Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник

• Название: Зарисовки.Сборник
• Автор: Урфин Джюс
• Жанр: Эротика

В этой книге собраны произведения невероятного  Урфина Джюса, пишущего в таких жанрах, как: гет, слэш (яой), ангст, PWP, POV, повседневность, фэнтези и другие. Но в каком бы жанре не было бы написано произведение, оно всегда не оставляет равнодушным - " Ты жизнь, ты танец на краю. Твоих грехов не умаляю. Одной стопой за край стою. Толкнёшь - умру, поймёшь - взлетаю".

Предупреждения: слэш (яой), нецензурная лексика, 18+.

---

– Выпьешь что-нибудь?

Какой умница! Конечно, выпью что-нибудь покрепче и побыстрее, а то сейчас ты увидишь Вика в роли истеричной девицы. Роль для меня новая. Но я же силен в импровизации?

Он протягивает мне толстостенный бокал с кубиками льда и янтарной жидкостью. Я махом проглатываю предложенное, и хочется еще сгрызть кубики льда, но это уже будет слишком. Стягиваю с себя футболку по пути в спальную.

– Ну? – выгнув бровь. Надо же, подхватил его привычку. – Чего стоим, кого ждем?

Марк, хмыкнув, направляется следом. И только почувствовав его теплые ладони на своем животе, я могу нормально выдохнуть.

Такое бывает? Почему мне раньше никто не говорил, что бывает так? Насыщенно. Горячо. На разрыв. По краешку сознания. До полного растворения. До боли в сердце. Я же прям сейчас сдохну от инфаркта. Валидолку мне. И еще раз. Хочу...

В этот раз я не спешу убегать. Сил нет, да и хочется завалить мамонта, но ревизия холодильника и кухни повергает меня в тяжкое уныние. Пусто.

– Марк, ты хоть бы этикетку с ценой с холодильника снял.

– А я снял.

– Мда, а зачем? Все равно не пользуешься.

– Там вода есть и лед.

– Согласен, есть. И как ты это готовишь?

Печально созерцаю нутро пустого холодильника уже в третий раз в надежде, что там хоть та самая мышь материализуется. Я бы ее сгрыз.

– Хочешь, поедем куда-нибудь пообедаем.

– Позавтракаем.

– Судя по твоим голодным глазам, пообедаем.

– Че лежим?

Через полчаса мы сидим в ближайшей кафешке, и я, подавляя желание зарычать, накидываюсь на еду. Марк цедит слабенько заваренный зеленый чай.

– Ты вампир?

– Что, прости?

– По ночам не спишь. Всю шею мне искусал. Ничего не ешь. Вот я и спрашиваю – ты вампир?

– Хм. Судя по тому, что я не сгорел под солнцем, не вампир.

– Может, ты генетически модифицированный вампир?

– Тогда берегись. Теперь ты от меня зависишь.

– Я это почувствовал уже, – буркаю в ответ, прерывая затянувшуюся шутку, и топлю взгляд в тарелке. Аппетит, обидевшись, испарился, и я терзаю вилкой ни в чем не повинный омлет.

– А тут поподробнее.

– Облезешь.

– Охренеть как романтично.

– Привыкай. Я к тебе теперь буду приходить и завтракать. Так что заведи себе что-то кроме льда и кофе.

– А меня спросить не хочешь?

– Хочу, но боюсь, откажешься от столь щедрого дара.

– Не откажусь. Но только от запланированных завтраков.

– А меня устраивает. Я еще слишком молод, чтобы всерьез задумываться о детях.

Вот так.

***

Теперь самая главная мысль, терзающее мое травмированное сознание, сводилась к следующему: «Не слишком ли мало времени прошло с нашей последней встречи? Не решит ли Марк, что я по-настоящему влип и жить без него не могу?» А я не могу. Строить перед ним из себя этакого независимого и нагловатого любовника это одно... Но перед собой-то чего выпендриваться? Как это меня угораздило-то? По самые уши? Без взаимности. Я даже не уверен, что ему нравлюсь. Может, он скуки ради? Кульбиты моей гордости тем временем выкидывали номера, достойные безголовых акробатов. Пытаясь восстановить внутри себя баланс чего-то там, я с ненормальным энтузиазмом покрывал любое существо женского пола. Но после не мог избавиться от раздражающего послевкусия. Раз за разом возвращаясь в его постель, убеждался, что все... хочу только сюда.

И это было... Каждый раз это было за тонкой гранью разумного. Я теперь понимал, насколько был наивным и примитивным. Весь мой сексуальный опыт был скорее со знаком минус. Марк открывал новые формы и оттенки любви. В его постели не существовало границ и правил. Это был мир наслаждения и искушения. В этом мире не было стыдливости и притворства. Это была концентрация сладости всего запретного. И я пробовал это новое и острое, обжигаясь, захлебываясь от переизбытка эмоций, ужасаясь, впадая в сильнейшую сексуальную зависимость, наслаждаясь, теряя и приобретая себя. Каждый раз, обжигаясь горячим чувством стыда и похоти, соглашался на все, что Марк щедро предлагал мне. Я жил, горя в лихорадке воспоминаний или в предвкушении новых порций наслаждения. Находился в состоянии постоянного сексуального томления, и вокруг меня все плавилось от этой повышенной температуры жизни. Не удержав, я расплескивал кипящую лаву страсти вокруг, обжигая тех, кто попал под эти выплески. Я не контролировал себя. Все мои чувства были обострены до критичной отметки. И одно из самых поглощающих была Ревность.

Ревность. Она цвета раскаленного железа. Обжигающе белая. Больно сжимает виски, печет затылок бешенством и разрывает пополам, выжигая внутри все. Хочется подойти и просто изничтожить все в радиусе несколько километров. Схватить Марка в охапку и приковать к ножке кровати в подземелье. И чтобы ни одна душа... Умираю. Сижу и умираю, глядя как Марк, разговаривает с девушкой. Балерина. Ноги бы ей переломать. Но я сижу и улыбаюсь, не потому что могу, а потому что улыбка болезненным тиком застыла на лице, как только я почувствовал вот это самый язык тела, выдающий в них любовников. Встречаю полный темной злости взгляд женщины и понимаю, что моя ненависть взаимна... Фух... Почему-то полегчало.

Сколько у нас дают за убийство в состоянии аффекта? Израненная душа и сердце будут считаться смягчающим обстоятельством? Помоги мне господи, почему из всех мне достался этот кобелино? За что? Убью...

А где-то на задворках сознания голосит мой внутренний дракон, отчаянно заклинающий меня остановиться. Но он тут же замолкает, захлебнувшись очередной порцией эмоций, которые мне дарит Марк. И эти эмоции иногда диаметрально противоположные, но все однозначно яркие, неповторимые и пограничные. Впервые чувство собственника накрывает меня бесконтрольно, мне хочется рычать ощенившейся сукой на любого, кто осмеливается протянуть руку к Марку. Но их так много, и я не имею права... Это точит и грызет меня. Я остро переживаю каждую новую женщину в его жизни. Но стоит мне оказаться в его постели, и я не верю... Не верю, что с кем-то другим у него может быть такая химия. Это невозможно, чтобы Марк так же переворачивал сознание кого-то другого. Я не хочу даже думать о том, что он может, так же начитывая строки стихотворения, лаской заканчивать строчки, добавляя поэзию в нашу постель. И эти строки отпечатаны на моем теле его губами и руками...

тебе, мой мальчик, не все ли равно, куда
уходит поезд, в котором что "нет", что "да" –
одно и то же?

и легкий поцелуй в плечо начинает сплетать строки и ласку, отпечатывая в моем подсознании каждое слово

не все ли тебе равно,
где кто-то нервный не про тебя кино
снимаетмонтируетсмотритругает? где
грязь не с твоих башмаков не в твоей еде?

хрипловатый шепот Марка россыпью мурашек отдается во мне

слова, в которых ни слова о том, что ты
считаешь собой, не напрасны и не пусты
для тебя, мой подсолнух, мой маленький смелый царь?

кончиком языка Марк чертит иероглиф на позвонке под кромкой волос, заставляя меня выгнуться похотливой дугой

я хочу очертить губами углы твоего лица,

и подушечками пальцев обрисовывает по контуру лицо

чтоб запомнить всецело, до самых юных морщин.
не верти головой, пожалуйста. помолчи.
дыши животом, позволяя ему решать

пальцы бегут вниз по груди, вырисовывая змейки, а я боюсь дышать, очарованный то ли действиями, то ли словами

за тебя – тут прячется сердце, а тут – душа.
но ты напичкал чужими мненьями мир,
и сам переел их, и тело перекормил.
хочешь стать невидимкой, хотя никто
тебя не видит за шарфом и за пальто,
за бирками у загривка, у позвонка

пальцы обрисовывают каждый позвонок

седьмогонежнейшего.

выдыхая, горячим поцелуем запечатывает выступающую косточку на загривке, а мое сердце болит, откликаясь на острую ласку слов.

И я не верю, не верю, не могу, не позволяю себе верить, что с кем-то другим он превращает страсть в поэзию, когда, читая своего любимого Бродского, вдруг притягивает к себе и впивается жалящее-жадным поцелуем, требуя моментальной быстрой любви. Не верю, что он, так же встречая на пороге своей квартиры, начинает любить там же, едва закрыв дверь. Не верю, что срывает кого-то посреди дня, чтобы впиться голодным поцелуем в тесноте машины, когда от кипяще-бурлящего города отделяет тонкая зеркальная гладь стекла. Не хочу думать о том, что кто-то так же жадно расстегивает его брюки, чтобы узнать, что сегодня украшает его пах. Молния? Язычок пламени? Аскетичная галочка?