Катрин Гюннек - Модистка королевы

• Название: Модистка королевы
• Автор: Катрин Гюннек
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-8189-0569-1

Блеск и великолепие старой Франции, придворные интриги, великосветские балы и, конечно же, прекрасные незнакомки! Ослепительные улыбки, невероятные драгоценности и влекущие наряды. За всем этим стоит она. Модистка королевы! От этой женщины зависела судьба Франции, да что там Франция, от нее зависел сам король!

История уникальной женщины, законодательницы моды при дворе Людовика XVI, потрясающей модистки и верной подруги королевы Марии-Антуанетты.

Настоящий французский шик в романе Катрин Гюннек «Модистка королевы»!

Агентство CIP РГБ

---

Я воспряла духом и с удвоенной силой принялась за письма должникам: «Мое нынешнее положение вынуждает меня обратиться к месье графу с просьбой оказать мне помощь…», «Я умоляю мадам Баронессу принять во внимание мое полнейшее разорение…». Я все еще помню большую часть этих писем и их адресатов: Жерничев, Разумовский… Было бы как нельзя кстати получить все прошлые задолженности, но это оказалось не так-то просто, если учесть царящий вокруг хаос. Стали напряженными отношения с соседними странами, контактировать с ними было опасно.

— Все впустую! — пришла в уныние Аде. — Никогда эти письма не перейдут через границу. А сейчас это еще и очень опасно.

Это правда. Переписка с эмигрантами компрометировала. Я видела только один способ получить обратно хотя бы часть денег: поехать туда, даже если это было в создавшейся ситуации немного безрассудно. Люди записываются в списки эмигрантов и по менее веским причинам, чем моя. Но что было еще делать? Спокойно ждать, пока они отрубят нам головы? Я решила бороться до последнего, и мне удалось выйти из затруднения. Разве было в моей жизни иначе с июля 1747 года? Я уехала из Аббевиля, чтобы приехать в Париж, потом я покинула Париж, чтобы поехать во Франкфурт, Кобленц или Брюссель. Какая разница? Мне никогда ничто не могло помешать. Итак, я собрала дорожные сундуки и бросилась в атаку. Как обычно.

В большинстве своем дворяне в бегах жаловались на мое плохое настроение. Старый обычай… Это правда: как и раньше, я обращалась с ними подчеркнуто холодно. Самодовольные, высокомерные, они не менялись, и я оставалась прежней. Даже находясь в изгнании, порой нуждаясь, они смотрели на всех свысока. Некоторые — их было мало — пользовались моим расположением, я знала, чем я им обязана. Я не сержусь на все племя аристократов, а только на презренных и ничтожных, на придворных гадюк. Тех, кто, однако, не помешал мне показать себя незаменимой и выгодно продавать услуги. На свой страх и риск, подвергая себя опасности, я писала письма и отправляла бандероли, и мне удалось раздобыть немного денег.

Я переезжала из страны в страну, регулярно возвращаясь во Францию, но я могла в течение нескольких недель не появляться в Париже. Однажды, когда я находилась в поездке, до меня дошла эта новость…

Говорили, что провинция последовала примеру столицы, и все дворяне уезжают. Каждому своя дорога, и это можно было предвидеть, и это было разумно. Месье де Селинкур уехал из Аббевиля, чтобы укрыться в Льеже. Мои друзья, барон и баронесса Дюплуи, переехали в Англию и обосновались в Кантербери. Уехали почти все.

В течение лета я ненадолго заезжала в Париж и Эпиней. Я купила почти даром конфискованные участки земли в Матурине и Монморенси и, воспользовавшись помощью подставного лица, перепродала свои отели на улице дю Мэй. Триста двадцать тысяч франков.

Покупка в Эпинее нужна была лишь для того, чтобы замести следы, и сторонники революции так ничего и не поняли. На их глазах «Мария-Жанна Бертен, купчиха», как они говорили, прекрасно вложила деньги. Я знала, что завтрашний день не сулит ничего хорошего, и укрепляла свои позиции.

Чего я не могла знать (и думаю, это было к лучшему) — так это того, что эти деньги, спрятанные впоследствии в Англии, составят скорее счастье тех, кто обманет меня, чем мое собственное.

По возвращении я нашла Париж таким, каким начинала его ненавидеть.

И город, и люди, — все изменилось. Думаю, тогда все ко всем относились с крайним подозрением. Помню, было много иностранцев. Особенно много англичан. Какая муха только укусила их, что они решили приехать к нам, чтобы затеряться в самой гуще беспорядков и мятежей? Мадам де Ламбаль говорила, что они приезжают, чтобы воспользоваться царящей у нас неразберихой. В любом случае они были здесь не для того, чтобы делать покупки. Торговля агонизировала. Улицы все были заполнены людьми, которые ходили туда-сюда, стоял жуткий шум. Возбужденные, безработные, «гулящие женщины», выслеживающие клиентов, но больше честных людей, детей. Даже звуки стали не те, что прежде. Не слышны были ни грохот экипажей, ни цоканье копыт, ни крики уличных торговцев. Лишь колокольни день и ночь били в набат…

Когда наступил сентябрь, я была уже далеко. Пятнадцать дней, может, немного меньше, может, немного больше, моя бедная Ламбаль томилась в Ла-Форс[130], когда они пришли за ней.

— Завтра вам всю душу вывернут наизнанку, — кричали они.

И «завтра» наступило. В течение недели кровавые расправы следовали одна за другой. Красный сентябрь, резня и бойня. Они уничтожали толпы несчастных людей. Строптивых священнослужителей, простых осужденных, порой совсем юных, дворян, многих дворян. Их все же еще немного осталось, среди них была и мадам де Ламбаль.

Об этой казни рассказывали ужасное. Я не собираюсь ни повторять этого, ни вспоминать об этом. Я только скажу, что они надели ее бедную голову на пику и пронесли вплоть до дворца, чтобы ее из своего окна смогла увидеть королева. И королева ее увидела.

Герцог Орлеанский[131] тоже видел ее из окна. Говорили, что этот негодяй был зачинщиком многих мятежей. Он так ненавидел королеву, что я готова признать правдивость этих слухов.

Новость быстро распространилась. Была ли я в Лондоне или Брюсселе, когда получила ее? Вне сомнения, в Брюсселе. Она ошеломила меня.

Ее преданность королеве стоила ей жизни, но я уверена, и я всегда была уверена в том, что она была счастлива пожертвовать собой ради Марии-Антуанетты. Так должно было случиться, она повиновалась чувству долга. Эта мысль немного успокоила меня. А потом я попыталась восстановить в памяти ее лицо. Я не смогла сразу увидеть ее всю, лишь по маленьким деталям. Губы, робкая улыбка, огромные голубые глаза, светлые волосы. На голове — самая красивая шляпка из тонкой соломы, украшенная белым газом, бледными розами и незабудками.

Когда я ее знала, она считалась самой элегантной женщиной при дворе. Элегантная — вот верное слово, хотя его недостаточно, чтобы описать ее.

Вначале я считала ее жизнь довольно-таки бесполезной. Короткая страница, исписанная бледными чернилами, которые уже почти полностью выцвели. Потом я подумала о маленьком Луи-Жозефе и сказала себе, что мадам Тереза не зря пришла в этот мир. Я представила их вместе на небесах, и с того дня я стала часто обращаться к ним обоим, прося о помощи. Особенно я молилась за Мадам. Эти твари были способны на все, и я стала готовиться к самому худшему.

Это было неразумно, но спустя некоторое время я вернулась во Францию.

Времена были красными, ужасно красными. Никто больше не осмеливался выходить на улицы больного Парижа, который с утра до вечера обливался кровью. Стоило ненадолго уйти из поля зрения, и вас уже подозревали в эмиграции. Уехать — значило эмигрировать, а я только и делала, что уезжала! Хотя в перерывах между поездками я всегда возвращалась. Власть стали беспокоить мои частые отлучки и возвращения. Стоило мне по делам отлучиться в Лондон, как муниципалитет Эпинея записал меня в «эмигранты».

Они пришли ко мне. Опечатали все мое имущество в Эпинее и в Париже. Возвращение стало невозможным, малейшая оплошность означала смерть.

— Останьтесь здесь, пока там не пройдет этот кошмар, — уговаривали меня в Лондоне. Но я чувствовала, будто предаю королеву и своих близких, я хотела вернуться. Я так боялась за маленького Филиппа.

Мои мальчики продолжали изредка доставлять Мадам заказы и хлопотали о моем возвращении. Они устроили все, в один прекрасный день получив сертификат, подтверждающий, что моя поездка «не является эмиграцией». «Гражданка Бертен покинула Францию из чисто деловых соображений». Они установили, что, согласно последним законам, печати с моих домов должны быть сняты. Я могла возвращаться.

Я вернулась к своим и на улицу Ришелье. Должно быть, это было в начале декабря. Я вернулась из Англии, а Жанна дю Барри туда уехала. Но перед этим я успела исполнить ее последний заказ — обычный чепец с двойной плиссировкой из тонкой тюли по краю, основание отделано атласом, газом и белым лентами.

До начала зимы я проводила дни в «Великом Моголе». Я снова принялась за письма с просьбами вернуть долги, писала одно письмо за другим, формулировала претензии, назначала встречи. Но все, казалось, ускользали от меня — получали ли они вообще мои письма? Аде пожимала плечами и бросала на меня мрачные взгляды.

— Не пора ли наконец всерьез задуматься над тем, что ты делаешь? — ворчала она.

Она сказала, что я шаг за шагом приближаюсь к участи мадам де Ламбаль и увлекаю за собой их всех.

Глава 24

1793, проклятый год… Он внезапно обрушился на нас. Я молила Бога, всех святых, архангелов и даже серафимов, чтобы они помогли нам выбраться из этого кошмара. Но небо не услышало моих молитв.