Вера Космолинская - Коронованный лев

• Название: Коронованный лев
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Исторические приключения

Хроники станции «Янус». Первый том дилогии «Deus ex Machina».

Основное время действия — 16-й век. Вокруг да около Варфоломеевской ночи. Причем она — не главная проблема…

---

— О боже, — едва слышно прошептала Жанна. Она, будто не веря себе, обернулась, посмотрев расширившимися зрачками вслед другим, и снова посмотрела на меня, нет — «вокруг меня», будто меня окружало что-то невидимое, а затем с ужасом посмотрела в глаза.

Я застыл на месте, боясь приблизиться к ней или сказать хоть слово.

Жанна покачнулась — она не просто отступала — она падала. Не раздумывая, я кинулся вперед, чтобы поймать ее.

Я подхватил ее вовремя, смяв расшитый зеленый шелк ее платья, показавшийся очень холодным. У Жанны никогда не было обыкновения вот так вот падать…

Может быть, если бы все было именно так плохо, как я того боялся, ей было бы сейчас очень просто уколоть меня какой-нибудь отравленной иглой, и все было бы кончено, все было бы так легко и просто…

Держа ее в объятиях, я на мгновение растерялся. Что делать дальше. Если она упала в обморок при виде меня, значит, я внушаю ей страх или отвращение? Вряд ли она обрадуется, что я оказался так близко, когда придет в себя. Я осторожно усадил ее в ближайшее кресло, но не успел отойти. Жанна пошевелилась, поймала мою руку и крепко ее сжала. Все произошло очень тихо и быстро — никто ничего не заметил, в распахнутую дверь из соседней комнаты доносились веселые голоса.

— Простите… — пробормотал я, попытавшись осторожно извлечь кисть из ее пальцев, но она меня не отпускала. — Принести вам воды?

Жанна слабо покачала головой, немного поморщившись, будто голова у нее раскалывалась. Пальцы ее были ледяными, я подул на них, опустившись рядом с креслом на колени, и накрыл их другой ладонью, чтобы согреть.

— Вам нездоровится? — спросил я почти шепотом.

— Нет, — проговорила она едва слышно.

— Что с вами?

— Не со мной, — ответила она. Конечно, это ведь я изменился. И ей осталось только сказать это вслух. — Вам грозит опасность! — сказала она. — В этом мире… и в другом. Я никогда еще не чувствовала такой опасности… — по ее пальцам пробежала дрожь.

Я осторожно сжал их, ловя каждое мельчайшее движение, и внимательно посмотрел ей в глаза.

— А этот город? — спросил я. — Что будет с ним?

Глаза Жанны удивленно раскрылись. Но то, что она могла бы сказать про город, действительно беспокоило меня больше. Про нас она могла сказать что угодно, кем бы именно она ни была, это ничего не говорило о ней самой.

— Этот город? Париж? — На ее лоб легли легкие озадаченные морщинки, когда она задумчиво посмотрела в пространство, а ее пальцы вдруг начали теплеть. — Не знаю… только это странно — я совсем не чувствую праздника.

И это все? Я пристально смотрел на нее. Она ответила спокойно, чуть недоумевающе, рассеянно. Что еще она могла ответить? Будь она не той — кем казалась? Она бы проявила какое-то беспокойство? Хотя бы потому, что я спросил об этом? Потому, что довольно скоро мы сможем все увидеть сами.

А может быть она права и ничего не случится?.. Но надежда на это быстро умерла.

Еще как случится, об этом мне говорили собственные предчувствия, и я не мог им не верить. Последние дни здесь лишили меня всяких сомнений. Но вместе с тем, я ощутил удивительное облегчение. Самообман. Желание сказки. Неужели я всерьез когда-то верил, что Жанна может обладать какой-то таинственной силой предвиденья? Она лишь тонкая, поэтичная, чувствительная натура, обладающая воображением, а все мы только принимали правила игры. И я поймал себя на том, что улыбаюсь ей. В этом нет ничего настоящего, и значит, нет ничего страшного.

— Будьте осторожны, — умоляюще, торопливо повторила Жанна. — Вам без сомненья грозит большая опасность! Она грозит вашей душе…

— Конечно, я буду осторожен, — я мягко улыбнулся ей более явно и поцеловал все еще цепляющиеся за мою руку тонкие пальчики. Она всего лишь поняла, что со всеми нами что-то не так, но не знает, как это выразить. Конечно, не знает. Но пусть это и пугает ее, она не может этого понять, и никогда не сможет. И она боится меня потерять — а скорее всего, придется. Не потому, что я этого хочу, а потому, что не хочу подвергать ее опасности. Быть может, когда все закончится… если закончится…

— Не будете, — сказала она обреченно, и глаза ее беспомощно наполнились слезами.

— Жанна, Жанна, — весело позвал Бертран, возвращаясь в комнату и, остановившись на пороге, замер в притворном вежливом изумлении. — Простите, Шарди, не смею вас прерывать, но, признаться, мы без вас уже немного заскучали, не лишайте же нас вашего бесценного общества, пока вы еще не поженились!..

— Только не ропщите, Ранталь, вы отняли у нас целых два дня!

Я протянул Жанне руку, приглашая ее покинуть кресло. Она тихонько вздохнула.

— Я поняла это еще тогда, на лесной дороге, — негромко проговорила она, вставая. — Но подумала, что ошиблась…

Глаза ее были огромными и темными, в их глубине будто бродили тени.

— Я не думала, что все останется по-прежнему, когда я увижу вас снова… Над вами будто тень. Над всеми вами. Черная как пустота, звенящая, холодная, как… — она осеклась и не стала продолжать.

— Как что? — тихо спросила Диана.

Жанна покачала головой, в ее глазах стояли слезы:

— Не знаю. Что-то зловещее. Тени множества людей… Как будто, неживых?.. — Даже если она только догадывается, она подбирала для этого слишком верные слова. — Все мешается как бурный водоворот… я не знаю, что это такое…

— Жанна, — окликнул я мягко. — Если это так вас пугает, стоит ли входить в этот водоворот вместе с нами?

Жанна чуть наклонила голову. В черных волнах ее волос как корона блеснул черепаховый гребень с жемчужным краем.

— Да, — ответила она еле слышно.

И это поразило меня больше всего, что было до сих пор сказано.

Разговор, да и весь дальнейший вечер не очень-то клеился. Все чувствовали себя неловко, а Бертран то и дело косился на сестру с недоумением и сомнением, похоже, по-настоящему за нее тревожась. Но потихоньку все улеглось.

Мы больше не заговаривали ни о чем необычном, пересказывали друг другу новости, а ужин был действительно превосходный. Несмотря на то, что была пятница, пользуясь всеми свободами протестантизма, хозяин дома велел запечь столько перепелок, оленины и фазаньего паштета, что по контрасту с суровой простотой, провозглашаемой фундаментальным кальвинизмом, вспоминался скорее Рим развеселого периода упадка, что мы, ни в коем случае не будучи кальвинистами, только поддерживали, радостно впадая в грех за компанию. Но в Риме все было совсем не так… — напомнил я себе вдруг со странной серьезностью. И удивился этой мысли. Ведь сравнение было лишь шуткой, не требующей никакого критического разбора. Как будто я мог противопоставить этому какой-то иной опыт, хорошо известный? Но его ведь не было.

Я подумал об упадке не только в шутку, но и машинально — как об абстракции, в ожидании трагедии, до которой тут осталось лишь девять дней. Почему же мне понадобилось самому себе возражать? Это ничего не значило, ассоциация могла быть любой. Скажем, извержение Везувия тоже произошло двадцать четвертого августа, — вспомнил я вдруг и снова немного опешил — да разве я хоть когда-то это помнил?.. В растерянности, я надкусил перепелиное крылышко. Чертовски странные мысли лезли в голову.

Я с некоторым усилием вернулся в настоящее время. Пылали свечи, расплавлявшие сумерки. Звенело мирное серебро.

— Ну что я могу сказать… — говорил Готье. — Праздник праздником, а только не так уж все весело в старом добром Париже. Похоже, грядут немалые беспорядки.

— Да какие там беспорядки! — жизнерадостно пренебрежительно отмахивался Лигоньяж. — Смуты и рождаются и тонут в вине! — Совсем недавно я это уже слышал… — In vino veritas! Таковы уж все праздники! — и подмигнув, он опрокинул в себя бокал и принялся искать на столе новую, еще не опустошенную бутылку.

— Главное, чтобы хватило вина, — буркнул Готье, критически наблюдая за его поисками. — А то, кто знает…

— Жанна знает! — радостно воскликнул Лигоньяж, весело хохотнув. — Но не говорит, значит, будет все спокойно… — Лигоньяж запоздало поперхнулся, закашлялся и затравленно огляделся. — Но ведь правда, она ничего не говорила о беспорядках! Ведь верно?

Жанна молчала. Из нее теперь было слова не вытянуть. После слов Лигоньяжа она лишь почти машинально покачала головой. Означало ли это, что она просто этого не знала, или, все-таки, что не будет никакого «спокойно»?

— А как насчет войны во Фландрии? — осторожно спросил Готье. — Грядущих кровопролитий? Может быть, даже не дожидаясь Фландрии?..

— Не надо… — начал было я.

— Типун вам на язык! — беспечно перебил Лигоньяж с набитым ртом.

— Вот именно! — с готовностью поддакнул малыш д’Авер.

— Эх, д’Аржеар, — вздохнул Бертран, сокрушенно качая головой. — И охота вам беспокоиться из-за таких пустяков? В конце концов, воюем не в первый раз и, дай бог, не в последний. А что не все гладко и радужно — так это яснее ясного! Как же еще могло быть? Конечно, все сперва трудно.