Вера Космолинская - Коронованный лев

• Название: Коронованный лев
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Исторические приключения

Хроники станции «Янус». Первый том дилогии «Deus ex Machina».

Основное время действия — 16-й век. Вокруг да около Варфоломеевской ночи. Причем она — не главная проблема…

---

— Что?.. — рявкнул он недоуменно.

— Все хорошо, — сказал я спокойно, намереваясь пройти мимо и не сбавляя шага. — Все прекрасно. Помоги Огюсту добраться до его комнаты.

Готье поймал меня за рукав.

— Черт бы вас побрал, он жив еще?!

— Да что с ним сделается? — с досадой отозвался я.

Готье махнул рукой и поспешил в темноту, из которой я уже ушел.

Я прошел сквозь всех, спешивших вон из дома, и поднялся к себе в полной опустошенности. Шум, топот и крики остались где-то очень далеко…

Добравшись до своей комнаты, я запер за собой дверь на ключ, привалился к ней и оглядел окружавшую меня пустоту. Иллюзии. Иллюзии привязанностей, дружбы, нормальности, рациональности, необходимости. Зачем нам вообще хоть что-то нужно? Нам все это только кажется. Мертвому пространству не холодно, не жарко. Мертвецам все равно, а мы все и есть мертвецы. И глупцы, играющие, как заведенные, свои роли. Что есть они, что нет их. Что это решает в большом звездном уравнении? Были мы или не были — кому какое до этого дело? Почему не дать всем, кому повезло «не быть», покоиться с миром? Сколько их было до нас — открывавших что-то, думавших, чувствовавших, ищущих. Что нас держит? Уверенность, что в каком-то смысле, в какой-то системе координат, у нас на всех — одна душа? Которая все помнит и которой не все равно, хотя мы только и делаем, что убиваем друг друга, для какого-то непрекращающегося процесса в каком-то чудовищном реакторе.

О чем могут думать частицы в реакторе? Я мог думать сейчас только о каком-то бешеном кровавом круговороте.

Я был там — полдень горячил.
Я был там — кровь в ручьях кипела.
Я был, и ненависть их жил
Текла змеей, струилась, пела.

Я был там, и звенела сталь,
И тетива, как гонг, гудела.
Я был. Но льдом сияла даль,
Куда душа, сгорев, летела.

Я был и там, где правит тлен,
Где новый день опять рождался,
И жгучий пламень новых вен
В кровавый полдень разгорался!

Наверное, небытие — это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

ХII. Опыт «в поле»

Я пришпорил коня, склонившись низко над его шеей, так что медная грива касалась моего лица. Мы мчались во весь опор, выбивая копытами пыль и куски рассыпающейся плоти из старой земли, и ветер яростно свистел и выл в ушах, срывая с меня всю мою злость, песчинка за песчинкой и будто раздирая бытие на части — нет, это мы его рвали, как ржавое лезвие, вгрызаясь вперед и глубже, вперед, вперед, вперед…

Конь сбился с шага и я опомнился. Достаточно, достаточно, я же не хочу его загнать. Я перевел Танкреда на легкий галоп, потом в рысь и описал широкий полукруг, возвращаясь к отставшему Раулю, который тоже несся галопом, но не таким убийственным — он явно не собирался остаться сегодня без лошади, раз в этом не было никакой необходимости.

— Что, сжалился, наконец, над божьей тварью? — усмехнулся он, почти не запыхавшись. Я кивнул и похлопал всхрапывающего Танкреда по взмокшей шее. Мы поехали шагом.

— Я уж думал, ты доскачешь до самой «Пулярки».

— Может и стоило бы… Какого черта мы делаем в Париже? Может, нам надо было оставаться на месте. Или разыскать Весельчака, а не просто уезжать. Не знаю как — по следам, по зацепкам, как мы тогда и начали!.. С собаками! Это было бы хоть что-то! А что мы делаем? Ищем под фонарем, потому что там светло?! Проклятье! — Даже если бы мы узнали, что с Ранталями что-то не так, мы бы это, по крайней мере, уже узнали, не изводя себя догадками. Я постарался снова взять себя в руки и перевел дух.

— Вина? — спросил Рауль.

— Хорошая мысль.

Он вытащил серебряную фляжку, я в ответ достал свою, и мы шутливо чокнулись.

— А лошадкам бы тоже не повредило передохнуть, — заметил я справедливости ради.

— Погоди-ка… — Рауль задумчиво оглядывался, похлопывая себя снятыми перчатками по ладони. — Кажется, я уже здесь был.

— Представления не имею, где мы находимся.

— Кстати, как насчет идеи ловли на живца? — поинтересовался Рауль со странноватой ехидцей.

— Что-о? — непонимающе вопросил я. — О чем ты?

— Мы не знаем никого, отличающегося такими же странностями как мы, — рассудил Рауль. — Если мы себя выдадим, то привлечем к себе внимание…

— Рауль… — позвал я тоном, призывающим спуститься с небес на грешную землю. Он пожал плечами.

— В конечном итоге, все равно именно это и случится. Я не вижу других шансов.

— Столько же шансов на то, что мы попадемся на глаза именно тому, кому нужно, как и у тех «кому это нужно» выдать себя перед нами. Это вопрос случая.

— Значит, надо совершить что-то более явное.

— Не надо испытывать наше общее безумие, — предостерег я. — Если мы себя выдадим, нас просто уберут с дороги.

По губам Рауля скользнула нехорошая усмешка.

— Но есть предположение, что их только двое, а нас все-таки целых семеро.

— Как чудесно… Разумеется, все это — в расчете на здоровую естественную убыль!

— А ты разве сомневался?

— Нет. Но я не вижу смысла подставляться нарочно.

— Мы все равно то и дело срываемся, — спокойно заметил Рауль. — И всегда можем попасть в ситуации, в которых трудно будет выглядеть обычно. Не лучше ли тогда сделать это намеренно, а не случайно?

Мы ехали по скверной дороге, почти по тропинке.

— Это только прекрасно звучит, не больше. Да и как ты собираешься это делать? Опять же — что, выбрать тех, кто на заклание и тех, кто сидит в засаде? Тогда чертовски непродуманно, что мы все находимся в одном доме, ты не находишь? Один точечный удар…

— Ты только послушай себя. «Точечный удар» — кто же сейчас так говорит?

— Здесь никого нет, кто нас слышит, кроме лошадей? А им все равно, что мы говорим.

Рауль вздохнул.

— Кто знает… А вот если бы мы говорили так на людях…

— Подумай сам. На каком языке мы говорим? Их же множество, мы и так все переводим, а с переводом всегда трудности, это мы друг друга понимаем, но не факт, что поймет кто-то другой. Да, мы можем говорить странно, но все же — у нас один поток истории, у других нас же — другой, а что у тех? Да просто черт их знает! Они могут не понять нас, даже если мы начнем расспрашивать вслух о гориллах или о том, куда же подевалась Австралия, благополучно пропустить все это мимо ушей, прекрасно нас слыша.

Рауль посмеивался.

— Но есть и то, что переводить совсем не нужно, что бесспорно, потому что слишком мало нам принадлежит.

— Это что же?

— Ты знаешь.

Я фыркнул.

— То, как мы деремся? На что ты намекаешь? Я не сделал вчера ничего особенного. Сидни, Роли и Обинье дрались не хуже, я нарочно выжидал, чтобы не нанести первый удар. А уж Огюста я вряд ли удивил.

Рауль скептически рассмеялся.

— Да нет, удивил. Ты думаешь, он понял, за что ты на него набросился?

— А разве кто-то другой это понял?

— Не знаю, меня ведь там не было, — дипломатично отговорился Рауль.

— Тогда пусть не понимает и дальше. Я сделал все, что мог.

— Ты не сделал одного. Ты его не убил.

— Преждевременно, — сказал я.

— Даты не совпадают? — с легкой едкостью уточнил Рауль, и тут же сказал слишком серьезно: — Он еще наломает дров.

— Может. Но он не мог стать тем, кто он есть, просто так. Он для чего-то нужен.

— А по-моему, он просто ошибка. Это нелогично, что он среди нас. По крайней мере, будь он даже среди нас, но не таким как мы, это могло бы быть для него и для нас куда безопасней.

— И ты туда же? — спросил я. — Для тебя тоже все еще существуют католики и кальвинисты? Тем, кто все это затеял, было не до наших дрязг. — Да и нам самим наполовину тоже.

— А нам до их дрязг дело почему-то есть, — мрачно проговорил Рауль. — Навязали. Что ж, как говорил Сенека — выход есть всегда.

— Самоубийство? — поинтересовался я. — Знал я этого весельчака Сенеку… — И усмешка вдруг умерла, так и не родившись — на мгновение мне показалось, что я не шучу. Как будто я действительно его знал… Да нет, черт, что же творится с головой, — я потряс ею и резко вздохнул, прогоняя странный липкий туман. Я уже просто путаю все на свете, все слишком смешалось.

Рауль тихо хмыкнул и поднял руку, указывая куда-то в пространство за негустым кустарником посреди редких деревьев.

— Нам туда.

— Серьезно? Что это еще за халупа?

— «Старая виселица», — как-то зловеще отозвался Рауль. — Пусть лошади немного отдохнут.

— Хорошенькое название, — усмехнулся я. — Это у кого же такое чувство юмора?

Похоже, Рауль хорошо знал это место. Что ж, задержимся ненадолго, прежде чем возвращаться к своим поблемам.