Александр Хомяков - Весенние заморозки (СИ)

• Название: Весенние заморозки (СИ)
• Автор: Александр Хомяков
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

В этом мире будущее, единожды представ глазам прорицателя, становится неизменным. В этом мире боги ведут между собой борьбу руками простых смертных. Пять героев становятся щитом на пути бесчисленных завоевателей - становятся, сами о том не зная. И лишь одно оружие у них в руках - свобода самим выбирать свой путь там, где одно-единственное пророческое видение обрекает на гибель целые народы.

---

Последовавшее вслед за тем пиршество дикарей он запомнил слабо. Человеческая память придирчива и часто щадит человека от слишком ярких воспоминаний - надо полагать, чтобы крыша у него не съехала. Помнил короткий вскрик Гларека, помнил дым от костра, помнил, как его тошнило большую часть времени - впрочем, и Бенара не избежала того же, и только Лани с Лагорисом держались, хотя эйторий повернулся спиной к костру и девочке тоже глядеть не позволял. Ланнара, скорее всего, не поняла из происходящего ничего, кроме того факта, что Гларека убили - а смерть и кровь внучка барона уже видела в достатке.

-Вот и я не ем, - сообщил ему из-за прутьев решетки безумный прорицатель. - Надо бы - да не могу, боюсь совсем с ума сойти.

Дигбран сквозь выступившие слезы глянул на него, вытер рукавом губы.

-Издеваешься?

-Вот мне больше делать нечего, - ответил шрамолицый. - Ты смотри, Дигбран, смотри да запоминай. Редкое зрелище, поучительное.

-Да пошел ты... - сплюнул Дигбран и отвернулся. Бояться он уже устал.

Следующий день в клетке никто не разговаривал. Их накормили - к счастью, всего лишь рыбой. Выводили по одному по нужде. Иногда подходили к прутьям решетки и тыкали пальцами, мяукая и визжа - но ничего более. Стража у клетки сменилась один раз в полдень. Пару раз невдалеке промелькнул безумный прорицатель, но на пленников он внимания не обращал.

Даже Лани притихла - вот уж что было невероятно. Ни разу за весь день не попросила Лагориса что-нибудь рассказать, не нудела, не капризничала и вообще сидела тихо, зыркая по сторонам исподлобья. Если ей было что-то надо, девочка подбиралась к матери и спрашивала ее тихонько.

Лагорис обратился в статую - сидел и смотрел в одну точку. Дигбран тоже не особо активничал, тем более что смысла в этом не видел никакого. Да и в себе копаться перестал. После вчерашнего как вроде опустела его душа, следом за желудком. Время требовалось, чтобы сгладилось в памяти происшедшее.

Времени у них было в достатке.

Зеленокожие знай плели свои щиты, да таскали всякие колья и жерди. Один раз колесо от телеги мимо клетки прокатили. Один раз две группы дикарей поругались из-за чего-то, чуть стенка на стенку не пошли - и опять арден со шрамом положение спас, разнял и обругал. Один раз были какие-то крики где-то, наверное, аж на дальней стороне лагеря, а потом Дигбран увидел, как меж жилищ зеленокожих пронесли несколько трупов, утыканых стрелами.

-Как на вид, так стрелы арденские, - нарушил наконец молчание Лагорис. Странно, как он углядел-то все это, сидя недвижимым весь день. - Что скажешь, Дигбран?

-Арденские. Трехфутовые стрелы только ардены делают, видал как-то. Долго думал, на кой ляд им такие длинные - вот, оказалось, что для войны. У них и луки под стать, в рост человека.

-Впечатляет, - Лагорис поцокал языком, да и умолк.

Вечером их вытащили из клетки, связали и куда-то повели краем лагеря.

Никто не сопротивлялся, даже Дигбран - никакого резона не было, сил - тем более. Они проходили в сумерках мимо жилищ дикарей, видели мельтещащие среди них многочисленные низкорослые тени. Лагерь тихо гудел в сгущающейся тьме, где-то раздавался стук дерева по дереву, где-то - песня, больше похожая на вой. За спиной уже отгорел закат, впереди, над высокими холмами восточной Сиккарты, густела непроглядная темень. Потом они остановились, и Дигбран узнал местность. Они были на берегу речушки, впадающей в Аррис чуть ниже замка Дубр.

На берегу речки, по пояс в камышах, стоял и что-то слушал безумный прорицатель. На возглас одного из конвоиров он обернулся и махнул рукой, подзывая их поближе. Дигбран переглянулся с Лагорисом, кивнул и пошел вперед. Эйторий и домашние Дигбрана остались стоять, где были.

Прорицатель, вопреки ожиданиям Дигбран, не спешил нарушить молчанье. Так они и стояли по колено в воде, а вокруг них наступала ночь и гудели комары.

-Говори уже, не томи душу, - не выдержал Дигбран.

-Ша! - негромко ответил арден. - Дай вечер послушать.

Дигбран пожал плечами. В сапоге у него хлюпало. Хлюпало и рядом, он обернулся и увидел, что Лагорис присоединился к ним и замер в своей обычной для последнего времени манере, вглядываясь куда-то в темноту.

Когда окончательно стемнело, прорицатель вздохнул и посмотрел наконец на Дигбрана.

-До Длинного озера мои вас проводят. Дальше уж, пожалуйста, сами. И в темноте осторожнее, там лучники с вашей стороны взяли привычку на любой шорох стрелять. Ступай, Дигбран, рассветает сейчас рано.

Старый воевода только брови слегка вздернул.

-А зачем вообще в плену держал?

-Хочешь обратно?! - взвился шрамолицый. - Не задавай мне глупых вопросов! И без тебя вопросов слишком много, ты мне еще поспрашивай тут! Давай, вали, пусть с тобой другие нянчатся! С меня хватит!

Дигбран дернулся слегка да пошлепал на берег. Выйдя на сухое место, обернулся.

-Руки-то развяжи, полоумный.

-Сам ты... - беззлобно ругнулся безумный прорицатель, однако с шумом выбрался из воды и принялся срезать путы с пленников. Дикари-конвоиры все это время стояли непривычно молча, смотрели да слушали чужую речь, не перебивая.

Размяв руки, Дигбран сел на землю, стянул сапог, вылил воду. Потом второй.

-Нет, ты мне все-таки объясни... - и осекся, увидев перед своим лицом острие меча.

-Ничего. Я. Тебе. Объяснять. Не буду, - раздельно проговорил шрамолицый. - Не положено тебе лишнего знать, Дигбран-воевода. Знай только то, что видел и слышал. Это своим и расскажешь, вот кстати, письмецо я им накропал... - он порылся за пазухой и извлек свиток, запечатаный сургучом. - Отдашь герцогу завоевателей в собственные руки.

К утру они добрели до берега Длинного озера. Берег был болотистый, в камышах зеленокожие их оставили и убрались обратно. Дигбран воспользовался случаем и глянул при свете дня на Лани с Бенарой. Обе выглядели сильно уставшими, но в общем-то пока держались.

-Что там, Лагорис? - он перевел взгляд на высоченного эйтория, взиравшего куда-то вдаль.

-А ничего так особо не видать, - весело ответствовал Лагорис. - Идем, чай при свете дня свои не подстрелят. Лани, полезай к дедушке Лагорису на шею, нечего грязь месить.

Мальтори. Жертвоприношение.

Люди не могут не шуметь, даже если они почти ничего не говорят.

В городе всегда шумно. Даже на небольшой террасе, в тени виноградных лоз, прогибающихся под тяжестью огромных гроздей, слышен невнятный и вместе с тем яркий шум южного моря, слышна прохожими улица за стеной, слышна торговлей близкая рыночная площадь; слышны резкие чайки над морем, и слышны гудящие насекомые в листве деревьев.

Я не знаю, как можно в таких условиях вести серьезный разговор. Однако эсталийцы это умеют: неспешно, с чувством собственного достоинства восседая в плетеных креслах, прихлебывая прошлогоднее вино, обсуждая все на свете - от вкуса и аромата этого самого вина до погоды на Уольских островах, - почтенные купцы ведут дела. Я смотрю на них, пытаясь вникнуть в разговор, но тщетно. Я давно не был дома, пыль чужих дорог въелась в мою кожу намертво, и ее не соскоблить никаким песком за те несколько дней, что я пробыл в доме моего отца. Многое, что раньше я встречал лишь в книгах, мне теперь знакомо и близко. Но вот родной город я успел забыть.

Сижу. Пью вино, наслаждаясь вкусом и не понимая ворчанья Лагрели, берегового адмирала славного города Эсталы. Я успел привыкнуть к элю северян и стикрейскому бренди, заодно и разучился разбираться в вине.

Моя пыльная, в чем-то даже неряшливая одежда вызывает неодобрительные взгляды гостей. Я лишь улыбаюсь, когда замечаю это неодобрение. Я - воин, и мне на парадах не маршировать. Пыль на моей рубашке задешево не дается.

И еще шум. Он мешает слушать. Веки сами опускаются, уши слышат лишь далекое, неясное, цельное и живое, не различая отдельных звуков в этом многоголосье, а если и различают - то слышат звук, а не слово или фразу. Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.

Люди не могут не шуметь, даже если они молчат, затаив дыханье.

Я чувствую их сквозь сжатые веки. Они ждут, когда я открою глаза. Разлеплю ссохшиеся губы. Хрипло откашляюсь. Попрошу у Арвариха флягу с бренди, которым он разжился у кого-то из офицеров герцога Эретви. Глотну непривычно крепкого пойла, и из сухих глаз потекут слезы. Подниму руку, чтобы их вытереть, и сожму зубы, чтобы к слезам не прибавился еще и стон боли. А потом, через некоторое время, все возможные и невозможные ужимки кончатся. И надо будет вырваться из сна о ясном солнечном дне в Эстале, оставшемся в моем прошлом, и смотреть им всем в глаза. И говорить.

Но пока что они еще согласны ждать. Они признают за мной право не спешить с решением. Ведь это мне они вручили ответственность за всех. И право на слабость. Право на слезы. На стон. На носилки, в которых меня перенесли с корабля на берег. На единственный, кое-как сплетенный шалаш. Ведь это я стоял у столба.