Белькампо - Современная нидерландская новелла

• Название: Современная нидерландская новелла
• Автор: Белькампо
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1981

В книге представлена новеллистика крупнейших нидерландских прозаиков, таких, как В. Херманс, Я. Волкерс, С. Кармиггелт, Г. Мюлиш, а также произведения молодых писателей, недавно начавших свой путь в литературе.

Грустные воспоминания о военном и послевоенном детстве, тема одиночества человека — вот только некоторые аспекты, затронутые в этих новеллах.

---

Серейн вздыхает, а слушатели активно сопереживают. Он смотрит на часы.

— Вот и время подошло. Если вам угодно, сейчас вы можете увидеть, как я выполняю заказ. Через пять минут мимо этого кафе пройдет престарелая супружеская пара. Их обоих надо застрелить; очевидно, дело в наследстве, это часто бывает. Вы, наверное, уже отметили, что улица эта не тихая и у меня нет машины. Вот так с годами у меня появилось безразличие к работе: в конце концов, это ведь все равно подделка. И все же я пришел, я не могу совсем отказаться от иллюзии.

Серейн хватает револьвер, подходит к окну и слегка отодвигает тюлевую гардину. Кафе находится на углу, из окна просматривается вся улица: безлюдно, темнеет, вот-вот зажгутся фонари. Все двинулись от стойки вслед за Серейном и стоят полукругом позади него. Каждому хочется разглядеть получше. Они объединены этой напряженной тишиной, напряженным вниманием. Серейн левой рукой вынимает носовой платок и сморкается, в правой у него револьвер.

— Ну и мерзкая же улица, — говорит он, — уж и не знаю, что это в ней такое. Всегда кажется, что вот-вот дождь хлынет.

Никто не отвечает, все подстерегают престарелую чету, каждому хочется первому обнаружить ее. И все же первым замечает ее Серейн — замечает в самом начале улицы, у моста.

— Вот они.

Напряжение растет. Еще бы: сейчас они увидят наемного убийцу за работой! Серейн спокоен, пистолет не дрожит в его руке. Как всегда в такие минуты, он уносится мыслями в Америку, вспоминает время, когда одно имя его наводило страх. Теперь он опустился до голландского кафе, где дюжина нервных завсегдатаев дышит ему в затылок пивом и можжевеловой водкой.

Момент приближается: престарелая чета уже доковыляла до кафе. Серейн поднимает револьвер, целится, прищурив глаз, и спускает курок. Щелчок, он снова взводит курок, и снова щелчок. Тогда он сует оружие в карман и, не оборачиваясь, произносит:

— Конец, господа.

Зрители все стоят у него за спиной. Они ожидали большего. Но время идет, и больше ничего не происходит. Вздыхая, разочарованная публика возвращается к стойке. Хозяин еще раз наливает всем за счет фирмы — под впечатлением и от радости, что все уже позади, что револьвер, слава богу, снова исчез в кармане Серейна и что в самый захватывающий момент не ввалилась полиция — например, чтобы проверить его лицензию на продажу спиртных напитков.

Все выпили. Хозяин смотрит на Серейна, по-прежнему стоящего у окна, и говорит:

— Конечно, это было небезынтересно, однако же, как бы вам сказать, о таких вещах нельзя говорить в подобном тоне. Парень, по-моему, не в своем уме.

Завсегдатаи кивают. У них было превосходное развлечение, они прекрасно провели полчаса, но теперь все кончилось, и Серейна надо как можно скорее отдать в руки палача.

А Серейн, у окна, смотрит на печальную улицу, взгляд его мрачнеет, потная рука в кармане дрожит. Он тоскует по Америке.

Хейре Хейресма

СМЕРТЬ НЕЗАМЕТНОГО СТАРИКА[21]

Перевод В. Белоусова

Посвящается Пийтье Вассенаару, который по причине дурного воспитания впал в крайнюю нищету и лишился последней рубашки. В конце концов его отвезли на тачке в дом призрения, где за ним был бы присмотр.

Однако он отдал богу душу, еще и не переступив порога обители, и той же ночью его похоронили, одинокого бедолагу, где-то на пустыре у стен Аббатства, которого сейчас тоже нет. Вспомяни его.

Такое с ним уже бывало раньше. Ему хотелось тогда выбраться из окна. Или взобраться на крышу. Однако каждый раз он отказывался от своей затеи: то подоконники его не устраивали, то не было водосточного желоба. Ведь у человека еще будет время обрести покой. На кладбище.

Порой, когда он без всякой цели бродил в темноте среди черных громадин домов, ему слышались целые хоры детских голосов. Это походило на сказку. А еще у него было заветное местечко — в парке среди кустарника, где чувствуешь себя как, в настоящем лесу, — там можно слышать колокола всей округи, даже те, которых давным-давно нет. Звон их висел в ушах, им была полна голова. Оглушительный перезвон буквально погребал его под собой. Иной раз даже он, не выдержав, валился лицом в рыхлую землю. По счастью, происходило все это исключительно ночью либо — в крайних случаях — поздними сумерками. А то ведь, чего доброго, вообразят, будто у него падучая или что-нибудь в этом роде. От людских глаз укрыться трудно — что верно, то верно. Каждый норовит сунуть нос в твои дела. Днем вот, когда светло, еще туда сюда, можно сказать, терпимо. Разве что иногда, в миг передышки, когда он стоял где-нибудь у тротуара между двумя автомашинами и, например, ждал, чтобы перейти улицу, вдруг врывался какой-то инструмент. Корнет-а-пистон. И всегда сорок второй псалом. Или что-то высокое и эфемерно-благородное: колоратурное сопрано. Но он не придавал этому особого значения. Улица многоголосой рекой вливалась в него, прохожие кричали, и все чего-то хотели от него. Приветствия. При всяком удобном случае он сломя голову бежал прочь, не разбирая дороги — куда глаза глядят. Бывало, очутившись в каком-нибудь месте, куда месяцами не заглядывал, он замечал, что тем временем подстригли деревья и кое-где снесли дома, тогда он в замешательстве останавливался, как чужак озираясь по сторонам. И ему было совсем не до смеху.

Иногда набредал он на кого-нибудь из старых корешей. Тот пялился так, будто у него открытая чахотка. Что будет дальше, он знал наперед.

— Привет, Маккюс… — начинал приятель. — Это правда?.. Я тут слыхал… — И палец его уже полз по направлению ко лбу.

Трепло. Но он сразу же перебивал, чтобы не услыхать ранящее слово:

— Точно. Не бойся только. Я теперь самый натуральный псих.

Тот, ясным делом, ноги в руки, а он, конечно, веселился. Потому что кто подтвердит, что он прав? Или не прав? Такое ведь тоже не исключено.

Он остановился возле закусочной. Может, зайти? Ветер прилепил волосы к затылку, кругом морозная вата тумана. Пальто было с чужого плеча, но плотного материала. Великовато, правда, зато никакой сквозняк не возьмет. Вот только если по такой погоде выйдешь без шерстяной поддевки — проберет до костей.

Он открыл дверь. Волна теплого воздуха вырвалась наружу, и очки его запотели. Можно было бы заказать хэхактбал[22]. Крепенький, питательный и вкусный к тому же.

Он любил это местечко. Во всяком случае, когда здесь не было чужих. Закусочная была небольшая, примерно как хорошая гостиная. Светло; желтые керамические квадратики напоминали ему добрые старые времена. Сидишь себе на мягком стуле да посматриваешь, что творится на улице, а тебя самого за голубой занавеской особо и не видно. Однако сейчас здесь все было не как обычно. У небольшой никелированной стойки, которая в то же время служила холодильником, он увидел троих парней с волосами до середины спины. Они запускали музыкальный автомат с ядовито-лиловой картинкой, изображавшей нью-йоркскую гавань, и тот отчаянно гремел. Обычно он любил смотреть на его мигающие огоньки, на гавань Нью-Йорка, которую знал как свои пять пальцев. И вовсе не по маркам или открыткам! Но когда рядом посторонние, все было совсем иначе. Ничего, подождем немного.

Он тихонько присел за столик и бросил взгляд на сутуловатые спины в куртках. На заду у одного из парней красовалась нашлепка с вышитой надписью Make love not war[23], а двое других были в высоких солдатских кепи старого образца. Кажется, гусарского корпуса, подумал он. Уж как они тогда их ненавидели, эти распроклятые кастрюли с жесткой прокладкой, напрочь сдиравшей кожу со лба.

Ему неприятно было смотреть, как они, пережевывая жареную картошку «фрит», лупили грубыми сапожищами в такт тупой, обезьяньей музыке по блестящим квадратикам в низу стойки.

Парень с вышитой заплаткой на заднице вдруг резко повернулся.

— Чего закажешь, папаша?

Он улыбнулся и чуть приподнял руку.

— Сейчас, ребята. Сейчас.

— Ты это брось. Нашелся здесь — за так сидеть. А мы — плати. Не пойдет, отец.

— Ну вот и ешь свой фрит. Заплатил — получи свое.

На секунду парень растерялся, но быстро пришел в себя.

— В гробу я это видал! — выпалил он вдруг. — Глотнешь чего?

Он отрицательно покачал головой и благодушно улыбнулся.

— Вот посижу немного и закажу себе хэхактбал.

— Ты сейчас его сожрешь, — решительно отрезал парень. — А, мужики?

Те двое живо откликнулись:

— Дай ему насибал[24].

— Хэхактбал, — сказал он так тихо, что они не расслышали. Надо было держать ухо востро.

Обслуживал сам хозяин. Они знали друг друга. Когда хозяйки не было у стойки или она возилась где-то на кухне, ему иной раз кое-что перепадало от молодого хозяина.

— Спасибо тебе, Хармен. — Он взял тарелку и хотел было поставить ее на свой столик.