Вера Космолинская - Коронованный лев

• Название: Коронованный лев
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Исторические приключения

Хроники станции «Янус». Первый том дилогии «Deus ex Machina».

Основное время действия — 16-й век. Вокруг да около Варфоломеевской ночи. Причем она — не главная проблема…

---

Немного позже мы сидели в приятно-тенистом зале, а в открытую дверь весело врывались воздух и солнце. Оставляя от цыплят только косточки, мы с удовольствием перемывали кости Фландрии с Испанией вместе взятым, оставляя прочее, со всей деликатностью, без внимания. Правда, помянули еще немного стихосложение и географию. Сидни завел разговор о новых формах и классическом наследии. Роли заворчал, что у Испании следовало бы отобрать не только Фландрию, но и полмира, дарованные ей по недоразумению Ватиканом, который он тоже сам по себе в гробу видел. Впрочем, для начала сойдет и Фландрия.

— А что потом? — спросил Рауль ничего не выражающим голосом.

— Потом? — переспросил Роли. — Там видно будет.

— Будет, — зловеще кивнул Рауль. — Вам ведь ни к чему будет затем и Франция, с Фландрией вместе. За что же вы хотите воевать?

— За слабейшего, — вставил я.

Сидни слегка улыбнулся, почти дежурно. Роли хмыкнул. Фонтаж подозрительно покосился на Рауля.

— В конце концов, кто сказал, что мы выиграем? — поинтересовался я. Роли засмеялся.

— Ну а если все-таки выиграем?

— Вот тогда — горе победителю. Разве не на него должен затем ради собственного благополучия ополчиться весь свет? Посмотрите-ка на Испанию.

Все засмеялись, Роли приподнял брови.

— Горе победителю — это звучит любопытно.

— Этот мир — вообще место любопытное, — согласился я.

— С этим не поспоришь, — усмехнулся Роли.

— В сущности, — с ленцой сказал Сидни, — все это — bellum omnium contra omnes[11], так какая разница, где мы воюем в данный момент?

— Минутку, — возмутился д’Обинье, — как это — какая разница? Господа, мы сражаемся за свободу веры и совести, если кто-то вдруг забыл!

— И за то, что Земля круглая! — весело вставил Роли.

И мы дружно выпили еще раз за шарообразность Земли, после чего Сидни вспомнил что-то о делах посольских, д’Обинье спохватился, что его давно ждут где-то еще, и мы ненадолго остались втроем с Фонтажем.

— Что-то грядет, — сказал Фонтаж, глядя на нас ясным взором. — То есть, что грядет-то понятно, но грядет что-то еще. Слишком много планов, а кончатся они в лучшем случае ничем. — Мы вздохнули — многие знания умножают скорбь… — Помните, как мы шутили на войне? Лучше сразу сжечь пару деревень, чем потом двадцать.

— Добрые мы все-таки люди… — заметил Рауль.

— Как герцог? — поинтересовался я.

Фонтаж пожал плечами.

— Делает вид, что все замечательно. Как все мы.

Рауль вдруг устремил на меня пристальный взгляд, будто хотел что-то сказать, но позже, с глазу на глаз. Я слегка кивнул ему.

— А вообще, — вяло пробормотал Фонтаж, — не дотянем мы ни до какой Фландрии. А печально. — Он качнул кружкой в сторону двери. — Есть ведь среди них вполне разумные ребята. Жаль, не все. Впрочем, как и наши.

— Закон гармонии, — сказал я. — Чтобы никому не было обидно.

— Бред какой-то, — вздохнул Этьен. — Может, скоро всерьез придется воевать за то, круглая земля или нет. Становится даже как-то не смешно… — он хохотнул. — Хотя нет, это, по крайней мере, было действительно смешно. Да еще с такой забавностью — стравить одних протестантов против других, это тебе удалось на славу.

— Стравить?.. — натянуто переспросил я.

— Разумеется, — усмехнулся Рауль. — Герцог решил то же самое, тем более что я подсказал ему это на ухо…

— Да вы что?..

— Да брось, — вздохнул Рауль. — Неужели мы не знаем, как у тебя порой с досады работают мозги. И все оценили шутку.

— Рауль… — мой голос непроизвольно понизился до угрожающего.

— Брось, — повторил он со спокойной небрежностью. — Я знаю, что ничего плохого ты против этих ребят не замышлял, по крайней мере, не против собственных секундантов. Но согласись, в глубине души тебе это показалось страшно забавным.

— Спасибо, — сказал я с сарказмом. — Я рад. Чудно. Значит, не я один в курсе, какая я скотина. Как же это порой «греет душу»…

— В конце-концов, — усмехнулся Фонтаж, — это сейчас единственный способ подраться по-человечески и выйти сухим из воды.

Он поднял кружку левой рукой — Фонтаж был левшой, и взглянул на меня в упор.

— И ты это сделал.

Рауль тоже поднял кружку — мне показалось, что он смеется, но его глаза горели слишком зловещим и тоскливым огнем.

— Не буду я с вами пить.

— Ты же нашел безопасный способ не только для себя, — примиряюще сказал Рауль. — Никто не пострадал. Разве только достоинство глупости. Но кого это беспокоит? Только не нас. — Это можно было бы принять за пустую болтовню, если бы я не знал, что Раулю есть с чем сравнивать, как и мне. Что мы и делаем теперь ежеминутно. Пока все не случится. Хотя мы прекрасно знаем, что это будет далеко не все…

— Когда мы бываем пьяны, мы бывает чувствительны, — с улыбкой промолвил Фонтаж, хоть мы были еще вовсе и не пьяны. Но мало ли, что именно нас опьяняет.

Что ж, к этому можно было и присоединиться — к тому что никто действительно, пока, не пострадал. И я тоже поднял кружку.

— И за Фландрию, — прибавил Фонтаж. — Черт побери! Я же наполовину фламандец!..

А потом я наконец предложил заглянуть к Мержи и все согласились. Рауль, потому, что знал, в чем дело, а Фонтаж — просто за компанию.

Но на квартире мы моего бывшего капитана не застали и, оставив ему записку, отправились блуждать по «дворцам и казармам». Впрочем, не застали мы его и там и, несмотря на множество встреч, в том числе с Пуаре и с моим преемником — лейтенантом королевских шеволежеров Каррико, отмеченных все теми же, витающими в воздухе, настроениями, день прошел достаточно бестолково. Никто не говорил ни о чем, о чем не говорили бы все. И в этом не было ничего нового, оригинального, чрезмерно настораживающего или приятного.

Наведались мы по дороге и к дому Ранталей, уточнив, что его хозяева все еще не прибыли в Париж. И отчего-то это начинало меня беспокоить.

Наконец, когда уже стемнело, мы распрощались со всеми и отправились домой.

— И так бездарно закончился еще один день, — объявил я.

— Не совсем, — ответил Рауль. — Я говорил сегодня с одним грандом из испанского посольства, — видимо, именно это он и хотел сказать раньше, еще в «Фонарщике», но похоже, это было не к спеху — раз все это время нетерпения он не проявлял, как и желания отозвать меня в сторону и поведать что-то на ухо. — И герцог Гиз говорил с ним тоже.

Я выжидающе посмотрел на Рауля. В конце концов, я помнил версию о том, что Варфоломеевская ночь свершилась благодаря проискам испанской разведки.

— То есть, ты встретил его у него?

— Можно сказать и так, — протянул Рауль уклончиво, созерцая пляшущие невдалеке огоньки факелов.

— Что-то я плохо тебя понимаю.

Рауль помолчал, и было что-то в его молчании одновременно зловещее, дразнящее и почти забавное.

— Знаешь…

— Кажется… — я пристально посмотрел на него. — Ты серьезно?

Он усмехнулся, рассеянно глядя по сторонам.

— Более или менее.

— Потрясающе… Значит, ты сам его привел.

— Это не совсем то, что ты думаешь.

— Признаться, мне все равно, шпионишь ты в пользу Испании или нет. От каких бы то ни было наших привязанностей остались теперь рожки да ножки!

— Я этого не делаю, — сказал он спокойно.

— Ты думаешь, меня это радует? Мне действительно все равно.

Рауль прищурившись, посмотрел на меня испытующе.

— А в каком смысле — все равно?

— В том, что это было бы даже любопытно.

Рауль рассмеялся и немного помолчал.

— Скажем так, просто я во многом им сочувствую. Но все-таки не во всем.

Я кивнул.

— Вполне понятно. Почему бы и нет.

— К тому же, эта политика достаточно оскорбительна…

— Для кого?

— Для королевы…

Я резко остановился.

— А при чем тут королева?..

— Кажется, ты говорил, что от всех наших привязанностей остались рожки да ножки? — проговорил Рауль тихо и серьезно. — Ты ошибся. От некоторых осталось гораздо больше. Только это теперь не имеет никакого значения. По крайней мере, друг с другом мы теперь можем быть откровенны, потому что вряд ли при всем желании сумеем друг другу повредить, по крайней мере, что касается политики, и что касается, скажем, тебя. Вот с Огюстом я бы об этом говорить не стал. Он, конечно, не мерзавец, но с головой у него порой просто беда.

— Можешь мне поверить, сегодня я с тобой согласен на все сто.

На лице Рауля появился интерес.

— Он что-то отчебучил?

— Мягко говоря… — я отмахнулся. — Но королева…

— Я люблю ее. А она ведь из Габсбургов, дочь императора, племянница Филиппа Испанского. Конечно, теперь ее интересы должны быть связаны с нашей страной, но кого в этой стране волнуют ее интересы?

Вот это да… Я присмотрелся к Раулю, в темноте трудно было разобрать точно, какое у него выражение лица. Впрочем, в темноте люди обычно честнее сами с собой, чем при свете дня. Я покачал головой.