Жак Безье - Тень деревьев

• Название: Тень деревьев
• Автор: Жак Безье
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Поэзия
• Год: 1969

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.

Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.

Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.

Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.

В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

---

«На заре солнце под лучами колкими…»

На заре солнце под лучами колкими
Истекает кровью в серую амфору облака.
Скажи мне, сон его теплый и бражный —
Утолит ли он нашу жажду?

На закате солнце сыплет золото.
Скажи мне, поздно вечером
Соберем ли мы его руками тяжелыми,
Чтоб украсить деву беспечную?

Весна изумруды разбросала сегодня,
Отыщу ли я камни будущим маем,
И всегда ли зима приходит,
Темная, злая?

Анри де Ренье (1864–1936)

ОСЕНЬ

Люблю тебя, осень, твой пышный венец.
И золото листьев, и их багрянец —
Апрель развернул их в сияющий день,
И август под ними искал себе тень,
В осенние полдни, ноябрь, это ты
То медью, то золотом кроешь листы.
Идешь ты по комьям изрытой земли,
И шаг твой стихает то здесь, то вдали.
Средь скучных туманов, тревог и забот
В тебе неостывшее лето живет.
Под дымкой осенней твоей тишины
Я чую уснувшее сердце весны.

ОДА

Часы жизни поют и проходят
Одинокие или парами,
Часы радости или горя,
Юные или старые.
Их руки сплетаются
В вереницу дней.
Иногда один из них, улыбаясь или рыдая,
К губам подносит
Цветок экстаза или цветок каприза,
Который вянет после.
И все они поют и проходят…

Это часы жизни.
Часы прошлого думают о чем-то,
Всеми брошенные,
На них платья из тяжелого шелка,
Они сидят в тени,
Они держат тусклое зеркало,
И глядят в него подолгу,
И не могут себя найти.
Иногда они говорят, и тогда их слова
Шуршат глухо, как мертвая листва.
У них ключи, которыми не открыть ни одной двери,
Ни один из них больше ни во что не верит.
Холодно им и страшно,
И самый старый дрожащей губой
Пьет из треснувшей чаши,
Тонкой и светлой,
Воду слез и пепла.

Часы любви прекрасны и молоды,
Вот они.
Поглядите!
Что им солнце над рекой или блеск холода,
Звездное небо или дождь сердитый,
Розы прошлого или шипов уколы,
Что им зеркало, ключ от двери, или вечер в тени,
Или платье из шелка тяжелого?
Вот они!
Вот они дремлют лежа,
Неподвижные, слепые, покорные,
Но Любовь стоит над их ложем.
Иногда раздаются легкие шорохи
Ее таинственных крыльев.
Обнаженная, она поет над ними,
И они слушают,
Как Любовь говорит с их слепыми душами.

ЖЕЛТАЯ ЛУНА

Унылый день закончился луною желтой,
Которая встает меж тонких тополей.
И в воздухе струится аромат тяжелый
Пруда, уснувшего меж мокрых камышей.

Когда под солнцем раскаленным, горько плача,
Мы в топкой глине замедляли слабый шаг,
Когда вы оставляли на песке горячем
Своих израненных ступней кровавый знак,

Когда огонь любви пылал, жесток и светел,
И после, в блеске погасавшего огня,
Не знали мы, что сердцу будет сладок пепел,
Что на закате нашего большого дня

К нам донесется запах сладкий и тяжелый
Пруда, уснувшего меж мокрых камышей.
Что долгий день окончится луною желтой,
Которая растет меж тонких тополей.

ГОЛОС

Я не хочу, чтоб кто-нибудь приник к моей печали.
Уйди, сегодня мне не надо никого.
И ни шагов, которые б знакомо зазвучали,
Ни взгляда, дорогого взгляда твоего.

Оставь меня, и дверь мою плотней прикрой сегодня.
И ветру свежему не открывай окна.
Сегодня как-то все скучней и безысходней
Душе, которая уныла и темна.

Моя печаль ко мне издалека проникнуть хочет,
Ее не знаю я. Но к каждому из нас,
Кто весело поет, кто плачет иль хохочет,
Она приходит тихо в свой урочный час.

Тогда встает в душе так много жалоб и сомнений
И что-то плачет, а она издалека
Твердит — и голос тот уныл, — что жизни цвет весенний
Дает плоды, в которых пепел и тоска.

Поль Фор (1872–1960)

МОЯ РАДОСТЬ В ТРАВУ УПАЛА…

Моя радость в траву упала, добрые люди, подойдите, принесите светильник алый, ее найти помогите.

Моя милая уехала с всадником белым, они скакали прочь от меня, я метко направил стрелы, и милая упала с коня. Когда же стемнело, уехал куда-то всадник белый…

Принесите светильник алый, добрые люди, подойдите — моя радость в траву упала, ее найти помогите.

«Не в нее бы метить надо верной стрелой, ты б нашел живой свою радость, и она бы помирилась с тобой». — Увы! я в него не посмел метить верной стрелой — он был слишком высок и бел с своей золотого косой.

Моя радость в траву упала, добрые люди, подойдите, принесите светильник алый, ее найти помогите.

«Если белый всадник исчез, поставь на могиле крест!

Ты можешь искать целый век, ты найдешь землю, и весной траву, и зимой снег и кресты, и кресты на могилах. Ты можешь искать целый век, но тебе не найти твоей милой!»

Принесите светильник алый, добрые люди, подойдите — моя радость в траву упала, ее найти помогите.

МОЙ ПОРТРЕТ

Мои глаза — как два черных бриллианта, их блеск волнует и жжет. На мне черная шляпа Рембрандта, черен мой редингот.

Лживая улыбка, взгляд наивный и неуверенный (о природа, ты и это позволила!), и я как будто жую дерево, когда говорю с моим братом невольным.

Перед Сен-Жермен Д’Оксерруа я гляжу на Лувр в часы заката, моя тень дрожит тогда меж теней готических статуй.

Я хотел бы быть королем, каким-нибудь Людовиком XIII, но поэт в сердце моем хочет всему улыбаться.

О Господь! Он дал сердце мне, у меня сердце как у всех — и Он, Всесильный, тешится, бросая пламя в снег.

Я заставлю дрожать все лиры, я верую в жизнь и в любовь, в моих думах сливаются золото и кровь с белыми розами и с Шекспиром.

Шарль Герен (1873–1907)

«Печаль — вино…»

Печаль — вино, но терпкий вкус его томит и ранит.
Душа, которая была сильна,
  Его изведав, слишком хрупкой станет
И не захочет сладкого вина.

Моя душа — она познала яд печали слишком рано,
И ныне только от него
Еще дрожат, как незалеченные раны,
Останки сердца моего.

«Старуха та похожа на столбы дорог…»

Старуха та похожа на столбы дорог,
Согбенная средь белой, теплой пыли.
Гроши прохожих пляшут у застывших ног,
И четки на морщинистых руках застыли.

Ее глаза подобны трепету лампад
Над серым камнем брошенной давно гробницы,
И губы мертвые испуганно дрожат,
Как будто шорох мертвых листьев в них таится.

Я иногда усталый на закате дня,
Свой шаг пред городом немного замедляя,
На перекресток прихожу, где ждет меня
Под тоненьким крестом она, слепая.

Я думаю — вот зеркало моей души,
И ей, старухе, тихо говорю: «Послушай,
Прими ты и мои несчастные гроши
И помяни, молясь, мою слепую душу!»

Сен-Жорж де Буалье (1876–1947)

БРОДЯГА-ГОРЕ

На дороге, опоясанной рядами скал,
Я Бродягу-Горе увидал.
Он, унылый, захотел войти в мой тихий дом,
Знаки делал мне сухим листом.
Но, покоен, я смеялся в горнице моей
Над игрой его сухих костей.
А тогда он крикнул мне, и голосом таким,
Что я пал покорно перед ним.
Он вошел ко мне, и, робко подойдя к нему,
Взял я посох и его суму.
Я хотел бежать тогда, но приподнять не мог
Злую тяжесть ослабевших ног.
Я почуял, что теперь нельзя уйти назад,
Что органы дальние гремят.
Он мне руку подал, и я сам себе сказал:
«Твой последний, смертный час настал».
Колокол рыдал вдали, и серый херувим
Пролетал над вереском сухим.
Но уныл и бледен, точно призрачная ночь,
Страшный гость ушел куда-то прочь.
И остался я один, а вдалеке, играя и горя,
Жемчугами капала заря.

ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ