Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник

• Название: Зарисовки.Сборник
• Автор: Урфин Джюс
• Жанр: Эротика

В этой книге собраны произведения невероятного  Урфина Джюса, пишущего в таких жанрах, как: гет, слэш (яой), ангст, PWP, POV, повседневность, фэнтези и другие. Но в каком бы жанре не было бы написано произведение, оно всегда не оставляет равнодушным - " Ты жизнь, ты танец на краю. Твоих грехов не умаляю. Одной стопой за край стою. Толкнёшь - умру, поймёшь - взлетаю".

Предупреждения: слэш (яой), нецензурная лексика, 18+.

---

Наби смотрел на переливающуюся ленту Чхонгечхона, нервно прогуливаясь у самой кромки воды.

– Где же ты… где ты? – отчаянной молитвой разбивалась надежда. – Только попадись мне еще, безголовый дракон… Я тебя… Я… – Наби в отчаянии сжал кулаки и гневно взглянул на небо, готовый пропустить уже в свою душу бунт и ненависть.

Вода слабо всплеснулась, на мгновение явив на поверхность дугу, украшенную острой чешуей, и тут же сомкнулась, пряча дракона в своих глубинах. Наби с тихим возгласом упал на колени, лихорадочно разгребая воду и пытаясь нащупать тело. Сжав в кулак оплетающие его пальцы волосы, он дернул их, почти выволакивая тело на поверхность.

– Лун! – задушено выдохнул он. – Лун! – рассматривал он разодранное тело, изломанные острые пеньки плавников. – Как же ты так?..

Лун открыл глаза, отмахнулся от стайки мелких рыбешек, пощипывающих его лицо. Где он? Изумрудная почти неподвижная гладь. Живая, нагретая солнцем вода. Умиротворенная тишина, неторопливый дрейф откормленных рыб, заинтересованно тыкающих его тело. Лун лениво схватил самую любопытную и впился в нее голодным ртом, на несколько секунд спугнув других. Провел ладонью по голове, ощупывая совсем нежный, едва сформировавшийся гребень спинного плавника, раскрыл по-детски беспомощные радужные веера боковых – там даже еще не начали прорастать хрящи. Рассмотрел тонкую паутинку кожи, которая только-только затянула рубцы, провел пальцами по нежным складкам жабр и рванул наверх.

Старинную патину пруда в Секретном саду при дворце Чхандоккун вспорола серебристая фигура, на секунду замерла на самой поверхности и тут же плавно ушла под воду. С загнутого края беседки, стоящей у самого берега, сорвалась бабочка. Пометавшись над вновь невозмутимой гладью пруда, она вернулась на нагретую солнцем крышу, дополняя величественную гармонию сада дворца. Ярко-голубые крылья с ажурными черными прожилками уже привычно украсили вязь маленькой беседки. Но что значат недели, когда впереди Вечность?

Грани

Рука мягко гуляет вдоль позвоночника, выписывая завитки и зигзаги, что змеями ползут и клубятся к пояснице и возвращаются к лопаткам, обрастая там острыми углами геометрических фигур, соединяющих родинки. Движения вводят в гипнотранс, разморенный любовью рассудок покачивается лодочкой на границе бытия, черпая низким бортом воду забвения. Пальцы мягко прокладывают новую колею к шее и замирают, чуть касаясь полоски волос, обводят ее, ныряют под, нащупывают тонкую серебряную цепь и тянут, заставляя ее впиваться в кожу горла.

– Я хочу попросить тебя, – мягко вкрадывается шепот в полудрему, – надеть вот это.

Рука на мгновение пропадает, и через пару секунд на подушку ложится что-то тяжелое, черное, ощетинившееся металлическими заклепками.

– Что это? – любопытство еще томное и ленивое. Перетекая из положения лежа в положение сидя, раскладываю на смятой постели петлю ошейника. – Что это? – и этот вопрос уже не о предмете, хищно свернувшемся на кровати.

– Сделаешь для меня? – шепот становится чуть глуше.

Короткими осторожными прикосновениями, как опасного зверя, поглаживаю ошейник и не могу поднять глаза. В груди начинает бродить неопознанное и, мягко опалив нутро, скатывается к паху.

– Для тебя – да.

Шею обнимает остро пахнущая кожей тяжесть. Моментально прогревшись теплом тела, заставляет его закаменеть, напрягая все мышцы в резком желании бунта. Правильно, что нельзя поднимать глаза… Такой взгляд следует прятать.

– Как ты?

Подавляю желание двумя руками вцепиться в ошейник, сопровождающее приступ паники. Под бешеное сердцебиение пытаюсь вычленить то, что разбудил этот стильный кусок выделанной черной кожи. Дрожащими пальцами обводя явственный знак тайных желаний, прислушиваюсь к себе.

– Тише-тише… – по бедру успокаивающе скользит рука. – Это не символ унижения. Это скорее символ доверия. Ты можешь мне настолько доверять?

– Переложить на тебя всю ответственность за то, что происходит?

– В какой-то мере ты прав…

Снимаю ошейник с себя, надеваю на него.

– Вопрос доверия актуален? – вглядываюсь в глаза, где зрачки моментально затапливают глаза до самой радужки, открывая портал в личную бездну. – Как ты? – смотрю на обкусанные до ранок губы.

– Ладно, я понял – тебе не понравилось. Вопрос закрыт, – снимает ошейник с себя.

– Я хочу, чтобы ты знал, – отзеркаливаю движение, растирая шею, – искушение свалить все на твои плечи велико. Но нет… – вытягиваю из его рук ошейник. – Без смысловой нагрузки… хочешь? – ошейник вновь облегает мое горло, уже не стягивая удавкой условностей.

Исходные данные для ошибки

– Что ни делается, все к лучшему… – прижимая телефон плечом к уху, стараюсь прикурить и одновременно успокоить звенящую слезами подругу. – Угу. Да, конечно. Еще как… – выстраиваю перечень моих стандартных слов-ступенек, по которым карабкается ее «песнь Ярославны».

Устало потираю лоб, насильно разглаживая межбровную складку, перечеркнувшую хорошее настроение. Колесико зажигалки раз за разом прокручивается вхолостую.

– Полный пиздец? – сочувственно кивает мне невольный свидетель разговора, протягивая свою.

– Полнейший. Подруга разводится.

– Отпаивать надо… водкой.

Мой собеседник тушит о край переполненной пепельницы сигарету. Тонкую. Дамскую со сладковатым ароматом вишни. Мой вспыхнувший интерес напарывается на едва заметную темную полоску у корней отросших волос. На губы, подкорректированные пластическим хирургом. На тонкое запястье, обвитое парой кожаных плетеных браслетов. На летящий, излишне изящный жест рукой. Мы, кажется, из одной лиги?

– Михаил, – протягивает он мне руку. – Я у вас в редактуре работать буду.

– Илья. За зарплатой это ко мне, – жму я сухую узкую ладонь.

– Обрастаю нужными связями, – дежурно улыбается он мне в ответ.

Щелкаю кнопкой чайника. Включив компьютер, подхожу к окну, рассматриваю мокрый асфальт с яркими пятнами осенней листвы. Красивой осени в этом году не получилось. Ветер фактически за пару дней оборвал листья и барственно, как старый позер молодой любовнице, швырнул под ноги осеннее золото. Небо, разобидевшись, заливает город «перемороженным» дождем. Градус моего настроения вместе с ртутным столбиком уже рухнул к нолю и угрожает сползти еще ниже. Взгляд уныло обводит знакомый до оскомины двор, на минуту задерживается на курящей паре и проходит мимо, но тут же возвращается, узнав в одной из фигур Михаила.

– Хорошее пальто, – вслух одобряю я увиденное. Тонкий классический силуэт Михаила гармонично вписывается в унылую серость двора, придавая ему даже какой-то английский шик. Вот только парень рядом с ним разбивает эту картину, как нечто инородное. Он какой-то весь чрезмерный. Слишком высокий, слишком яркий, слишком… южный, что ли, для этого времени года. Красивый. Меня раздражают его широкие жесты, улыбка, которую любят снимать в рекламе. И вот этот, собственнический, жест, которым он удерживает за руку Михаила, тоже раздражает. Почему? Может быть, потому что рядом со мной сейчас нет такого человека? Может быть, потому что такие красавцы всегда оставались чем-то недоступным? Может быть, потому что я никогда не осмеливался на такую откровенную демонстрацию?

Серые, словно стертые ластиком непогоды, дни, уныло цепляясь один за другой, вызревают в межсезонье. Я вычерчиваю денежный знак на абсолютно чистом листе, даже не пытаясь вслушиваться в речи главреда. Зачем? По финансам вопросы решаются за плотно закрытой дверью, но почему-то мое присутствие считается необходимым. Искоса рассматриваю Михаила. Безжалостный свет дневных ламп, которые не гасят уже даже днем, бесстыже обнажает правду. Он старше, чем кажется. Возраст едва заметно заштриховал уголки глаз гусиными лапками, четче обозначил носогубную складку, провел две колеи между бровей. Тридцать пять? Тридцать семь? Креативно выбритые виски, два колечка в мочке уха, невнятной конструкции теплая кофта с ассиметричным воротом и какая-то мальчишеская ломкость фигуры успешно обманывают окружающих. Вот только взгляд… цепкий, слегка уставший, умеющий прятать живые эмоции под равнодушием, выдает опыт. И свет, хирургически безжалостный свет вдруг подчеркивает выдержанность того, что спрятано под модной брендово-молодежной этикеткой.

Михаил перехватывает мой взгляд и вопросительно приподнимает брови в немом вопросе. Я, неопределенно качнув головой, даю знать, что ничего не случилось. Он еще пару раз в течение планерки оглядывается, но я успеваю отвести глаза раньше, едва заметив движение его головы.

«Ненормированный рабочий день» – понятие, обычно не касающееся меня, но квартальный отчет просто невозможно отправить днем. Поэтому домой я начинаю собираться гораздо позже, когда даже самые упертые расползаются из редакционного муравейника по домам. Закрываю кабинет и ловлю едва уловимый, уютный аромат кофе. От усталости поддаюсь желанию и иду на запах. Дверь кабинета открыта настежь, в кресле, уткнувшись почти носом в верстку, сидит Михаил.