Николай Внуков - Компанеевка и дальше

• Название: Компанеевка и дальше
• Автор: Николай Внуков
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

---

Николай Внуков Компанеевка и дальше (рассказ)

Он стоял рядом со мной у барьера дежурного администратора псковской гостиницы «Октябрьская» и заполнял бланк.

Я сделал ошибку в своем, потянулся за новым, и тут мой взгляд упал на его руку, держащую авторучку. Я поймал себя на том, что уже второй и третий раз засматриваюсь на эту руку и не могу сосредоточиться именно из-за нее.

Я оглядел его с головы до ног.

Невысокий, плотный, в поношенном черном костюме, в черных туфлях, давно потерявших блеск. Голова тяжелая, крупная, с редкими седыми волосами. На полу у ног потертый чемодан.

Лица я не видел, только контур впалой щеки, подбородок и часть носа.

Он писал медленно, перечитывая каждое слово, будто боялся ошибиться. Авторучка, спотыкаясь, бродила по листку. Левой рукой он одновременно придерживал бланк и раскрытый паспорт.

Снова я взглянул на его правую.

Широкая, с толстыми сильными пальцами, привыкшими к лопате или к рулю автомобиля. Но кожа уже сухая, старческая, сквозь нее проглядывают голубые веточки. И татуировка на тыльной стороне — маленькая звездочка с серпом и молотом посредине. Синие лучи точками расходятся от нее во все стороны.

Татуировка и привлекла мой взгляд. Где-то я уже видел такую.

Он кончил писать и подал листок дежурной вместе с паспортом.

Потом повернулся в мою сторону.

Нет, это лицо было мне незнакомо. Обычное усталое лицо человека, много работающего на свежем воздухе, потому что пятна загара навечно въелись в щеки и лоб.

Он мельком взглянул на меня и сразу отвернулся. Но я успел заметить длинный белесый шрам на подбородке, плотно и горестно сжатые губы и резкие морщины, идущие к уголкам рта от крыльев носа.

— Будете платить за сутки или сразу за трое? — спросила администратор казенным голосом.

— За сутки, — ответил он и вынул из кармана бумажник.

Пока он доставал из бумажника деньги, перед моими глазами снова мелькнула синяя звезда.

Дежурная положила на доску барьера паспорт, сдачу и карту гостя, достала из ячеистого ящика ключ.

— Двести двенадцатый, — сказала она.

— Спасибо.

— Следующий, — сказала дежурная, поднимая на меня глаза.

— Да, да, сейчас, — кивнул я и торопливо начал заполнять листок.

В номере я переоделся, разложил на тумбочке необходимые вещи, включил свет и задернул занавеску окна.

Шум вечернего Пскова приглох.

Я вынул из портфеля газету и завалился на кровать.

Каждый раз, когда попадал в этот город, я выматывался до изнеможения. Хотелось единым днем охватить Детинец, Кром, Запсковье, Мирожский монастырь, глохнущий в тишине кустов, и особенно церковушки. Эти церковушки, разбросанные по разным углам города, привлекали меня больше всего. Я мог любоваться ими часами. Удивительная архитектура — теплая, домашняя, я бы сказал даже — интимная. Белые стены, затертые известью, как бы выглажены рукой. Простенькие фасады оживлялись двумя-тремя полосками зубчатого орнамента. Особенно играл этот орнамент на закате. И какие имена: Козьма и Дамиан с Примостья, Михаил-архангел, Успение у Парома, Василий с Горки…

Первый раз я попал в Псков сразу после войны. Город был страшен. Улицы едва намечались между обломками зданий. Редкие, бедно одетые прохожие волокли на детских санках какие-то мешки. В парке на уровне человеческого роста торчали обгорелые пни, над которыми вились вороны, не зная, куда присесть… И над всем этим — низкое, медленно текущее серое небо, без просветов, однотонное, безнадежное. Казалось, ничто уже никогда не встанет из праха и смятая, поруганная красота древности окончательно развалится под унылыми дождями и сама превратится в грязь.

Но скоро начали расчищать Довмонтов город, а еще через некоторое время поднялись из земли древние стены. И вот теперь…

Я развернул газету, но читать не хотелось, и я бросил ее на коврик у кровати.

Все впечатления дня вдруг закрыла синяя звездочка, серп и молот и точками разбегающиеся в стороны лучи…

В жизни я видел много разных наколок. Мне было тогда четырнадцать. Я и три моих школьных друга добыли где-то последний том «Словаря» Ушакова. Там, в конце, были помещены ходкие латинские изречения. Помню, нас поразила их краткость. «Когито, эрго сум», «Пер аспера ад астра», «До ут дэс»[1]. Мы вызубрили по десятку изречений и при случае, для шика, вворачивали их в свои разговоры. В конце концов каждый из нас выбрал себе девиз. У меня на левой руке, на середине кисти — заносчивое: «Пер аспера ад астра» — «Через тернии к звездам». Жизнь рисовалась нам тогда звездной.

И тут меня будто подбросило на кровати.

Я вскочил, нашарил ногами тапочки и сел к столу.

Новочеркасск! Вот где была синяя звездочка с разбегающимися лучами. Новочеркасск… Нет, Новочеркасск — город, а там было что-то вроде местечка. Дальше, западнее… Стоп, стоп, как же оно называлось? Какие там были поселки? Запомнились Апостолово, Лихаревка, Зеленое. Нет, нет, что-то на «К»… Был, кажется, Казанок, потом Купреево, Константиновка… Нет, что-то такое общее, объединяющее, компанейское…

Компанеевка!

Конечно, это была Компанеевка. Именно Компанеевка. И еще имя и фамилия, прочно связанные с этим названием: Алексей Очеретин.

Компанеевка, танки, Алексей Очеретин.

…Танки в подразделение прибыли ночью. Платформы вдвинулись в расположение нашей части по только что восстановленному саперами железнодорожному пути. На разгрузку подняли всех, вплоть до штабных.

— Кончить до рассвета, пока их авиация спит, — приказал полковник Шевченко, командир части.

В холодном предрассветье платформы с танками, накрытыми темным брезентом, были похожи на цепь одинаковых глыб гранита.

— И никаких огней, только карманные фонарики с синими фильтрами, — распорядился Шевченко.

Он медленно шел вместе с начальником эшелона вдоль состава.

Танкисты из пополнения отвязывали от бортов платформ брезентовые покрышки и сдирали их с машин, как шелуху.

На последней платформе уже был откинут задний борт и спущены на землю отходы — массивные брусья для съезда танков.

Все работали молча и яростно, как всегда работают люди на фронте, по соседству со смертью. Мертвые синие вспышки фонариков освещали то гусеницу, то сферу лобового пулемета, то напряженное лицо под валиком шлема.

На востоке, откуда прибыл эшелон, горизонт приподнимала мутная зеленая полоса.

Шевченко остановился у конечной платформы, засветил фонарик у себя на груди и, поддернув рукав шинели, посмотрел на часы.

— За сколько минут можно выгрузить танк? — спросил он начальника эшелона.

— Без ЧП — за три, — ответил тот.

— Какие еще могут быть ЧП? — дернул голову вверх Шевченко.

— Ну… брусья поедут… двигатель сразу не заведется.

— То есть как это — не заведется? — насмешливо-жестко спросил Шевченко. — Хороша техника, у которой барахлят двигатели!

— Двигатели не барахлят, полковник, — мягко и устало ответил начальник эшелона. — Вы же знаете, мы шли с Урала семь суток. Доложу вам, это своего рода рекорд. Но за это время машины застыли, смазка загустела и может случиться…

— Знаю, майор, — оборвал Шевченко. — Приступим?

— Можно… Балашов! — окликнул кого-то на платформе начальник эшелона. — У тебя все готово? Тогда давайте.

Зарычал стартер запуска и через минуту темный силуэт танка на платформе вздрогнул. Водитель форсанул двигатель, потом сбросил обороты и тронул машину с места. Платформа крякнула, когда гусеницы наехали на железные зацепы съездных брусьев и казалось она вот-вот станет дыбом, не выдержав двадцатисемитонной тяжести балансирующей на краю машины. Но через секунду танк перевалился на брусья и, неожиданно мягко, соскользнул на землю. Заскрежетав, чуток развернулся на рельсах и так же легко съехал с насыпи в грязь.

— Две минуты сорок, — отметил Шевченко по часам и опустил рукав шинели. — И поосторожнее с рельсами: они не капитальные.

— Вот видите, — сказал начальник эшелона. — На выгрузку у нас уйдет час.

— Идемте, оформим документы, — сухо сказал Шевченко.

— Балашов! Отгоняйте платформу назад и давай остальные, — крикнул начальник эшелона.

— Ординарец со мной! — приказал Шевченко.

Я числился радистом при штабе и в батальон попал месяц назад после госпиталя. Осколок прошил мне ступню левой ноги так удачно, что кости остались нетронутыми и дырка заживала всего около месяца. Скоро я уже догонял свою часть. Трое суток я мотался по прифронтовым дорогам, подсаживаясь то на штабные, то на грузовые машины — как повезет, но часть уходила от меня быстрее, чем я приближался к ней. На четвертые сутки, голодный, бесприютный, я прибился к каким-то разведчикам. Они накормили меня, выдали сухим пайком банку говяжьей тушенки, сухарей, сахару и продали полковнику Шевченко. Разведка работала на его батальон.