Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

• Название: Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
• Автор: Леонид Васильев
• Издательство: Восточная литература
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-02-017867-5

Том I трехтомника «Древний Китай» посвящен истории возникновения в бассейне Хуанхэ древнейших очагов цивилизации и государственности (Шан, Западное Чжоу). В книге даются краткий очерк предыстории Китая, а также характеристика древнекитайских источников и истории изучения китайских древностей.

---

Но зато об эпохе Чжоу мы можем судить не только по данным надписей, хотя это и наиболее достоверный, ценный, бесспорно аутентичный и никогда никем не искажавшийся первоисточник. О политике и о жизни общества мы можем судить по данным «Книги истории» и «Книги песен», где собраны ценные сведения, характеризующие жизнь правящей знати и простого народа. Но обе эти канонические книги, как и иные древнекитайские письменные памятники, принадлежат уже к иной категории источников, о которой следует вести речь особо.  

Ранние сочинения канона («Шуцзин», «Шицзин», «Ицзин»)

Навыки составления небольших текстов — будь то гадательные надписи с краткой информацией высших сил, покойных предков и с апелляцией к ним, с просьбами о содействии или достаточно пространные надписи на раннечжоуских бронзах — сыграли свою роль в том, что с первых веков правления сменившей Шан династии Чжоу в древнем Китае стало уделяться большое внимание регулярной письменной фиксации событий, деяний и речей, т.е. приказов вана и советов либо рассуждений его приближенных. Шанские мастера записи текстов после крушения Шан передали свои навыки чжоусцам[2], а все возраставшие в начале эпохи Чжоу потребности текущей административной деятельности вызвали к жизни рутинную практику составления текущей документации, которая реализовалась усилиями перешедших на службу к чжоускому вану шанских грамотеев-чиновников и их преемников, чжоуских историографов-ши. Последние были чиновниками весьма высокого ранга и в буквальном смысле слова стояли рядом с ваном (слева и справа от него, как сказано в текстах). В их задачу входило строго фиксировать все наиболее значимое из сказанного, сделанного и вообще свершившегося в стране и при дворе. После развала централизованной администрации и возникновения полуавтономных уделов, а затем и практически независимых от центра самостоятельных царств и княжеств в каждом из них появились свои историографы- ши, отвечавшие за составление письменной документации, за хранение фиксированной в текстах информации о важнейших событиях и высказываниях.

Вот эти-то историографы- ши, которые со временем расширили круг своих обязанностей, включив в их число осмысление веками накопленной информации и интерпретацию ее, сбор по стране фольклорного материала - опять-таки с соответствующей его обработкой и трактовкой, - и являются подлинными авторами или авторами-составителями, первыми редакторами, даже редакторами-цензорами тех сборников, которые позже вошли в состав конфуцианских сочинений и были канонизированы. Первым из них по праву считается сборник документов «Шуцзин», книга исторических преданий (ее именуют также «Шаншу», что можно перевести как «Древние записи», т.е. документы из архивов, а также просто «Шу»).

История этого текста достаточно непроста. О том, в каком виде он существовал до уничтожения конфуцианских книг при Цинь Ши-хуанди, практически ничего не известно — существуют лишь отдельные цитаты из него в других древних книгах, прежде всего в трактатах философов. После уничтожения текст был восстановлен в версии цзинь-вэнь, а спустя несколько веков была предпринята его реконструкция и возникла версия гу-вэнь, претендовавшая, как упоминалось, на более глубокую древность и подлинность. Китайские ученые уже на протяжении ряда веков ставили эту вторую версию под сомнение, а методами современной науки в нашем столетии было убедительно доказано, что это подделка (см., в частности, [152, с. 114 - 135; 194, с. 447-449; 237, с. 49-53; 239; 240]).

Однако реально существуют обе версии, а версия гу-вэнь как более полная, состоящая из 50 глав, даже считается — из-за своей полноты — предпочтительной и включается в переиздания (см., в частности, текст «Шуцзина», изданный в полном «Тринадцатикнижии» — «Шисань цзин», 1957, т. 3—4). Следует отметить, что разница между версиями не столько в содержании глав, сколько в их числе. Аутентичными считаются 28 глав, которые и составляют ныне признанную подлинной версию цзинь-вэнь, тогда как в остальных главах практически невозможно отличить подлинную фактическую первооснову от ее более поздней конфуцианской идеализации и переинтерпретации, а порой — и прямой фальсификации. Но поскольку даже в фальсифицированном виде текст заслуживает внимания — не говоря уже о том, что он вошел в традиционную историографию и в его полном виде на протяжении многих веков буквально выучивался наизусть миллионами китайцев, — неудивительно, что он издается целиком, т.е. практически в версии гу-вэнь (см. [155]). Этому способствует и тот немаловажный факт, что именно в таком, полном виде текст известен и вне Китая: его первый и до сих пор остающийся классическим перевод на английский был сделан Д. Леггом свыше века назад [255, т. 3] (см. также [186]).

Словом, версия гу-вэнь является фактом, от которого не уйти. В некотором смысле она служит наиболее убедительным подтверждением высказанного уже тезиса об идеализации и нарочитом препарировании китайской истории самими китайцами еще в древности. Но научно выверенным и надежным источником остается при всем том лишь текст цзинь-вэнь из 28 глав. Впрочем, он, в свою очередь, весьма неоднозначен. В нем можно выделить по меньшей мере три разных слоя, различающихся хронологически, тематически и даже стилистически, структурно.

Первый, наиболее ранний слой можно условно датировать — имеется в виду текст в том виде, в каком он дошел до нас, — второй половиной периода Западное Чжоу, IX—VIII вв. до н.э. 11—13 глав этого слоя тематически связаны между собой и посвящены изложению событий рубежа Шан — Чжоу. Благодаря содержащемуся в них материалу в памяти потомков сохранились события, связанные с падением Шан и воцарением династии Чжоу, рассказы о деяниях первых чжоуских правителей, особенно мудрого Чжоу-гуна, бывшего регентом при малолетнем Чэн-ване, сыне победителя шанцев У-вана, старшего брата Чжоу-гуна.

Разумеется, эти главы густо окрашены в этические цвета конфуцианства и весьма старательно, даже нарочито выдвигают на передний план мудрость и добродетели чжоуских правителей. Но при всем том ни элементов фальсификации, ни даже руки редактора более поздней эпохи в них не чувствуется. Да и конфуцианская этика присутствует лишь в том виде и настолько, в каком и насколько она существовала до Конфуция, о чем уже упоминалось. Слотом, главы первого слоя «Шуцзина» — аутентичный, достоверный и уникальный по своей значимости источник, основанный на тех самых документах, что составлялись историографами-ши или собирались и обрабатывались ими еще в первые века правления чжоуских ванов.

Второй слой — несколько глав, включая едва ли не наиболее известные и популярные в китайской историографической традиции, которые тематически связаны между собой и повествуют о событиях далекого дочжоуского исторического прошлого, от легендарных Яо и Шуня до шанских правителей Чэн Тана и Пань Гэна. Главы эти, написанные примерно в VIII—VI вв. до н.э., тоже еще до Конфуция, не просто густо насыщены конфуцианской этикой и дидактикой, но и явно вторичны по стилю, т.е. как бы искусственно созданы на некоем первоначальном материале по заданной идеологической схеме. Составляли их такие же историографы-ши (других в древнем Китае не было), но уже представители нового поколения, пронизанные выработанной в западночжоуском Китае протоконфуцианской по сути своей идеей и видевшие свой долг в том, чтобы интерпретировать отдаленное прошлое, о котором они мало что знали, в соответствии с ее духом и буквой (подробней см. [21, с. 40—49]). Вторичность и идеологическая заданность глав этого слоя «Шуцзина» явственно просматриваются в подаче материала, из которого явствует, какими добродетелями были наделены идеализированные древние правители, чем руководствовались они в своей благородной деятельности, как льнули к ним все подданные и т.д. и т.п. Однако при всем том сам текст строго аутентичен и вполне пригоден для анализа — анализа той эпохи, когда он был написан, когда формировалась вся историографическая традиция Китая с ее воспеванием идеализированного «золотого века», мудрости древних и всего комплекса этических достоинств и добродетелей, которые позже были детально разработаны и обоснованы в учении Конфуция, стали нормативом для десятков поколений китайцев.

Особая группа глав третьего слоя — наиболее поздние сочинения типа трактатов («Хун фань», «Люй син», «Юй гун»). Форма подачи материала в этих хорошо известных главах, особенно в первой из них, может ввести в заблуждение и побудить датировать их гораздо более древним временем, нежели то, когда они реально созданы. Написаны же они были примерно в IV—III вв. до н.э., о чем убедительно свидетельствуют их усложненная структура, стилистика, терминология, да и тематика. Будучи достаточно абстрактными по характеру рассуждениями, главы, о которых идет речь, сродни трактатам древнекитайских философов, да к тому же далеко не самым ранним из них. Только включение в «Шуцзин» придает им, как искусственная патина, оттенок глубокой древности. На деле же многое в них (метафизические поиски и построения, детали правовых норм, тонкости географических описаний) несомненно свидетельствует о сравнительно позднем времени их появления на свет.