тебя, уважаемый беклярибек, славная родословная! – льстил Мамаю прямо в глаза Епифан Кореев.

– О, да! Я из рода кият, одного из девяносто четырех тюркских племен. Мои предки были именитыми воителями. Они сражались бок о бок с прародителем всех тюркских народов Огузханом, под его белым боевым знаменем с бычьей головой и золотыми рогами!

– Прошлое – прошлому, а свое настоящее ты выковал собственными руками!

– Разве? Ты искусный дипломат, Епифан, третий раз встречаемся и я не перестаю удивляться твоей наблюдательности. Совсем не похож на изворотливого и высокомерного посла князя московского.

– А ты проницательный политик, уважаемый беклярибек, впереди у тебя блестящее будущее!

– О, да! Я пересидел многих ханов… и Бердибек-хана, и Абдуллу, и Амурат-хана, и Мухаммад-хана, и Тулунбека! Я, я – истинный правитель Золотой Орды, улуса Джучи, сына Чингизхана, а не эти жалкие ублюдки из гнезда чингизова! Они способны лишь жрать да тискать женщин, уподобляясь свиньям, валяющимся в собственном дерьме! Им стало лень даже охотиться! Они начисто позабыли, что покровителем рода чингизова был белый охотничий кречет, а не вонючая гиена с поджатым хвостом!

Мамай не преувеличивал, с некоторых пор власть в Орде раздвоилась, ведь, править и управлять не одно и то же. Юридически власть оставалась в руках правящего хана. Его именем подписывались указы, начинались военные действия, фактически же власть была в руках беклярибека в лице Мамая, исполняющего все ханские обязанности. За исключением гаремных.

– Высокая должность беклярибека по плечу только незаурядной личности, – продолжал льстить Епифан и Мамай этому не противился. Даже углублял тему:

– Кто первое лицо по ту и по эту сторону Волги? Беклярибек! При Батые им был одноногий и одноглазый Субудай. Он возвысился до такой степени, что сажал на белый войлок только своих ставленников. Как и я. И, как и я, не проиграл ни одной битвы!

– Однако, уважаемый беклярибек, два года назад удача повернулась к тебе спиной и на реке Воже ты потерпел поражение от рязанских и московских ратников!

– Запомни, урус, не я потерпел поражение, а ханский выползень Бегич! Он валялся у меня в ногах, выпрашивая ударный полк, чтобы разгромить князя московского. Возжаждал славы! Захотел отличиться и в результате неграмотных военных действий позор пал на всю приволжскую степь и на мою голову! У Бегича, как у гнилого зуба, ни хватки, ни твердости, он не умеет раже подоить кобылу! Недоумок, выскочка!

Очень вразумительно говорил Мамай, а Епифан очень проникновенно слушал, не опасаясь перейти ту незримую черту, за которой беседа становилась опасной. Поэтому и уши развесил, кивал, поддакивал, но в меру. Наконец, сказал:

– А не боишься, уважаемый беклярибек, что твои крамольные речи услышит прислужник, спрятаный за бамбуковой ширмой, расскажет другому, тот – третьему?

– Не боюсь. Он промолчит.

– Почему?

– Он не услышит. У него уши отрезаны. За то, что подслушивал.

– Но у меня тоже есть язык и уши!

– Могу же я хоть раз в жизни высказать кому-нибудь то, о чем думаю! Когда я был простым воином, рот до ушей и всему верил, меня просто не замечали, как ту траву, что жует верблюд. Когда назначили сотником, летал соколом, взмывая в небо от радости, что могу сбить с ног волка. Потом стал темником. Десять тысяч воинов подчинялись движению моего пальца, а ближайшие помощники исходили слюной от зависти. Когда стал беклярибеком, самым главным над всеми военными силами, судом и дипломатией впридачу, возвысился до такой степени, что меня стали ненавидеть и бояться! Выпьем?

Выпили. Рыгнули. Заели холодным мясом с застывшим жиром. Ели, бросая еду в глотку, как дрова в топку. Помолчали, выковыривая из зубов застрявшие зернышки зиры, придающие особый аромат мясу.

– Сыграем? – предложил Мамай, бросая на кривоногий столик игральные двенадцатиреберные кости. Из белого рыбьего зуба с изящными вставками из черного забайкальского камня.

Епифан согласился, отлично понимая, что игра в кости опасна, в азарте можно потерять голову и, все же, решил лечь костьми, нежели отказаться. Как новичку, ему везло. Отыграл свой нож. Выиграл кривошеюю хорасанскую саблю и семихвостую плеть из кожи буйвола. В конной атаке такая плеть при правильном замахе под корень срезает человеку голову.

– На что дальше играем? – спросил Мамай.

– На пайцзу! – ответил Епифан.

Мамай в миг отрезвел. Одно дело играть на всякие безделицы, пусть и очень дорогие, но на пайцзу! Пайцза – не просто продолговатая пластина с округленными углами. С отверстием для шнура, чтобы ее носить на шее. Пайцза – это пропуск для беспрепятственного передвижения по территории военного лагеря. Перед носителем пайцзы расступались. На нее смотрели, полузакрыв глаза. Высшего достоинства пайцза была золотой, с изображением тигра. Таковой обладал князь Александр Невский, побратим Сартака, сына хана Батыя.

Коети легли так, что Епифан пайцзу выиграл! Серебряную. Повесил ее на грудь, вытащил из-за голенища фляжку. Посеребряную, с гравировкой по горлышку. Плоскую, чтобы удобно носить в сапоге, в рукаве, в любых походных условиях.

Встряхнул Епифан фляжку, внутри что-то булькнуло…

– От князя рязанского, – торжественно произнес Епифан, – для подслащения горечи утраченного…

– Почему охрана не обнаружила? – взбрыкнул правой ногой Мамай.

– Так уметь надо, уважаемый беклярибек. Нож охрана изъяла? Изъяла. Пришлось пожертвовать одним, чтобы сохранить другое…

Епифан зубами вытащил кожаную пробку, налил по края прозрачную жидкость в две пиалы. Зажег лучинку от тлеющих углей в очаге, коснулся огоньком жидкости и она вспыхнула синим пламенем! Погасил горение и с поклоном передал пиалу опешившему Мамаю.

– Отведай, уважаемый, – и для вразумления сам сделал глоток, похвалив, – хорошо пошла, родимая…

Последовал примеру Мамай, выпил и подумал, что не так-то прост посол от князя рязанского… Дал оценку выпитому:

– Ох, и крепка твоя вода, до самого нутра пробирает!

– Не вода, а водка, уважаемый, из глубоких монастырских подвалов. Изначально придумана для лечебных нужд. От простуды, от зуда в животе, от сердечных колик… Для изведения гнили в ранах, расстройства нервов, поднятия духа. Изобретение века! Прорыв в будущее!

Еще выпили. Занюхали рукавом и Мамая повело в сторону глубокомысленных рассуждений:

– Вы, урусы, глупые, наивные люди. Сначала делаете, потом думаете. А наша башка устроена иначе. Сначала думаем – потом делаем. У вас, Урусов, мозги набекрень и глаза смотрят в разные стороны. Чуть что – деретесь. Друг с другом. Из-за бабы. Из-за старшинства в роде. Из-за межевой земли… И дальше своего носа ничего не желаете видеть. А наши глаза, хоть и узкие, но дальновидные. Мы – как стрелы в колчане, держимся вместе. Веник, как ни крути, хоть гни через колено, – не сломать, а один прутик – двумя пальцами…

Епифан мог бы ответить, что ордынские ханы тоже дерутся за власть между собой, не щадя ни отцов своих, ни братьев родных. За двадцать лет в Орде сменилось двадцать ханов! Но Епифан не пожелал вступать в пререкания и спросил напрямик:

– Когда я получу ответ на послание князя рязанского?

– Завтра, уважаемый хурматали Епифан, не позже ухода за горизонт последней вечерней звезды. Или послезавтра. Днем раньше, днем позже, зачем торопиться? Посол князя московского поспешил с отъездом и застрял в болотине между Ельцом и Дубовым. Почему? Его лошадь хотела ехать в объезд, а посол поехал напрямик. День вытаскивались. Тише едешь – дальше будешь, так у вас говорят?

Еще выпили. Закусили молчанием. Каждый думал о своем…

– Споем? – предложил Мамай, бросая под язык айвовое зернышко, предотвращающее пересыхание горла. Все певцы-хафизы так делают, чтобы не садился голос и звук тянулся необъяснимо долго.

Пели по очереди. Епифан свою песнь, Мамай – свою:

– Мой караул – псы верные, дикие, гончие, с золотыми глазами. Лбы у них медные, стрелы не пробивают их и копья от удара ломаются. Морды их каменны, не пробить ни дубиной, ни молотом. Сердца – железные, языки – кованые, грудь – панцирная, пасть огнем дышит… и… и… – тянул Мамай последний звук по восходящей долго, долго. Потом Епифан пел песню жалостивую, печальную и тянул припев тоже долго и тоже по восходящей…

– Вот умру я, умру, среди белого дня и никто не узнает, где могилка моя…я…

– Душевная песнь, – похвалил Мамай, – душещипательная… И рассуждаешь ты правильно, с тобой интересно вести беседы, не то, что с послом князя московского, который без конца жалуется на несварение желудка. И решил я задержать тебя в ставке подольше. Тебе отведут отдельную юрту, будут прислуживать, как хану, на каждую ночь приводить новую прелестницу, а вечерами мы будем с тобой вести поучительные беседы. На отвлеченные темы. Но… во избежание нежелательных проявлений твоего строптивого характера, тебя прикуют цепью к главному столбу юрты. Что скажешь? Ответишь сразу или подумаешь?