Белькампо - Современная нидерландская новелла

• Название: Современная нидерландская новелла
• Автор: Белькампо
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1981

В книге представлена новеллистика крупнейших нидерландских прозаиков, таких, как В. Херманс, Я. Волкерс, С. Кармиггелт, Г. Мюлиш, а также произведения молодых писателей, недавно начавших свой путь в литературе.

Грустные воспоминания о военном и послевоенном детстве, тема одиночества человека — вот только некоторые аспекты, затронутые в этих новеллах.

---

Морда зацепился рубашкой за проволоку и застрял.

— Подожди, — сказал Бушмен и добавил: — Готово.

Морда рванулся вперед и разодрал рубашку от ворота до подола. В прорехе виднелась белая кожа. Он не любил загорать и в кемпинге или на пляже обычно лежал не раздеваясь и дремал. Иногда он играл с нами в футбол, разгоняя всех по полю безумными криками и бестолковой суетой. Короче говоря, он не умел играть в футбол, он не умел ничего. В каждом классе он сидел по нескольку раз. Мы терпели его только из-за припадочности, которая временами была нам очень кстати.

Бушмен ухмыльнулся в нашу сторону. Морда не заподозрил злого умысла, не заметил быстрого движения его пальцев.

— Черт возьми, — сказал он, ощупывая рукой спину.

Возле палатки руководитель группы и один из ребят, по имени Эрте, устроили соревнования. Остальные смотрели и курили.

Между руководителем и Эрте — оба они сидели на земле — находилась ножка от старого стула, скорей всего подобранная на свалке за фермой. Упершись друг в друга подошвами, они крепко держались обеими руками за слегка изогнутую ножку. Потом стали тянуть ее каждый к себе, сначала осторожно, затем все сильней. Эрте — рывками. При этом они смотрели друг другу в глаза, стараясь угадать намерения соперника.

Эрте стиснул зубы. Лицо руководителя группы сохраняло невозмутимость. В конце концов ножка сломалась с сухим треском, похожим на щелчок патрона в дюнах.

Мы подсели к зрителям и приняли самый невинный вид. Но не слишком удачно.

— Что это вы отмочили? — заинтересовался Кобель.

— Мы гуляли, — громко, чтобы все слышали, сказал Бушмен, — и нашли гнездо вот с такими яйцами, совершенно зелеными. — Его руки изобразили нечто величиной с кокосовый орех. Руководитель недоверчиво поморщился.

— Таких не бывает, — сказал Кобель, который сам врал как по писаному, глядя на тебя невинными серо-голубыми глазами.

— Мы тоже видели, — сказал я, — Рябой и я.

По тому, как мы говорили, Кобель почувствовал неладное — на это у него ума хватало, — и, когда через некоторое время мы выбрались на луг за палатками, сшибая по пути головки цветов, он поспешил за нами.

Мы потолковали с ним.

— Динамит, — сказал Рябой. — Такие круглые зеленоватые палочки. Одну мы взорвали сегодня днем. Вот это был взрыв — камни взлетели на несколько метров в высоту.

— Я ничего не слышал, — сказал Кобель.

— Это было далеко отсюда, в Звине, — сказал я.

Желание заполучить таинственную взрывчатку сломило его нерешительность.

— Возьмите меня с собой, а?

— Только молчок, — шепотом сказал Рябой. — Или ты идешь сейчас вместе с нами, или ты ничего не получишь.

Дурак, подумал я. Все испортил. Кобель достаточно хитер, чтобы заподозрить подвох. Он не пойдет.

— О’кей, — ответил он деловито, — только, чур, честно делить.

— О’кей, — сказал я.

— О’кей, — сказал Рябой, исчез в палатке и через некоторое время торопливо вернулся обратно, пряча что-то под рубашкой.

Нас позвал руководитель. Все собирались на вечернюю прогулку вдоль берега, в сторону Груде, где у знакомых руководителя был небольшой домик. Там можно было получить прохладительные напитки. По воскресеньям нам запрещалось покупать пиво, лимонад и вообще что бы то ни было. Руководитель группы придерживался этого правила неукоснительно. Однако Бушмен вытащил из своего вещмешка зеленую бутылку с красной надписью на этикетке и сунул ее под рубашку. Мы все скинулись на нее, чтобы распить вместе в дюнах — если удастся, в компании девчонок. Опасное, запретное зелье, пахнущее сивухой и не имеющее цвета.

Мы медленно брели по песку, впереди — руководитель группы в шортах до колен. Его голые, поросшие черными волосами икры вздрагивали при каждом шаге.

Он был холост, работал маляром и все свое свободное время отдавал молодежному движению в нашей деревушке. По-моему, он не был таким уж набожным христианином, как думали взрослые. Однажды он рассказал нам, что ел человечье мясо в концентрационном лагере.

«Конечно, отведал женского мясца», — заметил отец, когда я рассказал ему об этом. Я уже тогда примерно понимал, что имел в виду отец. Но руководитель нам нравился — хотя бы тем, что иногда ругался. «И все-таки лучше бы он помалкивал насчет войны», — добавил мой отец.

Руководитель группы показал на огненное зарево в небе.

— Поэтому на Востоке наши края называют страной заката.

Страна заката, подумал я.

Бушмен, размахивая руками и спотыкаясь, взбежал на вершину дюны. Мы устремились за ним, далеко опередив руководителя.

После некоторого колебания и замешательства Бушмен, оглашая дюны дикими воплями, прыгнул в чащу дрока. Кобель, Морда и Дидерик, которые мигом смекнули, что к чему, сразу же ринулись за ним. Я оказался последним.

— Ребята! Эй, Антон! — закричал руководитель. — Бушмен, Морда, Дидерик! Идите сюда! — Он словно созывал свору разбежавшихся собак. Потом он замолчал, и некоторое время спустя я увидел, а затем услышал, как он в сопровождении оставшихся ребят двинулся по песчаному берегу дальше, по направлению к Груде, деланно бодрым голосом затянув «Сюзанну».

Мы встретились в темной ложбине между дюнами, где были днем и где нас уже поджидал Рябой. Кругом виднелись наши следы. Песчаный холмик, в который Дидерик воткнул свой нож, походил на миниатюрную могилу. Мы и в самом деле от скуки похоронили там божью коровку, засыпав ее пригоршнями песка.

Бушмен вытащил из-под рубашки, стянутой внизу широким эластичным поясом, бутылку еневера[31]. Он извлек из горлышка красную лакированную пробку, зажал его ладонью, несколько раз встряхнул бутылку, отхлебнул глоток и закашлялся.

— Чертовски забористая штука, — сказал он с перекошенным лицом.

Мы по очереди приложились к бутылке. Жидкость впилась, как колючка, обожгла огнем мое горло. Запылала и забродила в желудке.

Кобелю водка не понравилась. Он ее выплюнул.

— Главное — выучиться пить, — сказал я, — а там тебя за уши не оттащишь.

Мы выпили еще по глотку, и Бушмен опять спрятал бутылку под рубашку.

А потом мы отправились туда, где хранился динамит.

В дюнах слышались неясные голоса; вдоль расколотого узкой дорожкой моря двигались узкие черные фигурки, замирая, они становились похожи на темные сваи.

С этого момента я вспоминаю лишь разрозненные куски, фрагменты дальнейших событий.

Выражение лица Рябого, усмешка в его жестких, хрустальных глазах, устремленных на меня. Какое-то кружение в животе, которое с каждой минутой усиливалось. Гомон чаек, а может быть, моря, серого на темно-сером фоне.

Мы то поднимались, то спускались по огромным песчаным ступеням. На горизонте каждые несколько секунд вспыхивал призрачно-хрупкий белый луч.

— Черт, — ругнулся Морда, его разорванная рубашка была зашпилена на спине булавкой. Пронзительно галдящие длинноногие птицы ходили вдоль линии прилива, который неприметно сужал полосу пляжа и делал все звуки более отчетливыми и ночными.

Я хочу быть похороненным в дюнах, думал я, чтобы вечно слушать шорох песка и ветра, моря и ночи.

У самого подножия дюны зияла глубокая яма. По краям лежали высокие кучи вынутого детьми песка. Мы заглянули в яму. На дне валялась круглая жестяная банка. Этикетки на ней не было.

— Здесь, — сказал Рябой Кобелю, который вдруг покатился в яму, тщетно пытаясь уцепиться за сыпучие стенки, и рухнул на дно. Точно по уговору, мы начали засыпать яму. Когда из песка торчала только его голова — он плакал, лицо покраснело, рот был раскрыт, и на губах виднелся песок, — мы плотно утрамбовали ногами песок вокруг его шеи. Бушмен, Дидерик и я пошли за обломками дерева, которые заметили еще раньше. Там лежал полый внутри ствол, с виду сухой и изъеденный временем. Мы подтащили валежник к яме, а Рябой приволок из кустов жестянку с керосином, которую припрятал, когда все мы и Кобель наблюдали за соревнованием.

Рябой начал поливать керосином ствол и кучу валежника. Мне показалось, что он возится слишком долго, и я забрал у него банку. Дерево тотчас впитало вонючую жидкость. Я вылил все до капли и под конец опрокинул банку над головой Кобеля. Он беззвучно плакал, лицо его было перемазано песком и слезами.

— Я заткну тебе в глотку носовой платок, если ты не прекратишь это блеянье, — сказал Бушмен.

Настало время второго судилища. Мы уселись на корточках вокруг торчащей из песка головы, мокрой и воняющей керосином, и заговорили приглушенными голосами.

— Он заслуживает смерти, — сказал Рябой.

— Сначала он должен перекреститься, — сказал Морда.

— А если об этом узнают? — спросил Дидерик.